Слово о полку Игореве
Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Ольгова
- Дата написания:
- вскоре после 1185
- Дата отдельного издания:
- 1800
- Язык оригинала:
- древнерусский язык
Ссылки в «Традиции»:
В Сети:Сло́во о полку́ И́гореве (др.-рус. Слово о плъку Игоревѣ, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова) — памятник средневековой русской литературы конца XII века. В основе сюжета — неудачный половецкий поход Игоря Святославича 1185 года, который он совершил в союзе с другими князьями.
СюжетПравить
Князья Новгород-Северской земли не принимали участия в успешном походе в 1184 году князей киевских Святослава Всеволодовича и Рюрика Ростиславича против половецкого хана Кобяка.
На следующий год князь Игорь Святославич решил пойти с малыми силами в безрассудно смелый поход на своего бывшего союзника половецкого хана Кончака, боясь, что его могут обвинить в умышленном бездействии. В первом бою русские князья разбили половцев, но, углубившись в степи, потерпели поражение у речки Каялы, в Донской степи и были пленены.
АвторствоПравить
Частный эпизод русско-половецких войн претворен в событие общерусского масштаба, что придало монументальное звучание основной идее — призыву к князьям прекратить усобицы и объединиться перед лицом внешнего врага. Соединив книжные и фольклорные традиции, неизвестный автор создал уникальное произведение лирикоэпического жанра; будучи христианином, он вместе с тем прибегает и к опоэтизированным языческим образам. В качестве автора исследователи предполагали галицкого книжника Тимофея, «словутного певца» Митусу, сына тысяцкого Рагуила, Кочкаря, «милостника» Святослава киевского, киевского тысяцкого Петра Бориславича и самого князя Игоря (В.Чивилихин).
ОбнаружениеПравить
Рукопись «Слова» была изъята из собрания Кирилло-Белозёрского монастыря[1] одним из наиболее известных и удачливых коллекционеров письменных и вещественных памятников русской старины — графом А. И. Мусиным-Пушкиным (1744—1817+) (ранее со слов графа предполагалось, что её из собрания ярославского Спасо-Преображенского монастыря продал его бывший архимандрит Иоиль). Подлинная рукопись «Слова» погибла в огне московского пожара 1812 года, что дало скептикам повод сомневаться в подлинности произведения. Благодаря усилиям ученых на протяжении вот уже почти двухсот лет первоначальный текст памятника был почти восстановлен и тщательно прокомментирован. Библиография работ по «Слову» насчитывает многие тысячи названий.
Опубликованное в 1800 году, «Слово о полку Игореве» оказало влияние на русскую литературу (переводы В. А. Жуковского, А. Н. Майкова, Н. А. Заболоцкого), искусство (В. М. Васнецов, В. Г. Перов, В. А. Фаворский), музыку (опера «Князь Игорь» А. П. Бородина). «Появление „Слова“ в печати сделало эпоху в нашем литературном мире…» — так впоследствии оценил это событие поэт А. Н. Майков.
Язык Слова о полку ИгоревеПравить
В первых же строках своего сочинения автор заявил, что речь пойдет «старыми словесы», древним даже по отношению к автору языком русским, и это соответствует действительности: в древней нашей литературе нет ни единого произведения, содержащего столь же архаичные синтаксические отношения. Даже одно из древнейших сочинений, Слово о законе и благодати Киевского митрополита Иллариона, датируемое приблизительно половиной XI в., выглядит далеко не столь архаично. Со сложным синтаксисом Слова о полку Игореве связано очень большое количество т.н. темных мест в памятнике — не получивших общепризнанного перевода. Места эти сложны и сами по себе, да еще и испорчены переписчиком в некоторой их части, что и вовсе превращает текст в абракадабру, например «свистъ зверинъ въ стазби; дивъ кличетъ връху древа» — свистъ зверинъ въставъ, и дивъ кличетъ.
Сложность употребленных автором Слова о полку Игореве синтаксических конструкций, соединенная со сложностью авторского стиля и художественной сложностью образов, приводит иной раз к тому, что переводчики вообще не понимают написанного. Хорошим примером является сон Святослава:
А Святъславь мутенъ сонъ виде: въ Киеве на горахъ си ночь съ вечера одевахъте мя, рече, чръною паполомою, на кроваты тисове. Чръпахуть ми синее вино съ трудомь смешено; сыпахутьми тъщими тулы поганыхъ тльковин великый женчюгь на лоно, и негуютъ мя; уже дьскы безъ кнеса вмоемь тереме златовръсемъ. Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху у Плесньска на болони беша дебрь Кисаню, и не сошлю къ синему морю.
Подавляющее большинство слов здесь знакомо современному читателю, но догадаться, о чем именно идет речь, решительно невозможно. Имеющиеся переводы, выполненные путем буквальной переписки — исправлением орфографии на современную, дают полную абракадабру:
А Святослав смутный сон видел в Киеве на горах. «Этой ночью с вечера одевали меня,— говорил,— черной паполомой на кровати тисовой, черпали мне синее вино, с горем смешанное, осыпали меня крупным жемчугом из пустых колчанов поганых толковин и нежили меня. Уже доски без князька в моем тереме златоверхом. Всю ночь с вечера серые вороны граяли у Плесньска на лугу, были в дебри Кисановой и понеслись к синему морю»[2].
Очевидно, что этот набор слов чудовищен. Например, как можно «осыпать жемчугом из пустых колчанов»? Откуда в пустых колчанах жемчуг? Что такое дебрь и почему она приравнена в тексте к слову луг? Что вообще описано в отрывке? Например, кто именно и с какой целью осыпал Святослава жемчугом из пустых колчанов? А что за синее вино? А что значит «нежили меня»? Пристойно ли это? Переводчики бы возразили, что так написано, но нет, написано отнюдь не так — так переведено.
В приведенном подлиннике, например, сложным с синтаксической точки зрения является употребление т.н. имперфектов, «чръпахуть», которые соответствуют современному английскому причастию с окончанием –ed: при отсутствии сказуемого оно является сказуемым, но при наличии сказуемого является определением, в частности можно переводить его деепричастием, как и наш имперфект, например: «А та вся створив азъ, рече Игорь, недостоино ми бяшеть жити»[3] — Все то сотворившим, сказал Игорь, недостойно мне пребывая жить или Пребывающему все то сотворившим, с каковой разницей можно переводить и английское соответствующее причастие. Использованный же в приведенном примере именительный самостоятельный причастный оборот «азъ створив» полностью соответствует английскому, который в современной английской грамматике называется абсолютным. Отличается наш оборот от английского совсем немного: наш при правильном употреблении укладывается в творительный падеж, например «свистъ зверинъ въставъ, и дивъ кличетъ връху древа» — свистом звериным встав, див кличет.
В приведенном отрывке Слова о полку Игореве нет сказуемого при имперфектах, то есть они должны быть сказуемыми, но не видно и подлежащих, причем именно не видно, так как в подлиннике они есть: «си ночь съ вечера одева хъте мя, рече, чръною паполомою на кроваты. Тисове чръпахуть ми синее вино съ трудомь смешено…»— В слове «хъте», т.е. хоть (жена, к слову похоть), перепутаны глухие и полные звуки, О с Ъ и Ь с Е, что в иных случаях могло бы соответствовать новгородскому диалекту, в сущности — просторечию, но здесь, вероятно, является научной «конъектурой» прошлых лет: кто-то напрочь запутался в буквах в поисках смысла, обессмыслив заодно предложение.
Указанным выше грамматическим путем можно после некоторых усилий получить перевод, который с приведенным выше ничего общего не имеет:
А Святослав смутный сон видел в Киеве на горах:
— Всю ночь с вечера укрывала меня жена, говорит, черным покрывалом на ложе смертном. Тисы черпали мне синее вино с горем пополам, рассыпая мне через худое перекрытие поганых потолковин большой жемчуг на грудь, и упокоили меня иконы без окладов в моем тереме златоверхом. Всю ночь с вечера ошалелые вороны, раскаркавшись в предместье у Плеснеска, избывали резню киссову, унося ее к синему морю[4].
Образность очень сложная, что сильно затрудняет перевод. Святослав лежит в разоренной церкви под черным покрывалом на смертном ложе. Через дыры в крыше он видит синее ночное небо, и качающиеся от ветра тисы словно сыплют ему на грудь звезды небесные. Окружают Святослава иконы с содранными окладами, а на окраине Плеснеска каркает над трупами возбужденное воронье, спеша поживиться…
Стоит добавить, что не только известная в народном творчестве «тисовая кровать» появилась из неправильного прочтения Слова о полку Игореве, но и самое слово кровать в русском языке. В Слове о полку Игореве оно использовано в значении смертное ложе: «самъ подъ чрълеными щиты на кроваве траве притрепанъ литовскыми мечи, и схоти ю на кровать и рекъ…» («ю» значит ее, дедову славу, о которой речь была выше, совратил на смертное ложе, кровать). Греческое слово κρεββατιον (κρεβατι) происходит, вероятно, от латинского crematio (кремация). Так могли на греческом языке называть помост для сжигания покойников — кровать.
По своему синтаксическому строю язык Слова о полку Игореве походит, как видим, на современный английский: имеются схожие глагольные формы и синтаксические конструкции, соответствует тип отрицания, например «не буря соколы занесе», т.е. буря не занесла, частью употребление неличных форм. Последнее вызывает сложности у переводчиков даже в самых простых случаях, скажем: «кая раны дорога, братие, забыв чти…» —какой путь страдания, братцы, забыть о почестях… Форма забыв для современного человека по преимуществу личная, но в данном случае она неличная, что соответствует современному инфинитиву (формально пойдет в переводе и личный дательный забывшему, но это отражает лишь синтаксические законы построения современного языка). Если же глянуть на переводы указанной неличной формы, то можно окончательно разувериться в «современной науке»: «Что тому раны, дорогие братья, кто забыл о чести…»[2]— Даже если отвлечься от той странности, что причастие переведено глаголом, можно только вздохнуть с сожалением: да уж, если забыл о чести, то и раны нипочем… Обычно бывает наоборот.
Совпадение строя языка Слова о полку Игореве с английским доходит до такой степени, что есть даже одно равнозначное слово, причем с равным переносным значением, которого никто понять не может: «Тъй клюками подпръся о кони, и скочи къ граду Кыеву…»— Те кони, на которых ездят верхом, называются в Слове о полку Игореве «комони», а приведенное слово соответствует английскому слову hobby, пони или увлечение, страсть, конек, хобби. В начале предложения видим определенный выше именительный причастный оборот, но поскольку субъект в предложении один, то причастие просто переводим деепричастием: Коварством подпершись о страсти, скакнул он к граду Киеву… В переводах же идет знакомый буквализм: «Тот хитростью оперся на коней и скакнул к городу Киеву…»[2]— Тому, каким загадочным образом можно хитростью опереться на коней, существует, разумеется, строгое научное объяснение. В невежественных «конъюнктурах» встречается также очаровательное слово «оконися», оконился, т.е., надо полагать, родил коней.
Отмеченные любопытные совпадения могут получить разное объяснение, но несомненно одно: Слово о полку Игореве вскрывает очень древние слои нашего языка, в частности — его синтаксиса.
ЛитератураПравить
- Зализняк А.А. „Слово о полку Игореве“: Взгляд лингвиста. — 2-е изд.. — М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2007.о книге
См. такжеПравить
Примечания и сноскиПравить
- ↑ Андрей Чернов (24 октября 2014). "„Слово о полку“ меняет прописку". Новая газета. Retrieved 26 октября 2014. Check date values in:
|date=, |accessdate=(help) - ↑ а б в Слово о полку Игореве. Л.: Советский писатель, Ленинградское отделение, 1967 // Перевод Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева и О.В. Творогова
- ↑ Ипатьевская летопись. Рязань: Александрия, 2001, стр. 434 // Русские летописи. Т. 11.
- ↑ Дм. Добров. Дебрь кисаня