Текст:Константин Крылов:Who is Mr. Putin?
Who is Mr. Putin?
- Автор:
- Константин Крылов
- Крылов К.А. «Who is Mr. Putin?» // Спецназ России. — август 2000. — № 8 (47).
- Дата публикации:
- август 2000
- Предмет:
- Владимир Путин
«Прогрессивные силы» России прикидывали, как Путин на следующий день после принесения присяги подпишет новый Хасавюрт, распустит армию, сдаст все окраинные землишки всем желающим их поиметь, а на оставшихся территориях вместе с губернаторами и олигархами сгондобит какую-нибудь «конфедерацию»..
К превеликому сожалению изрядно порядочной публики, Mr. Putin оказался ровно тем, чем казался. То есть человеком достаточно разумным, достаточно честным, а главное — последовательным. Он стал делать примерно то, чего от него ждали «широкие массы трудящихся», а на змеиный шип справа, слева, спереди, и сзади, реагировал просто — отключал звук.
Постепенно вырисовался своеобразный путинский стиль: действовать решительно, но без излишних «зверств и кровопролитиев». Путин положил за правило никого не жать до кровавых соплей, а добиваться от политического поголовья ровно такого поведения, которое требуется для решения текущих задач — не меньше, но и не больше. Даже обнаглевшего информационного беспредельщика Гуся Путин не уничтожил, но решение вопроса с НТВ и прочими обозначил чётко. В случае с губернаторами всё произошло ещё проще: местные царьки отдали кой-какие привилегии в обмен на право ещё некоторое время посидеть на золочёных стульчиках. И даже в Чечне Путин предпочёл поиграться в местное самоуправление вместо того, чтобы гасить и мочить всё местное, что шевелится в «политическом поле» вокруг пресловутой «ичхерии».
В настоящее время имеют хождение четыре образа Путина. Отмороженная демшиза обычно сравнивает его с Гитлером, Муссолини, и прочими «плохими ребятами». Опровергать этот бред мы не будем, поскольку когда к власти придёт новый Гитлер, мы это узнаем точно — по воцарившемуся молчанию ягнят. Так что не будем терять времени на обсуждение их блеяния.
Кто у нас сейчас ходит во властителях дум, помимо отмороженных либерастов? Таких сил три: правые западники, правые почвенники, а также те, кого сейчас называют маловыразительным словом «левые».
Начнём с наших правых либералов. Идеалом «разумной, но твёрдой власти» эти люди обычно почитают генерала. Пиночета. И ненавязчиво предлагают нашему Президенту обратить пристальное внимание на сей замечательный образ.
Чилийский диктатор был сильно разрекламирован ещё в самом начале наших поганых «реформ». Демшизе он нравился как непримиримый борец с коммунистической заразой. Особенно же их возбуждал тот факт, что красная гадина пришла к власти демократическим путём, на всеобщих выборах, а генерал осуществил типичный военный переворот. Эта ненависть понятна: демократия предполагает участие народа в политической жизни, а наши «демократы» ненавидят «этот народ» всеми фибрами души.
Нынешние наши «правые» слеплены из другого теста. Они не страдают национал-мазохизмом, и не считают нужным держать «этот народ» под стопудовым прессом. «Возвращения коммунизма» они тоже не очень боятся: трудно верить в то, во что не верят сами коммунисты.
Выглядит миф так. Генерал Пиночет, совершивший в 1973 году военный переворот в своей стране, обосновывал его необходимость «спасением нации» от тяжелого экономического кризиса, охватившего страну в результате социалистических экспериментов правительства Альенде. После исстребления политических противников генерал занялся народным хозяйством и перепоручил все дела группе молодых экономистов, обучавшихся в Чикагском университете у знаменитого Милтона Фридмана, адепта неограниченной рыночной экономики. В результате чилийская экономика начала бурно развиваться, и в короткое время достигла невиданных темпов роста. Впоследствии же добрый генерал, спасший нацию и даровавший ей процветание, уступил власть демократическим силам, которые отплатили ему чёрной неблагодарностью, инициировав разговоры об ответственности за старые дела, совершённые во имя и на благо народа Чили.
Однако, в этой красивой легенде неверно многое.
Чилийский режим, в отличие от восточноевропейских «народных демократий» или просоветских стран «социалистической ориентации» никогда не пользовался поддержкой СССР. «Наши» смотрели на чилийский эксперимент по построению социализма демократическим путём безо всякого энтузиазма. С их точки зрения, доктор Альенде занимался какой-то чепухой, не стоящей внимания.
Зато американцы следили за действиями чилийского президента весьма пристально. Более того, эти действия внушали им тревогу. Настолько сильную, что ЦРУ в конечном итоге пошло на то, чтобы поддержать мятежного генерала.
Для того чтобы понять, чем же им так помешал этот «левый социалист с расплывчатыми взглядами» (так определяли Альенде тогдашние политические комментаторы на Западе), стоит поинтересоваться первыми действиями Пиночета. Ворвавшись в президентский дворец, пиночетовские соколы первым делом уничтожили гигантский компьютер и телекоммуникационное оборудование, находившееся в подвальном помещении здания.
Для того чтобы понять, зачем это было надо, нам придётся обратиться к некоторым малоизвестным фактам. В начале семидесятых годов советником Альенде по экономическим и социальным вопросам стал молодой, но талантливый британский учёный, специалист в области кибернетики и управления по имени Стаффорд Бир. В то время он и его команда занимались проблемами управления большими организациями — начиная от фирм и корпораций и кончая государствами. Практическим результатом их теоретических разработок оказалось создание кибернетической системы, применение которой позволяло управлять экономикой и социальной жизнью небольшой страны без применения прямого планирования. И когда у команды Альенде начались первые успехи, они решили больше не рисковать. Эксперимент был прерван пулей в череп экспериментатора.
Но не менее лживой является и вторая часть мифа о потрясающих успехах чилийской экономики при «чикагских мальчиках». Чилийской экономике были предоставлены невообразимо благоприятные условия для развития. Речь идёт не только об инвестициях и кредитах, лившихся на Чили как из ведра, но и о многочисленных льготах и преференциях на внешних рынках. Чили тянули за помочи изо всех сил: надо было стереть самую память о попытке построения «киберсоциализма», наглядно продемонстрировав, что ничего лучше Его Величества Свободного Рынка в природе не существует.
Вот цифры и факты. Объективные результаты чилийских реформ обескураживают. Все разговоры о «необычайных темпах роста» чилийской экономики имеют какой-то смысл только относительно небольшого промежутка времени, последовавшего за жесточайшим кризисом. Если же рассматривать более длинные промежутки времени, то выясняется, что экономика Чили росла медленнее, чем экономика большинства стран Латинской Америки. При этом такие показатели, как доход на душу населения, не росли вообще (конкретнее — с 1972 по 1987 год доля ВНП, приходящаяся на одного жителя Чили, упала на 6.4 процента). При этом почти половина населения страны оказалось по своим доходам ниже черты бедности (к 1989 году — 41.2%). В рамках «шокотерапии» были практически уничтожены все социальные программы — например, пенсионная система была трансформирована так, что сколько-нибудь достойные пенсии по нынешним оценкам смогут получить не более 20% чилийских рабочих. В результате отсутствия разумной экологической политики Сантьяго превратился в вонючий, загазованный город (в 1992 году — пятое место в мире по загрязнению воздуха) с пыльными немощеными дорогами и грязной водой. Это всё, однако, цветочки. Ягодками являются два обстоятельства: чудовищный внешний долг, а также то, что большая часть её экономики принадлежит отнюдь не чилийцам, а всё тем же янки.
В этом смысле Чили — это пример серьёзного афронта либеральной идеи, усиленно маскируемого под потрясающий успех. В таком случае становится понятно, что сколько-нибудь серьёзная ориентация на «пиночетизм» в российских условиях просто самоубийственна. При этом, к чести чилийского генерала, он был, по крайней мере искренен. Он прожил всю жизнь с уверенностью, что всё делал правильно и хорошо. Он был искренне уверен, что Альенде — это краснопузый, который хитро маскируется; что старый добрый рынок — это самое лучшее; что надо дать порулить страной умным мальчикам, которые учились в Америке — а в Америке худому не научат. Соответствующий персонаж — Пиночет а ля рюсс — оказался бы чем-то вроде помеси Гайдара с Чубайсом. Хотя выражение «гайдарочубайс» уже давно вошло в лексикон оппозиции.
Многие наши любители твёрдой руки это понимают, или, по крайней мере, чувствуют. А потому предпочитают ориентироваться на другой, более соблазнительный образ — уже не диктатора, а, скажем так, Отца Нации, с орлиным взором, горячим сердцем и относительно чистыми от крови сограждан руками. Такие видения посещают наших правых почвенников (начиная от Солженицына и кончая «умеренно-патриотической оппозицией»). Их идеал — не Пиночет, а, скорее, генерал де Голль, красавчик и умница, любимец парижской публики, так решительно противостоявший НАТО и говоривший всякие дерзости высокомерным американцам.
Миф о де Голле — не менее интересное явление. Установленный де Голлем режим «мягкого авторитаризма» основывался не на штыках, как в Чили, а на личной харизме генерала — героя Сопротивления, пламенного патриота и сильного человека. Демократия при нём не отменялась — просто все остальные французские политики, вместе взятые, имели куда меньший вес в глазах народа, нежели глава государства.
Генерал пришёл к власти под лозунгом «Французский Алжир!» А ушёл со своего поста, проиграв референдум, провожаемый пулями тайной офицерской организации (ОАС), жаждавшей его крови именно потому, что этот самый лозунг оказался преданным тем, кто его провозгласил.
Франция, как классическая колониальная держава, имела много колоний. Однако Алжир был не просто «ещё одной колонией», интересной только как источник сырья и рынок сбыта. Алжир был освоенной, «жилой» землёй, где французы чувствовали себя если и не как в родной Бургундии или Нормандии, то уж, во всяком случае, «у себя дома». Алжир был домом, его нельзя было отдавать просто так.
Именно поэтому французов так потрясло начало «национально-освободительной борьбы алжирского народа», пули в спину французским полицейским патрулям, взрывы в чистеньких алжиро-французских городках, и прочие прелести пробуждающегося «национального самосознания».
Именно это обстоятельство оказалось убийственным для французской политики в Алжире. Французы были способны воевать долго, более того — были готовы к этому. Но они не готовы были воевать в собственном доме. Де Голль был деморализован именно стремительной варваризацией «французской провинции». В этом смысле решение славного генерала о сдаче позиций было принято не под влиянием очевидного военного поражения. Потерпела поражение не французская армия, а французская колонизационная политика.
Французы искренне стремились просвещать завоеванные народы. Просвещение они понимали очень прямо — как галлизацию. В идеале они хотели видеть на месте всех этих арабов просто смуглокожих французов. Дело доходило до смешного: система образования во всех колониях в точности копировала французскую, в результате чего арабы и негры изучали историю по учебнику, в котором было сказано — «У наших предков галлов были голубые глаза и огромные усы:». Французы верили, что если арабы будут повторять это достаточно часто, то они, в конце концов, в это поверят. Но арабы оставались арабами.
Здесь, конечно, напрашиваются более чем очевидные аналогии с нынешней российской ситуацией с Чечнёй. Правда, кошачий концерт мирового гуманизма был тогда потише. В те времена тема «гуманитарной катастрофы» была не столь важна. На французов смотрели не столь гневно, сколь недоумённо — как на людей, занимающихся заведомо безнадёжным делом. Это железная поступь исторической необходимости отдавать колонии. Ну и с кем же прикажете воевать? С исторической необходимостью? Хе-хе.
В ту эпоху «национальное самосознание» бурлило и клокотало. Не то чтобы для этого было больше причин, чем раньше. Просто все как-то вдруг согласились с тем, что «эпоха колониализма закончилась», и, соответственно, все колонии начали бурно освобождаться. Прогрессивная общественность этот процесс приветствовала, непрогрессивная скрежетала зубами, но никто не задавал себе при этом вопрос, от чего, собственно, они там освобождаются. Априори предполагалось, что освобождаются они от иностранного угнетения, свергнув которое, народы, распри позабыв, в единую семью соединятся. Получилось немножко иначе: народы освободились, после чего, радостно взвыв, вцепились друг другу в глотки. К вящей радости «гидры международного империализма», резонно полагавшей, что по мере усугубления процесса национального освобождения нации освободятся и от остатков цивилизованности, которой они успели набраться за годы колониального владычества. А там уж с ними можно будет и по-другому. Без церемоний.
В этом смысле российское подражание де Голлю — то есть попытки опереться не на страх, но на любовь народную — предполагает тем самым всяческое избегание любых непопулярных мер. На это, кстати, и рассчитывали те, кто видел Путина в качестве нового Лебедя: придя к власти на волне настроений «Российская Чечня!» и, потратив этот ресурс, Президент «поступит мудро», то есть в очередной раз подпишет очередной договор.
Наконец, в качестве альтернативного политического проекта на Путина навешивают ещё один образ, до сих пор крепко сидящий в головах наших «левых». Нетрудно сообразить, что это тоже образ «просвещённого авторитаризма», на сей раз к тому же отечественный и родной. Речь идёт о популярной в определённых кругах фигуре Генерального Секретаря Коммунистической Партии Советского Союза, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, а до того — председателя Комитета Государственной Безопасности СССР, товарища Юрия Владимировича Андропова.
В историю Андропов вошёл как «генсек-реформатор», с чьим именем связывались большие, но очень разные по смыслу надежды. Умный, образованный человек и, с другой стороны, настоящий коммунист, он хорошо понимал ограниченность мышления и либералов и «старой гвардии». В результате чего ему пришлось делать вещи, которые не нравились не тем, ни другим. Если бы у него было больше времени, и он действительно приступил бы к серьёзным реформам, он потерял бы популярность. Однако судьба отпустила Андропову всего пятнадцать месяцев власти.
Стоит напомнить, как обстояло дело с порядком в ту далёкую пору. Сталинский Ordnung — неплохой по результативности, но слишком дорого обходящийся простым гражданам — уже ушел в область преданий. На смену ему пришло дебиловатое дуракаваляние. Режим стал напоминать старого и перекормленного кота, лежащего на подушке и одним глазом посматривающего на веселящихся вокруг мышей. Время от времени серенькая лапка протягивалась за какой-нибудь особенно обнаглевшей мышью, которая пробегала по своим мышиным делам чересчур близко. Но таких было мало. «Не наглей!» — это был негласный девиз эпохи мелкого шебуршания, возни, мздоимства, подворовывания. Экономика всё основательнее подсаживалась на нефтедоллары, а детишки обкомовских работников начинали размышлять о белых «Мерседесах» и счетах в швейцарских банках. Всем было более или менее понятно, что происходит что-то не то. Естественная реакция на обнаружившийся непорядок тоже была более или менее единообразная: закрутить гайки, а потом уж разбираться.
Сейчас андроповские «меры по укреплению» вспоминаются с трудом, поскольку сейчас всё это кажется неактуальным. По нынешним неспокойным временам проверки документов на улицах, в магазинах, кино и даже в банях воспринимаются как детские шалости. «Борьба с коррупцией, воровством и теневой экономикой» тоже кажется довольно-таки смешной — на фоне того, что в этой сфере творится сейчас. Однако, в ту пору все эти меры казались грозными и страшными.
Международное положение СССР при Андропове было как никогда критичным. Американцы, почуяв слабость русских, спешно развёртывали в Европе крылатые ракеты. Русские в ответ размещали в странах Варшавского Договора «СС-20», одновременно пытаясь организовать в Европе «движение за мир». 1 сентября 1983 года советские истребители сбили над Камчаткой южно-корейский самолет «Боинг-747» с тремя сотнями пассажиров на борту. Несмотря на фактическую правоту советские власти были вынуждены оправдываться. Западное же общественное мнение оплакивало погибших и с восторгом внимало речам президента Рейгана, назвавшего Союз «империей зла». Американцы начали финансировать программу «звёздных войн».
Трудно сказать, как решал бы (и решил бы) эти проблемы сам Ю.А. В. в октябре 1983 г. тяжело заболел почками и не появлялся на людях вплоть до своей смерти 9 февраля 1984 г. Через несколько лет к власти пришёл его протеже — Михаил Сергеевич Горбачёв. Андропов благоволил к молодому и подающему надежды аппаратчику, рассчитывая на его «новое мышление». Впоследствии мы все познакомились к этим «новым мышлением» ближе, чем хотелось бы.
Можно сказать, что Ю.А. был типичным носителем «оборонного сознания». Имеется в виду специфический взгляд на мир, присущий лидерам крупных образований, находящихся на пороге кризиса. Это позиция, с которой очень хорошо видны все угрозы достигнутому, но совершенно не просматриваются возможности дальнейшего роста. В такой ситуации главной задачей становится удержание завоёванных позиций. Соответственно, ответами на все внешние и внутренние вызовы оказываются разнообразные «меры по укреплению». Меры иногда работают, иногда не очень. Плохо, то, что они не могут изменить само положение дел. Если мы что-то имеем и больше ничего не приобретаем, мы обречены терять. Разумеется, путём затыкания разных щелей мы можем отсрочить этот процесс — однако, КПД любого «сбережения» по определению ниже ста процентов, а, значит, терять всё-таки придётся.
Современная Россия не может себе позволить никакого «оборонства». Во-первых, мы — не Союз, нам уже нечего терять, кроме места в ОБСЕ. «На такие капиталы жить решительно невозможно», как говорили в таких случаях молодые наследники, знакомясь с плачевным состоянием оставшихся от предка пожитков. Режим строжайшей экономии ресурсов, как и экономии сил такой ситуации уже не помогает: это прямой путь к потере всего.
Все осмысленные политические споры ведутся в этой плоскости. «У России нет сил», говорят одни, и требуют, например, «отдать» российские территории, на которых проживает сколько-нибудь нерусского населения, или которые просто кому-то хочется у нас отнять. «У России нет ресурсов», говорят другие, и требуют цепляться ногтями за любые остатки былого величия — ракеты, бомбы, место в Совбезе ООН. В результате подобного борения у страны не остаётся ни сил, ни ресурсов.
Вывод из всего этого исторического обозрения следует вполне прозаический. Популярные в России «великие авторитарии» — Пиночет, де Голль, и даже Андропов — являются, к сожалению, примерами того, кому подражать нельзя. Их жизнь и политика могут быть интересны только в одном-единственном смысле — в качестве предостерегающих меток, этаких буйков, за которые заплывать ни в коем случае не следует. Ни тупое насилие, ни заигрывание с народными симпатиями, ни, наконец, судорожные попытки сохранить то, что есть, нас уже не спасут. Всё это — соблазнительные, но тупиковые пути, ведущие в тихие гавани, откуда уже не будет выхода обратно в океан. Россия не может, и больше никогда не сможет себе этого позволить. Путину остаётся лишь одно — делать то, что должно.