Отречение Николая Второго

Отречение Николая Второго
Дата:
ночь со 2 (15) на 3 (16) марта  1917
Место:
Псков
Участники:
Николай II
Причина:
Февральская революция

Отречение Николая II — акт отречения императора Николая II от российского императорского престола за себя и своего наследника, будто бы состоявшийся в Пскове в ночь со 2 (15) на 3 (16) марта 1917 года между 23 час. 32 мин. и 0 час. 28 мин.

В настоящее время ставится под сомнение как реальность самого события отречения, так и его юридическая сила, если событие имело место.

Акты об отречении

Оба акта об отречении — императора и его младшего брата великого князя Михаила Александровича — хранятся в личном фонде Николая II. В Госархиве РФ, который при советской власти назывался Центральным государственным архивом Октябрьской революции (ЦГАОР), этот фонд значится под № 601.

 
Страницы дневника Николая Романова за 2 марта 1917 г.

По словам доктора исторических наук З. И. Перегудовой, документы об отречении были переданы в ЦГАОР в 1973 г. из Института марксизма-ленинизма, где они хранились с 1929 г. Туда же они попали из отдела рукописей Библиотеки Академии наук (БАН), где пролежали в одном из ящиков письменного стола с осени 1917 г. Но это — отдельная история, и о ней чуть позже.

Документы представляют собою листы с автографами последних царствующих Романовых. Отречение Николая напечатано на пишущей машинке на листе формата А-3, сложенном вдвое. Внизу указаны дата, место подписания — «г. Псков», присутствует карандашная подпись «Николай», а также начертанная пером виза — «Министр императорского двора генерал-адъютант граф Фредерикс». Отречение Михаила написано им собственноручно чернилами на листе формата А-4. Оба документа имеют следы сгибов: видно, что их несколько раз складывали…

Император подписал документ, в котором говорилось о сложении им верховной власти, в Пскове в ночь со 2 (15) на 3 (16) марта 1917 года, в промежуток времени между 23 час. 32 мин. и 0 час. 28 мин. Однако в самом документе значится другое: «2-го марта 15 час.». Это время, когда Николаем были собственноручно написаны телеграммы председателю Государственной Думы Михаилу Родзянко и начальнику штаба Верховного главнокомандующего Михаилу Алексееву о его готовности отречься от престола в пользу сына. Император, поставив этот час на документе об отречении, стремился показать, что решение им было принято не под давлением, а самостоятельно — во имя сохранения России.

В эту же ночь начальник штаба Северного фронта генерал Ю. Данилов, передавая содержание документа по телеграфу из Пскова в Могилёв, где находилась Ставка Верховного Главнокомандующего, назвал сам документ «актом отречения от престола». Это самое раннее упоминание о нём как об акте отречения Николая II. Впрочем, историки вот уже сто лет спорят: можно ли назвать эту бумагу актом отречения?

Первое, что бросается в глаза, — император, в отличие от министра двора В. Б. Фредерикса, завизировавшего документ, расписался не пером, а обычным карандашом. З. И. Перегудова, неоднократно державшая в руках документы, вышедшие из царской канцелярии, не видит в этом ничего экстраординарного: «Николай, как и его отец Александр III, часто расписывался карандашом, как правило синим, но иногда красным или простым». Кроме того, напоминает она, мы имеем свидетельство флигель-адъютанта императора А. А. Мордвинова, который в своих воспоминаниях «Из пережитого» отмечал: «Его величество подписал их [два экземпляра отречения. — комментарий редакции журнала „Историк“] в вагоне-столовой около часа ночи молча, стоя, карандашом, случайно нашедшимся у флигель-адъютанта герцога Н. Лейхтенбергского, и в присутствии только нас, его ближайшей свиты…».

Большинство скептиков смущает не столько карандашная подпись, сколько в целом оформление документа. Так, один из скептиков — питерский историк, кандидат исторических наук М.М. Сафонов привёл вполне обоснованные аргументы в пользу сомнительности «акта».

 
Отречение Николая II. Картина современного художника.

«Нетрудно заметить, что нигде человек, от имени которого написан этот документ, не назван ни самодержцем, ни императором. Это просто некто „Николай“; не назван по имени и фамилии и адресат — генерал Михаил Алексеев», — подчёркивает исследователь. По его словам, получается, что некто Николай сообщает о своём решении безымянному начальнику штаба. Строго говоря, с точки зрения историка, актом об отречении и вообще юридически обязывающим документом этот «манифест» не является.

Для высочайших манифестов была выработана устойчивая формула оформления. Она воспроизводилась типографским способом на печатных бланках Министерства императорского двора: «Божиею Милостию Мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая». Затем обычно помещалась фраза, указывающая, кому адресован манифест: «Объявляем всем верным Нашим подданным». После текста обязательно следовала заключительная формула: «Дан», то есть указывалось место, где был подписан манифест, например «в Пскове», и проставлялась дата, допустим «в третий день марта, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот семнадцатое, Царствования же Нашего в двадцать третье». Завершала документ подпись самодержца. Час и минута подписи, как в переданном в Ставку «акте», никогда не обозначались.

Кроме того, существовала строго установленная процедура оформления манифестов. Несмотря на то что в конце XIX в. в России появились пишущие машинки и их стали употреблять для составления проектов документов, текст манифеста, на экземплярах которого ставилась подпись императора, обязательно переписывался от руки. Лишь оформленный таким образом документ получал юридическую силу. В канцелярии Министерства императорского двора служили специальные переписчики, которые обладали особо красивым почерком. Он назывался «рондо», а лица, им владевшие, соответственно, «рондистами». Только их привлекали для переписки важных бумаг: рескриптов, грамот и манифестов.

Разумеется, в таких документах никаких помарок и подчисток не допускалось: любое исправление ни больше ни меньше лишало документ юридической силы, подчёркивает М.М. Сафонов. «Акт» же, подписанный Николаем, содержит весьма заметную подчистку: по одной из версий, престарелому графу Фредериксу не удалось с первой попытки уместить размашистую подпись внизу страницы, поэтому пришлось её подчищать и ставить заново.

Тот же А.А. Мордвинов писал, что, когда пришли в купе к Фредериксу, чтобы он заверил документы, 78-летнему министру завизировать такой акт было нелегко. «С каким непередаваемым волнением бедный старик, справляясь с трудом с дрожащей рукой, их очень долго подписывал», — вспоминал флигель-адъютант.

Примечательно, что, когда дело дошло до публикации в армиях Северного фронта акта об отречении Николая, генерал Данилов, который ночью со 2 (15) на 3 (16) марта передавал содержание документа в Могилев, обратился в Ставку с просьбой телеграфировать в Псков соответствующий текст «целиком, не исключая заголовка». Из Ставки ответили: акт представляет собой «текст манифеста об отречении от престола, который был получен по телеграфу от вас. Нужно ли повторять? Изменений там нет». Данилов недоумевал: нужен ли заголовок и какой? Ему никак не верилось, что переданный им текст — это и есть акт об отречении.

Точно в таком же положении оказались и редакции некоторых газет. Так, например, «Утро России» опубликовало текст телеграммы Николая об отречении с шапкой, необходимой для любого манифеста, то есть «Божиею Милостию Мы, Николай Вторый…», поскольку казалось невероятным, чтобы манифест не имел титула. С такой шапкой вышли и листовки с текстом отречения.

У М.М. Сафонова своя версия: он считает, что император сознательно подписал текст, который в случае чего можно было бы оспорить.

«Почему самодержец поставил свою подпись под этой абракадаброй? — задается вопросом историк. — Он пытался спасти свою семью». М.М. Сафонов напоминает, что к этому времени из Ставки в Псков императору «передали ложные сведения о том, что его жена и больные дети, оставшиеся в Царском Селе без охраны, могут стать заложниками». Николая действительно шантажировали, уверен доцент МГУ, кандидат исторических наук Ф. Гайда. «Генералы знали, что царская семья не находится в руках восставших, — отмечает он, — но пытались выбить отречение любой ценой».

Это, по мнению М.М. Сафонова, и предопределило дальнейшую тактику Николая: «Царь объявил о своей готовности отречься, тем не менее он вовсе не собирался расставаться с властью, а лишь искал способ сохранить её и спасти семью».

Императрица Александра Федоровна лучше других понимала, в какой ситуации оказался Николай. В письме к мужу (которое он, однако, не получил) она советовала ему подписать все, что заставят. «Ясно, что они хотят не допустить тебя увидеться со мной прежде, чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию или еще какой-нибудь ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, что ты можешь сделать? <…> Я не могу ничего советовать, только будь, дорогой, самим собой. Если придется покориться обстоятельствам, то Бог поможет освободиться от них», — полагала она.

По её словам, юридически все подписанное Николаем впоследствии не должно было иметь силы, потому что он ставил свою подпись не по доброй воле, а по принуждению. «Поэтому царь и подписал документ, который при благоприятных обстоятельствах легко можно было бы оспорить как юридически несостоятельный», — считает М. М. Сафонов.

Удалено было прежде всего упоминание об Основных законах: составители прекрасно понимали, что их формула им нисколько не соответствует. Трон передавался не Алексею, а Михаилу, что вопиющим образом противоречило порядку престолонаследия, установленному ещё в 1797 г. Павлом I.

Позднее П.Н. Милюков, в марте 1917 г. ставший министром иностранных дел Временного правительства, досадовал: «Не имея под руками текста манифеста императора Павла о престолонаследии, мы не сообразили тогда, что самый акт царя был незаконен. Он мог отречься за себя, но не имел права отрекаться за сына». Уже потом, покинув политическую сцену, П.Н. Милюков высказывал подозрения в том, что Николай II преднамеренно нарушил Основные законы Российской империи, дабы иметь в будущем возможность вернуть себе престол, отменив свой юридически ничтожный манифест об отречении. В воспоминаниях бывший лидер кадетов писал, что спустя несколько дней после переворота великий князь Сергей Михайлович сказал ему, что «все великие князья сразу поняли незаконность акта императора».

Вывод П.Н. Милюкова развивает М.М. Сафонов: «Несомненно, во всем этом был определённый умысел Николая: он составлял такие документы, которые при благоприятных обстоятельствах (например, когда Временное правительство и Совет „отгрызут друг другу головы“) можно было бы объявить недействительными».

Но П.Н. Милюков подозревал, что Николай всех обманул, а значит, при желании мог, апеллируя к незаконности акта об отречении, оспорить легитимность свержения монархии. Судя по всему, большие надежды на документ, подписанный императором в ночь со 2 (15) на 3 (16) марта 1917 г., возлагали монархисты, оставшиеся в СССР. Именно они смогли сохранить подлинный акт об отречении.

Близкую точки зрения высказала бывший прокурор Республики Крым, в настоящее время экс-депутат Государственной Думы ФС РФ Н. Поклонская: «Юридической силы такой документ не имеет». В своё время она высказала мнение, что манифест об отречении является исторической фальшивкой. В ответ руководство Федерального архивного агентства пригласило Н. Поклонскую посетить ГАРФ и ознакомиться с оригиналом документа.

Исследователь П. Мультатули пишет о возможной фабрикации дневниковых записей Николая II за дни относящиеся к февральскому перевороту. Официальная историческая наука с этим категорически не согласна. «Как это может быть подложный дневник, если он вёл его с юности и в течение всего своего правления и даже после отречения? Всем хорошо известно было, что это ЕГО дневник. В годы советской власти его не публиковали, он находился в спецхране… Профессиональные историки, прежде чем что-либо выставлять, прежде чем что-либо превращать в достоверный источник, сначала проводят научную критику источника. Они же смотрят многие параметры: бумагу, на которой был написан документ, чернила, почерк и т.д. Ведь почерк государя был хорошо известен по многим другим документам, бумага соответствует тому периоду, чернила — тоже соответствуют. Вы что думаете, профессиональные историки будут какой-то фейковый документ, не проводя его научную критику, выставлять в качестве какого-то источника?», — заявил историк Е. Спицын. И далее он перешёл на личности: «Я понимаю, для чего это делается — дело в том, что господин Мультатули является представителем того довольно узкого, но шустрого сообщества псевдоисториков и монархистов, которые активно раскручивают так называемых Кирилловичей. Это „цыганский табор“ с царицей-аферисткой и её отпрыском Георгием, которых хотят представить в виде законных наследников российской короны и посадить их на российский престол». Коснувшись Н. Поклонской, Е Спицын заявил ещё резче: «Поклонская, да. Но она просто, извините, „дурочка“, которая ничего не понимает в источниковедении, тоже мне „специалист“! Карандашная подпись государя была лакирована тут же, чтобы она не стерлась, этот акт затем заверил министр Императорского двора и уделов граф Фредерикс, который занимал эту должность 20 лет. На акте все это видно, в том числе и дата его составления. Вот она говорит — нет юридической силы, а она юрист — а в законе нигде не написано, что подобного рода акты должны подписываться пером или шариковой ручкой — просто должна стоять подпись, и все. А уж чем государь-император эту подпись поставил — сугубо его личное дело. Наличие карандашной подписи никоим образом не умаляет эту подпись под этим документом».«Документы Росархива ставят точку в споре об отречении царя — акт был, воспоминания были и юридическая сила есть».

Свою позицию озвучил и руководитель Федерального архивного агентства А.Н. Артизов. «С точки зрения источниковедения — гуманитарной науки по методам и приёмам работы с историческими источниками — подпись — один из важных реквизитов документа. Не имеет значения, чем она сделана, какими чернилами, каким цветом, с какими ошибками. Пётр Великий, великий российский император, человек, который открыл „окно в Европу“, безусловно, одарённейший человек, но в слове из пяти букв делал три орфографические ошибки. Что, от этого подписанные им документы не становятся подлинными? В архивах сохранились и акт Николая II, есть и другие документы, связанные с отречением, в том числе запись встречи с делегацией представителей Госдумы, есть телеграммы командующих округами, как себя вести, есть записи в личном дневнике царя. Вот такие документы… а если кому-то нравятся или нет эти документы, это вопросы толкования, это не наша проблема. В Росархиве они хранятся именно так, именно в этом виде мы их и выставляем», — прокомментировал он.[Глава Росархива: Отречение Николая II сомнению не подлежит http://www.nakanune.ru/news/2017/3/10/22463294/].

Историк Е. Спицын категорически не согласился с выводом исследователя П. Мультатули: «Ему, дескать, непонятно, почему этот документ был адресован мифическому начальнику штаба в Ставку? Поэтому Мультатули говорит, что это какой-то мифический штаб масонской ложи, что адресатом этой фальшивки был, вероятно всего, Керенский — руководитель этого штаба и т. д. Чушь какая-то несусветная. Александр Федорович Керенский действительно с 1916 года был генеральным секретарём Великого востока народов России — известной масонской ложи, которая на тот момент фактически контролировала большую часть Государственной думы и, прежде всего, известный Прогрессивный блок — штаб по подготовке госпереворота». По мнению Е. Спицына «было всё в рамках российского законодательства того времени. Целый ряд статей Свода основных государственных законов Российской империи, в частности 37-я, 38-я и 43-я статьи четко указывали, что государь-император имел право отречься от престола не только за себя, но и за несовершеннолетнего сына, а тогда Алексею Николаевичу было всего 12,5 лет».

Дело академиков

З.И. Перегудова считает, что во время Гражданской войны, а затем и в эпоху НЭПа судьбой важнейших документов по истории революции никто из властей предержащих не интересовался. Но в октябре 1929 г. ситуация изменилась. В Библиотеке Академии наук произошла смена руководства. Исполняющий обязанности помощника директора БАН и старший учёный хранитель Рукописного отдела Ф. Покровский был смещён с поста заместителя, и на эту должность назначили И. Яковкина. Новое начальство потребовало представить сведения о наиболее ценных документах, хранящихся в отделе рукописей. В выходной день, когда главного ученого хранителя отдела В. Срезневского не было на рабочем месте, Ф. Покровский повёл И. Яковкина в Рукописный отдел и «ознакомил» его с документами, которые хранитель втайне от других сотрудников держал в ящике своего стола под листом бумаги. Это был конверт, на котором стояла надпись «Г.Е. Старицкий. № 607». Внутри конверта лежала расписка обер-прокурора Первого департамента Правительствующего сената Г. Старицкого, датированная 31 июля (13 августа) 1917 г.: «Акт отречения Николая II от 2 марта 1917 года и Михаила от 3 марта 1917 года от исполняющего обязанности обер-прокурора Первого департамента Правительствующего сената Фёдора Ивановича Хрущёва принял на хранение». И оказалось, что всё это время здесь же находились акты об отречении Николая II и Михаила Александровича.

Была создана специальная комиссия Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции СССР по проверке аппарата Академии наук, которую возглавил член президиума Центральной контрольной комиссии ВКП(б) Ю. Фигатнер. Обнаруженные в отделе рукописей БАН материалы подверглись тщательному осмотру, был составлен соответствующий акт. Специалисты пришли к выводу, что подписи на бумагах являются оригинальными, а сами документы — подлинниками.

Академик-секретарь Отделения гуманитарных наук АН С.Ф. Платонов, несмотря на сделанные ему В. Срезневским предложения, не стал сообщать об этих документах государственным органам и передавать их в другое место. Сам академик на допросе заявил, что не считал документы ценными, и утверждал, что они существуют в нескольких экземплярах.

Дело о тайном хранении архивных документов стало лишь первой частью большого так называемого «Академического дела» — о «монархической контрреволюционной организации» в Ленинграде. В тюрьме помимо главного обвиняемого С.Ф. Платонова оказались историки Е.В. Тарле, Н. Лихачёв, С. Бахрушин, Ю. Готье, М. Любавский и многие другие. Все они были приговорены к различным срокам ссылки. 72-летний академик С.Ф. Платонов умер в 1933 г. в ссылке в Самаре.

Зачем академики делали вид, что не понимали значимости подписанных Николаем II и великим князем Михаилом актов? Почему не регистрировали их, нелегально хранили важнейшие государственные документы? Ответы на эти вопросы, по понятным причинам, сами академики не дали. Это сделали за них следственные органы. Для обвинения сотрудников Академии наук в стремлении низвергнуть советскую власть и восстановить конституционно-монархический режим было вполне достаточно того, что в Рукописном отделе БАН тайно хранился документ, который мог дать основания для дезавуирования отречения последнего российского самодержца и объявления упразднения монархии недействительным..[1]

Readerlounge . Т.Л.Миронова. Отречение Императора Николая II от престола: факты и мифы. 7 апреля 2013

Уникальный экспромт по поводу «отречения» выдал советский историк Н. П. Ерошкин, пытавшийся язвить:

Впохыхах взволнованные действующие лица сцены отречения не обратили внимания на довольно нелепую форму самого манифеста, который начинался почему-то словом «Ставка», а в конце, за подписью Николая II и скрепой Фредерикса, имел адресат: «Начальнику штаба верховного главнокомандующего». В таком виде он был опубликован в «Собрании узаконений и распоряжений Временного правительства», вызывая недоумение у непосвященных современников. Причем здесь «Ставка» и «Начальник штаба верховного»? Ведь манифест предназначался стране.[2].

См. также

Ссылки

Примечания

  1. Подробнее см.: Историк, 2017. № 3 (27) март.
  2. См.: Ерошкин Н.П. Самодержавие накануне краха. Книга для учителей.— М.: Просвещение, 1975. С. 154.