Текст:Константин Крылов:Наш чужой Крещатик

Наш чужой Крещатик



Автор:
Константин Крылов




Дата публикации:
ноябрь 2001







Предмет:
Украина


Бориспольский аэропорт — международное лицо страны. Лицо, надо признать, весьма симпатичное: холёное, без прыщиков, улыбчивое — и не просто так, а со значением. Всё прекрасно работает: очередей нет, ждать у моря погоды не приходится. Много надписей латиницей — например, «KYIV». Это, если кто не понял, название столицы незалежной державы. Как это читают иностранцы, не искушённые в тонкостях державной мовы, я себе просто не представляю. Главное, что не «KIEV». «Киевом» этот город называют москали — а «здесь вам не тут».

О том, что здесь не тут, приходится напоминать себе довольно часто: Киев на первый взгляд — типичный русский город, сильно напоминающий Москву. Причём не когдатошнюю, а сегодняшнюю, лужковскую. Центр города аккуратно отреставрирован. Всё что надо, покрашено, оштукатурено, подсвечено: хорошо узнаваемая московская «лепота». Правда, киевское барокко смотрится симпатичнее старых московских пряничных домиков, в массовом порядке скупленных под офисы. К тому же «старого» сохранилось ощутимо больше: то ли меньше сносили, то ли лучше восстанавливали.

Очень много памятников — хороших и разных. Неподалёку от монумента княгини Ольги (и в виду церковных стен) в землю вкопана точная копия Збручанского идола — четырехгранный каменный столб, сильно напоминающий, гм, известно что. Есть ещё памятник Михаилу Самуэльевичу Паниковскому, герою Ильфа и Петрова — он ведь вообще-то киевлянин, ибо в дни своего расцвета работал слепым, вытаскивая кошельки у зевак. Монумент увековечивает человека без паспорта аккурат при исполнении: в очках и с тросточкой. Говорят, где-то ещё есть памятник гоголевскому носу. Есть и совсем умилительные штучки: например, бронзовый кот около Золотых Ворот. Легенда гласит, что его аналог обитал в рядом расположенном ресторанчике и был всеобщим любимцем. После смерти безутешные хозяева заказали это изваяние. На коте была ещё бронзовая птица, но её стелелюшили несознательные граждане в период всеобщей охоты за цветметом.

По здравому размышлению, в Киеве хорошо жить человеку, не обременённому заботами о хлебе насущном (скажем, имеющему сдаваемую квартиру в Москве), не знающему иностранных языков, и желающему покоя и комфорта. Киев всё это готов предоставить — за существенно более низкие цены, нежели в Москве. Вечерами можно бродить по центру города, заглядывая в многочисленные кафе и ресторанчики, где готовят быстро и вкусно, а обслуживают умело и ненавязчиво. Наверное, это хорошая жизнь. Жаль, я никогда не смогу оценить её прелести: мне не повезло с нетрудовыми доходами.

Если ходить по городу без очков, и не прищуриваться, то Киев кажется строго украиноязычным. Все вывески, названия улиц, рекламные щиты, и прочие элементы пейзажа, выполнены исключительно на державной мови. Это, впрочем, не столько проявление патриотизма, сколько результат действия Закона о Языке. Закон, впрочем, понимается весьма избирательно: запрещён, по сути дела, только один язык, поскольку надписи на французском и английском хоть и редко, но встречаются. Догадайтесь с трёх раз, какой именно язык запрещён. Правильно — тот самый, на котором пишутся от руки ценники в недорогих магазинах, объявления на столбах, и названия книжек, продающихся на лотках. Впрочем, внутри книжек тот же самый неудобоназываемый язык, поскольку книжки ужасно знакомые — Маринина, «Месть Бешеного», дамские романы, и прочая привычная нам попсятина и дребедень. Попсятина и дребедень на том же нехорошем языке, впрочем, встречается не только на бумаге, но и на плёнке: из каждой кафешки слышны незабвенные звуки «русского шансона». Заезжему москвичу это национальной гордости не прибавляет: напротив того, хочется прямо вот так пойти, да и внести в Раду законопроект, строго запрещающий попсню и блатняк, и насильственным образом пересадить Киев на круглосуточное прослушивание «Воплей Видоплясова» и «Океана Эльзи», с перерывом на народные песни. Правда, не так уж давно в славном городе Львiве нечто подобное и в самом деле учинили, без шуток, зато с мордобитием и приличествующими случаю зверствами. Львiвские парубки шуток не любят. Как и русских людей, впрочем.

Но в Киеве этого нет, или почти нет. То есть какое-то количество борцов за незалежность там, конечно, найти можно, если поискать — а вот устроить русским погром решительно некому. На отдельно стоящих заборах, впрочем, можно увидеть надписи типа «Свободу УНСО»: руководителя этой милой организации Андрея Шкиля недавно посадили — не за антимоскализм, разумеется, а за слишком активное участие в антикучмовском действе. Мова на улицах слышна не чаще, чем русский, да и к москалям (то бишь русским из России, тем паче из Москвы) относятся весьма доброжелательно, причём везде: и у папиросного ларька, и в дорогом ресторане. Правда, вечером на Крещатик лучше всё-таки не ходить: побьют-с. Но не за москализм какой, а просто так: на главной столичной улице имеет привычку собираться приезжая гопота. В Москве тоже так было бы, будь московская система безопасности чуточку полиберальнее.

Однако ж, особенно умиляться киевскому благолепию не следует. Доброжелательность и готовность помочь отнюдь не свидетельствует о том, что местные жители так уж рады видеть всяких там москвичей. Во-первых, есть местная городская психология: Киев — внутренне закрытый, замкнутый город, не любящий чужаков. Если выражение «коренной москвич» может восприниматься скорее с иронией, то словосочетание «настоящий киевлянин» имеет куда больше смысла: люди здесь живут как у себя дома, а не как на вокзале. И они не обрадуются превращению Киева в московский вокзал. Разумеется, положение столицы обязывает; однако, не до потери лица.

Во-вторых, существуют кое-какие общеукраинские настроения. В частности, надо различать отношение к русским и к России. Русские — это реальность, данная в ощущениях. Русские на Украине живут, и с этим, в общем, ничего не поделаешь. А вот Россия воспринимается уже как нечто внешнее: Россия — это где-то там, где везде холодно и всё дорого. Ездят туда немногие. И ничего хорошего от неё, в общем, не ждут. Хотя бы потому, что в России всё время что-то происходит: то приватизация, то парламент расстреляют, то Чечня, то подлодка утонет, то телебашня сгорит, то опять Чечня, то укрепление властной вертикали. Страшнее всего, конечно, Чечня: украинцы отчаянно не хотят никакой войны. Половина украинской антироссийской пропаганды основывается на простейшем тезисе: вот, москали лишат Украину незалежности, и пошлют наших хлопцев умирать на Кавказе. Чего украинцы и в самом деле боятся. И поэтому отнюдь не торопятся целоваться с москалями: мало ли что у тех на уме?

Вообще говоря, вышеупомянутое «в России всё время что-то случается» отображает одну очень важную особенность Украины: после Беловежской Пущи время на этом отрезанном ломте почти что остановилось — по крайней мере, сравнительно с российским. Для нас какой-нибудь девяноста первый или девяноста третий год — это уже седая древность, столько всего за это время произошло всякого разного. Для украинцев всё это было вчера. Люди до сих пор помнят, скажем, потерю вкладов в сбербанке. Кто в России помнит эти несчастные вклады? И так во всём.

Объясняется это множеством причин. Например, «экономические реформы» на Украине шли довольно мягко. Разумеется, всё ценное растащили по кусочкам, как и везде — однако ж, не в особо циничной форме, как в России, а плавно, особо не беспокоя население. Разумеется, страна обеднела: большинство населения живёт существенно хуже, чем в России, если мерить в абсолютных ценностях (то есть в у.е.) Но ведь и цены невысоки, так что на жизнь людям худо-бедно хватает. Политика делается так же — подковёрность торжествует как стиль. При этом масс-медиа не играют на Украине такой роли, как в России: грубо говоря, своего НТВ там нет и не было, не было и «информационных войн». Киевские газеты скучны, а телеканалы поражают старомодным приличием: фигура местного Доренко почти невозможна.

Этим всеобщим консенсусом вокруг идеи «лишь бы не было войны» (каковая de facto выражает национальную идею Украины на современном этапе) объясняется очень многое, в том числе, как это не покажется странным, и популярность идеи «Украины как европейской державы». «Европа» представляется украинцам тем самым райским уголком, где люди живут богато, но при этом ничего не происходит, окромя культурных событий (то есть концертов, карнавалов, и прочего бельканто и бланмаже). Что представляется многим украинцам вожделенным раем, которого они несправедливо лишены.

Но, всё-таки, это не на переднем плане. В магазине и на улице об этих тонких моментах можно со спокойной совестью забыть. Если же неугомонному москалю зачем-либо всё же приспичит пообщаться с людьми, которые его будут активно не любить — как носителя определённого языка и культуры — то ему придётся завести знакомства на самом верху столичного бомонда. Украинская элита настроена весьма и весьма национально. Это, кстати, не имеет никакого отношения к нацпринадлежности: высоко взлетевший украинец, равно как и русский, и еврей, и кто угодно ещё, не питает никаких добрых чувств к России, и дорожит «незалежностью» почти как содержимым собственного кошелька. Потому что так оно на самом деле и есть: независимость «неньки» является важным элементом их символического капитала, которым они весьма и весьма дорожат. Всё банально: для некоторых людей лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе. Люди, которые в Киеве занимают первые-вторые места в соответствующих областях жизни, прекрасно знают, что в Москве они будут в лучшем случае в третьем десятке. А в Нью-Йорке или Лондоне — с трудом попадут в сотню, а скорее всего вовсе затеряются. Все, кто готов был рискнуть, приняв подобную перспективу как реальную, давно уже куют своё счастье в Москве, Лондоне и Нью-Йорке. Оставшиеся готовы держаться за свой статус зубами и когтями — а этот статус напрямую зависит от статуса самой Украины. Одно дело — быть столичным журналистом, и совсем другое — быть журналистом во «втором» или «третьем» городе Империи. Пусть даже за его работу будут дороже платить. Важно место, а не у.е.

Наиболее последовательную апологию украинской независимости можно услышать именно от местных «сливок общества». Разумеется, если вы того захотите. Если нет — с вами будут говорить вежливо и интересно, на хорошем русском языке без тени акцента, но через каждые десять минут вам будут давать понять, что «здесь вам не тут», «это другая страна», и так далее, и тому подобное. Слюнявые восторги иных московских деятелей, позволяющих себе в подобном обществе высказываться в стиле «Украина — это ещё одна наша страна» и «да как же вы без нас», звучат смешно и пошло. Что бы мы, русские, ни думали об украинском государстве и его праве на существование — не надо забывать о тех людях, которые его сделали. Это люди умные и жесткие, и им есть что терять.

Напоследок — ещё одна деталька. Как-то ночью, в небольшом киевском супермаркете, открытом «целодобово» (то есть круглосуточно), я шёл мимо полок, заставленных всякими баночками и скляночками со вкусностями. Глаз автоматически выхватывал цены и страну-производителя. Выбор был богатый: украинский мёд, немецкие вишни, французские артишоки… Вдруг взгляд упал на очень узнаваемую банку с надписью «Грузди», по виду явно российскую.

Она и была российской. Однако на ценнике — там, где должно было стоять место производства — было написано: «СНГ».