В одной деревушке жили два мужика, два родные брата: один был бедный, другой богатый. Богач переехал на житьё в город, выстроил себе большой дом и записался в купцы; а у бедного иной раз нет ни куска хле́ба, а ребятишки — мал мала меньше — плачут да есть просят. С утра до вечера бьётся мужик как рыба об лёд, а всё ничего нет. Говорит он однажды своей жене:

— Дай-ка пойду в город, попрошу у брата: не поможет ли чем?

Пришёл к богатому:

— Ах, братец родимый! Помоги сколько-нибудь моему го́рю; жена и дети без хлеба сидят, по целым дням голодают.

— Проработай у меня эту неделю, тогда и помогу!

Что делать? Принялся бедный за работу: и двор чистит, и лошадей холит, и воду возит, и дрова рубит. Через неделю даёт ему богатый одну ковригу хлеба:

— Вот тебе за труды!

— И за то спасибо! — сказал бедный, поклонился и хотел было домой идти.

— Постой! Приходи-ка завтра ко мне в гости и жену приводи: ведь завтра мои именины.

— Эх, братец, куда мне? Сам знаешь: к тебе придут купцы в сапогах да в шубах, а я в лаптях хожу да в худеньком сером кафтанишке.

— Ничего, приходи! И тебе будет место.

— Хорошо, братец, приду.

Воротился бедный домой, отдал жене ковригу и говорит:

— Слушай, жена! Назавтра нас с тобой в гости звали.

— Как в гости? Кто звал?

— Брат: он завтра именинник.

— Ну что ж, пойдём.

Наутро встали и пошли в город, пришли к богатому, поздравили его и уселись на лавку. За столом уж много именитых гостей сидело; всех их угощает хозяин на славу, а про бедного брата и его жену и думать забыл — ничего им не даёт; они сидят да только посматривают, как другие пьют да едят.

Кончился обед; стали гости из-за стола вылазить да хозяина с хозяюшкой благодарить, и бедный тоже — поднялся с лавки и кланяется брату в пояс. Гости поехали домой пьяные, веселые, шумят, песни поют. А бедный идёт назад с пустым брюхом.

— Дай-ка, — говорит жене, — и мы запоем песню!

— Эх ты, дурак! Люди поют оттого, что сладко поели да много выпили; а ты с чего петь вздумал?

— Ну, всё-таки у брата на именинах был; без песен мне стыдно идти. Как я запою, так всякий подумает, что и меня угостили…

— Ну пой, коли хочешь, а я не стану!

Мужик запел песню, и послышалось ему два голоса; он перестал и спрашивает жену:

— Это ты мне подсобляла петь тоненьким голоском?

— Что с тобой? Я вовсе и не думала.

— Так кто же?

— Не знаю! — сказала баба. — А ну запой, я послушаю.

Он опять запел: поёт-то один, а слышно два голоса; остановился и спрашивает:

— Это ты, Го́ре, мне петь пособляешь?

Го́ре отозвалось:

— Да, хозяин! Это я пособляю.

— Ну, Го́ре, пойдём с нами вместе.

— Пойдём, хозяин! Я теперь от тебя не отстану.

Пришёл мужик домой, а Го́ре зовёт его в кабак. Тот говорит:

— У меня денег нет!

— Ох ты, мужичок! Да на что тебе деньги? Видишь, на тебе полушубок надет, а на что он? Скоро лето будет, всё равно носить не станешь! Пойдём в кабак, да полушубок побоку…

Мужик и Го́ре пошли в кабак и пропили полушубок.

На другой день Го́ре заохало — с похмелья голова болит, и опять зовёт хозяина винца испить.

— Денег нет, — говорит мужик.

— Да на что нам деньги? Возьми сани да телегу — с нас и довольно!

Нечего делать, не отбиться мужику от Горя: взял он сани и телегу, потащил в кабак и пропил вместе с Горем.

Наутро Го́ре ещё больше заохало, зовёт хозяина опохмелиться; мужик пропил и борону и соху. Месяца не прошло, как он всё спустил; даже избу свою соседу заложил, а деньги в кабак снёс. Го́ре опять пристаёт к нему:

— Пойдём да пойдём в кабак!

— Нет, Го́ре! Воля твоя, а больше тащить нечего.

— Как нечего? У твоей жены два сарафана: один оставь, а другой пропить надобно.

Мужик взял сарафан, пропил и думает: «Вот когда чист! Ни кола, ни двора, ни на себе, ни на жене!»

Поутру проснулось Го́ре, видит, что у мужика нечего больше взять, и говорит:

— Хозяин!

— Что, Го́ре?

— А вот что: ступай к соседу, попроси у него пару волов с телегою.

Пошёл мужик к соседу.

— Дай, — просит, — на времечко пару волов с телегою; я на тебя хоть неделю за то проработаю.

— На что тебе?

— В лес за дровами съездить.

— Ну возьми; только не велик воз накладывай.

— И, что ты, кормилец!

Привёл пару волов, сел вместе с Горем на телегу и поехал в чистое поле.

— Хозяин, — спрашивает Го́ре, — знаешь ли ты на этом поле большой камень?

— Как не знать?

— А когда знаешь, поезжай прямо к нему.

Приехали они на то место, остановились и вылезли из телеги.

Го́ре велит мужику поднять камень. Мужик поднимает, Го́ре пособляет; вот подняли, а под камнем яма — полна золотом насыпана.

— Ну, что глядишь? — сказывает Го́ре мужику, — таскай скорей в телегу.

Мужик принялся за работу и насыпал телегу золотом; всё из ямы повыбрал до последнего червонца, видит, что уж больше ничего не осталось, и говорит:

— Посмотри-ка, Го́ре, никак, там ещё деньги остались?

Го́ре наклонилось:

— Где? Я что-то не вижу!

— Да вон в углу светятся!

— Нет, не вижу.

— Полезай в яму, так и увидишь.

Го́ре полезло в яму; только что опустилось туда, а мужик и накрыл его камнем.

— Вот этак-то лучше будет! — сказал мужик. — Не то коли взять тебя с собою, так ты. Го́ре горемычное, хоть не скоро, всё же пропьёшь и эти деньги!

Приехал мужик домой, свалил деньги в подвал, волов отвёл к соседу и стал думать, как бы себя устроить. Купил лесу, выстроил большие хоромы и зажил вдвое богаче своего брата.

Долго ли, коротко ли — поехал он в город просить своего брата с женой к себе на именины.

— Вот что выдумал! — сказал ему богатый брат. — У самого есть нечего, а ты ещё именины справляешь!

— Ну, когда-то было нечего есть, а теперь, слава Богу, имею не меньше твоего; приезжай — увидишь.

— Ладно, приеду!

На другой день богатый брат собрался с женою, и поехали на именины; смотрят, а у бедного то голыша хоромы новые, высокие, не у всякого купца такие есть! Мужик угостил их, употчевал всякими наедками, напоил всякими медами и винами. Спрашивает богатый у брата:

— Скажи, пожалуй, какими судьбами разбогател ты?

Мужик рассказал ему по чистой совести, как привязалось к нему Го́ре горемычное, как пропил он с Горем в кабаке всё своё добро до последней нитки: только и осталось, что душа в теле; как Го́ре указало ему клад в чистом поле, как он забрал этот клад да от Горя избавился.

Завистно стало богатому. «Дай, — думает, — поеду в чистое поле, подниму камень да выпущу Го́ре — пусть оно дотла разорит брата, чтоб не смел передо мною своим богатством чваниться».

Отпустил свою жену домой, а сам в поле погнал; подъехал к большому камню, своротил его в сторону и наклоняется посмотреть, что там под камнем. Не успел порядком головы́ нагнуть — а уж Го́ре выскочило и уселось ему на шею.

— А, — кричит, — ты хотел меня здесь уморить! Нет, теперь я от тебя ни за что не отстану.

— Послушай, Го́ре, — сказал купец, — вовсе не я засадил тебя под камень…

— А кто же, как не ты?

— Это мой брат тебя засадил, а я нарочно пришёл, чтоб тебя выпустить.

— Нет, врёшь! Один раз обманул, в другой не обманешь!

Крепко насело Го́ре богатому купцу на шею; привёз он его домой, и пошло у него всё хозяйство вкривь да вкось. Го́ре уж с утра за своё принимается; каждый день зовёт купца опохмелиться; много добра в кабак ушло.

«Этак несходно, жить! — думает про себя купец. — Кажись, довольно потешил я Го́ре; пора бы и расстаться с ним, да как?»

Думал, думал и выдумал: пошёл на широкий двор, обтесал два дубовых клина, взял новое колесо и накрепко вбил клин с одного конца во втулку. Приходит к Горю:

— Что ты, Го́ре, всё на боку лежишь?

— А что ж мне больше делать?

— Что делать? Пойдём на двор в гулючки играть.

А Го́ре и радо. Вышли на двор. Сперва купец спрятался — Го́ре сейчас его нашло; после того черёд Горю прятаться.

— Ну, — говорит, — меня не скоро найдёшь! Я хоть в какую щель забьюсь!

— Куда тебе! — отвечает купец. — Ты в это колесо не влезешь, а то — в щель!

— В колесо не влезу? Смотри-ка, ещё как спрячусь!

Влезло Го́ре в колесо; купец взял да и с другого конца забил во втулку дубовый клин, поднял колесо и забросил его вместе с Горем в реку.

Го́ре потонуло, а купец стал жить по-старому, попрежнему.