Текст:Марина Цветаева:Чародей

Чародей
поэма



Автор:
Марина Ивановна Цветаева (1892—1941)












О тексте:


Анастасии Цветаевой


Он был наш ангел, был наш демон,
Наш гувернёр — наш чародей,
Наш принц и рыцарь. — Был нам всем он
Среди людей!


В нём было столько изобилий,
Что и не знаю, как начну!
Мы пламенно его любили —
Одну весну.


Один его звонок по зале —
И нас охватывал озноб,
И до безумия пылали
Глаза и лоб.


И как бы шевелились корни
Волос, — о, эта дрожь и жуть!
И зала делалась просторней,
И у́же — грудь.


И руки сразу леденели,
И мы не чувствовали ног.
— Семь раз в течение недели
Такой звонок!


* * *


Он здесь. Наш первый и последний!
И нам принадлежащий весь!
Уже выходит из передней!
Он здесь, он здесь!


Он вылетает к нам, как птица,
И сам влетает в нашу сеть!
И сразу хочется кружиться,
Кричать и петь.


* * *


Прыжками через три ступени
Взбегаем лесенкой крутой
В наш мезонин — всегда весенний
И золотой.


Где невозможный беспорядок —
Где точно разразился гром
Над этим ворохом тетрадок
Ещё с пером.


Над этим полчищем шарманок,
Картонных кукол и зверей,
Полуобгрызанных баранок,
Календарей,


Неописуемых коробок,
С вещами не на всякий вкус,
Пустых флакончиков без пробок,
Стеклянных бус,


Чьи ослепительные грозди
Clinquantes, eclatantes grappes[1]
Звеня опутывают гвозди
Для наших шляп.


Садимся — смотрим — знаем — любим,
И чуем, не спуская глаз,
Что за него себя погубим,
А он — за нас.


Два скакуна в огне и в мыле —
Вот мы! — Лови, когда не лень! —
Мы говорим о том, как жили
Вчерашний день.


О том, как бегали по зале
Сегодня ночью при луне,
И что и как ему сказали
Потом во сне.


И как — и мы уже в экстазе! —
За наш непокоримый дух
Начальство наших двух гимназий
Нас гонит двух.


Как никогда не выйдем замуж,
— Так и останемся втроем! —
О, никогда не выйдем замуж,
Скорей умрём!


Как жизнь уже давным-давно нам —
Сукно игорное: — vivat!
За Иоанном — в рай, за доном
Жуаном — в ад.


* * *


Жерло заговорившей Этны —
Его заговоривший рот.
Ответный вихрь и смерч, ответный
Водоворот.


Здесь и проклятья, и осанна,
Здесь всё сжигает и горит.
О всём, что в мире несказанно,
Он говорит.


Нас — нам казалось — насмерть раня
Кинжалами зелёных глаз,
Змеей взвиваясь на диване!..
О, сколько раз


С шипеньем раздраженной кобры,
Он клял вселенную и нас, —
И снова становился добрый...
Почти на час.


Чревовещание — девизы —
Витийства — о, король плутов! —
Но нам уже доносят снизу,
Что чай готов.


* * *


Среди пятипудовых тёток
Он с виду весит ровно пуд:
Так легок, резок, строен, чёток,
Так страшно худ.


Да нет, — он ничего не весит!
Он ангельски — бесплотно — юн!
Его лицо, как юный месяц,
Меж полных лун.


Упершись в руку подбородком, —
О том, как вечера тихи,
Читает он. — Как можно тёткам Читать стихи?!


* * *


О, как он мил, и как сначала
Преувеличенно-учтив!
Как, улыбаясь, прячет жало
И как, скрестив


Свои магические руки,
Умеет — берегись, сосед! —
Любезно отдаваться скуке
Пустых бесед.


Но вдруг — безудержно и сразу! —
Он вспыхивает мятежом,
За безобиднейшую фразу
Грозя ножом.


Ещё за полсекунды чинный,
Уж с пеной у́ рта взвёл курок. —
Прощай, уют, и именинный,
Прощай, пирог!


* * *


Чай кончен. Удлинились тени,
И домурлыкал самовар.
Скорей на свежий, на весенний
Тверской бульвар!


Нам так довольно о Бодлере!
Пусть ветер веет нам в лицо!
Поют по-гоголевски двери,
Скрипит крыльцо. —


В больших широкополых шляпах
Мы, кажется, ещё милей...
— И этот запах, этот запах
От тополей.


Бульвар сверкает. По дорожке
Косые длинные лучи.
Бегут серсо, за ними ножки,
Летят мячи,


Другие остаются в сетках.
Вот мальчик в шапочке «Варяг»
На платьице в шотландских клетках
Направил шаг.


Сияют кудри, щечки, глазки,
Ревун надулся и охрип.
Скрипят колёсами коляски,
— Протяжный скрип. —


Там мама наблюдает зорко
За девочкой с косой, как медь.
В одной руке её — ведерко,
В другой — медведь.


Какой-то мальчик просит кашки.
Ох, как он, бедный, не дорос
До гимназической фуражки
И папирос!


О вейтесь, кудри, вейтесь, ленты!
Увы, обратно нет путей!
Проходят парами студенты
Среди детей.


Играет солнце по аллеям...
— Как жизнь прелестна и проста! —
Нам ровно тридцать лет обеим:
Его лета.


О, как вас перескажешь ныне —
Четырнадцать — шестнадцать лет!
Идем, наш рыцарь посредине,
Наш свой — поэт.


Мы по бокам, как два привеска,
И видит каждая из нас:
Излом щеки, сухой и резкий,
Зелёный глаз,


Крутое острие бородки,
Как злое острие клинка,
Точеный нос и очерк четкий
Воротничка.


(Кто с нашим рыцарем бродячим
Теперь бредёт в луче златом?..)
Над раскаленным, вурдалачьим,
Тяжёлым ртом, —


Уса, взлетевшего высоко,
Надменное полукольцо...
— И всё заглядываем сбоку
Ему в лицо.


А там, в полях необозримых,
Служа Небесному Царю,
Чугунный правнук Ибрагимов
Зажёг зарю.


* * *


На всём закат пылает алый,
Пылают где-то купола,
Пылают окна нашей залы
И зеркала.


Из чёрной глубины рояля
Пылают гроздья алых роз.
— «Я рыцарь Розы и Грааля,
Со мной Христос,


Но шёл за мной по всем дорогам
Тот, кто присутствует и здесь.
Я между Дьяволом и Богом
Разорван весь.


Две правды — два пути — две силы —
Две бездны: Данте и Бодлер!»
О, как он по-французски, милый,
Картавил «эр».


Но, милый, Данте ты оставишь,
И с ним Бодлера, дорогой!
Тихонько нажимаем клавиш,
За ним другой —


И звуки — роем пчёл из улья —
Жужжат и вьются — кто был прав?!
Наш Рыцарь Розы через стулья
Летит стремглав.


Он, чуть ли не вселенной старше —
Мальчишка с головы до пят!
По первому аккорду марша
Он весь — солдат!


Чу! — Звон трубы! — Чу! — Конский топот!
Треск барабана! — Кивера!
Ах, к черту ум и к чёрту опыт!
Ура! Ура!


Он Тот, в чьих белых пальцах сжаты
Сердца и судьбы, сжат весь мир.
На нём зелёный и помятый
Простой мундир.


Он Тот, кто у кремлёвских башен
Стоял во весь свой малый рост,
В чьи вольные цвета окрашен
Аркольский мост.


* * *


Должно быть бледны наши лица,
Стук сердца разрывает грудь.
Нет времени остановиться,
Нет сил — вздохнуть.


Магическою силой руки
По клавишам — уже летят!
Гремят вскипающие звуки,
Как водопад.


Цирк, раскаленный, как Сахара,
Сонм рыжекудрых королев.
Две гордости земного шара:
Дитя и лев.


Под куполом — как царь в чертоге
Красуется британский флаг.
Расставив клетчатые ноги,
Упал дурак...


В плаще из разноцветных блёсток,
Под говор напряжённых струн,
На площадь вылетел подросток,
Как утро — юн!


— Привет, милэди и милорды! —
Уже канат дрожит тугой
Под этой маленькой и твёрдой
Его ногой.


В своей чешуйке многозвездной,
— Закончив резвый пируэт, —
Он улыбается над бездной,
Подняв берет.


* * *


Рояль умолкнул. Дребезжащий
Откуда-то — на смену — звук.
Играет музыкальный ящик,
Старинный друг,


Весь век до хрипоты, до стона,
Игравший трио этих пьес:
Марш кукол — Auf der Blauen Donau[2] И экосез.


В мир голосов и гобеленов
Открылась тайная тропа:
О, рай златоволосых венок!
О, вальс в три па!


Под вальс невинный, вальс старинный
Танцуют наши три весны, —
Холодным зеркалом гостиной —
Отражены.


Так, залу окружив трикраты,
— Тройной тоскующий тростник, —
Вплываем в царство белых статуй
И старых книг.


На вышке шкафа, сер и пылен,
Видавший лучшие лета,
Угрюмо восседает филин
С лицом кота.


С набитым филином в соседстве
Спит Зевс, тот непонятный дед,
Которым нас пугали в детстве,
Что — людоед.


Как переполненные соты —
Ряд книжных полок. Тронул блик
Пергаментные переплёты
Старинных книг.


* * *


Цвет Греции и слава Рима, —
Неисчислимые тома!
Здесь — сколько б солнца ни внесли мы,
Всегда зима.


Последним солнцем розовея,
Распахнутый лежит Платон...
Бюст Аполлона — план Музея —
И всё — как сон.


* * *


Уже везде по дому ставни
Захлопываются, стуча.
В гостиной — где пожар недавний? —
Уж ни луча.


Всё меньше и всё меньше света,
Всё ближе и всё ближе стук...
Уж половина кабинета
Ослепла вдруг.


Ещё единым мутным глазом
Белеет левое окно.
Но ставни стукнули — и разом
Совсем темно.


Самозабвение — нирвана —
Что, фениксы, попались в сеть?! —
На дальних валиках дивана
Не усидеть!


Уже в углу вздохнуло что-то,
И что-то дрогнуло чуть-чуть.
Тихонько скрипнули ворота:
Кому-то в путь.


Иль кто-то держит путь обратный
— Уж наши руки стали льдом —
В завороженный, невозвратный
Наш старый дом.


Мать под землёй, отец в Каире...
Ещё какое-то пятно!
Уже ничто смешное в мире
Нам не смешно.


Уже мы поняли без слова,
Что белое у шкафа — гроб.
И сердце, растеряв подковы,
Летит в галоп.


* * *


— «Есть в мире ночь. Она беззвёздна.
Есть в мире дух, он весь — обман.
Есть мир. Ему названье — бездна
И океан.


Кто в этом океане плавал —
Тому обратно нет путей!
Я в нем погиб. — Обратно, Дьявол!
Не тронь детей!


А вы, безудержные дети,
С умом, пронзительным, как лёд, —
С безумьем всех тысячелетий,
Вы, в ком поёт,


И жалуется, и томится —
Вся несказанная земля!
Вы, розы, вы, ручьи, вы, птицы,
Вы, тополя —


Вы, мёртвых Лазарей из гроба
Толкающие в зелень лип,
Вы, без кого давным-давно бы
Уже погиб


Наш мир — до призрачности зыбкий
На трёх своих гнилых китах —
О, золотые рыбки! — Скрипки
В моих руках! —


В короткой юбочке нелепой
Несущие богам — миры,
Ко мне прижавшиеся слепо,
Как две сестры,


Вы, чей отец сейчас в Каире,
Чьей матери остыл и след —
Узнайте, вам обеим в мире
Спасенья нет!


Хотите, — я сорву повязку?
Я вам открою новый путь?»
«Нет, — лучше расскажите сказку
Про что-нибудь...»


* * *


О Эллис! — Прелесть, юность, свежесть,
Невинный и волшебный вздор!
Плач ангела! — Зубовный скрежет!
Святой танцор,


Без думы о насущном хлебе
Живущий — чем и как — Бог весть!
Не знаю, есть ли Бог на небе! —
Но, если есть —


Уже сейчас, на этом свете,
Все до единого грехи
Тебе отпущены за эти
Мои стихи.


О Эллис! — Рыцарь без измены!
Сын голубейшей из отчизн!
С тобою раздвигались стены
В иную жизнь...


— Где б ни сомкнулись наши веки
В безлюдии каких пустынь —
Ты — наш и мы — твои. Во веки
Веков. Аминь.


15 февраля — 4 мая 1914


  1. Clinquantes, eclatantes grappes (фр.) — Звенящие, лопающиеся гроздья
  2. Auf der Blauen Donau (нем.) — На Голубом Дунае