Текст:Александр Дюков:Эстонские мифы о советской оккупации

Эстонские мифы о советской оккупации

Автор:

Александр Дюков

• Дюков А.Р. Миф о геноциде: Репрессии советских властей в Эстонии (1940—1953) / Предисл. С. Артеменко. М.: Алексей Яковлев, 2007. 138 с. 300 экз. ISBN 978-5-903588-05-3

Дата публикации:

11 декабря  2006

Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4 и Часть 5

Анонс

Более подробный вариант этого же текста, продолжающий обзор событий до конца периода Сталинского правления, содержится в книге:

Дюков А.Р. Миф о геноциде: Репрессии советских властей в Эстонии (1940 - 1953) / Предисл. С. Артеменко. М.: Алексей Яковлев, 2007. 138 с. 300 экз. ISBN 978-5-903588-05-3

Предисловие

Эстонские политики своим хамским приравниванием советской символике к нацистской меня очень сильно разозлили. Так, что я отложил в сторону и своих партизан, и обещанные френдам заказные посты (заранее извиняюсь перед заказчиками) и принялся за эстонскую историю «советской оккупации».

Поле деятельности оказалось богатым; от безнаказанности эстонские историки потеряли всякий стыд и начали заниматься столь откровенными фальсификациями, что просто диву даешься.

Вот ими мы и займемся.

Как известно, период с июня 1940-го по лето 1941-го в современной Эстонии называют «первой советской оккупацией». Официальная версия, настойчиво пропагандируемая эстонскими историками и политикам на международной арене, гласит, что после присоединения Эстонии к Советском Союзе в республике немедленно был развернут беспричинный и массовый террор против населения. Описывая события «первой советской оккупации», эстонские историки выделяют следующие темы:

• репрессии с момента включения Эстонии в СССР и до июньской депортации 1941 года;
• июньскую депортацию 1941 года;
• репрессии первых месяцев войны вплоть до оккупации страны немецкими войсками.

Рассмотрим эти сюжеты в том же порядке.

Репрессии до июньской депортации 1941 года

Рассказ об ужасах советской оккупации эстонские историки все как один начинают с описания массовых арестов и расстрелов, проведение которых началось-де немедленно и которые якобы приобрели массовый характер. «Советский Союз начал подготовку к развязыванию террора еще до оккупации Эстонии советскими войсками, - пишет премьер-историк Март Лаар. – Как и в других местах, целью коммунистического террора было подавление на корню зачатков всякого сопротивления и рассеивание в народе массового страха, что сделало бы невозможным широкое движение сопротивление и в будущем. К повальному террору в Эстонии прибавилось так же планомерное истребление национальной элиты, т.е. видных людей и активистов, и обессиливание эстонского народа как нации… Тюрьмы наполнились заключенными. Местами заключения с особо мрачной славой были подвал Каве в Таллинне на Пярнусском шоссе и центральная контора госбезопасности на улице Пагари. Здесь умерло от пыток значительное количество арестованных…» В официальной «Белой книге» эти события, как уже упоминалось, характеризуются как «геноцид эстонского народа».

Однако количественные характеристики «геноцида» эстонские историки называют неохотно. Это неудивительно, поскольку цифры эти, мягко говоря, не впечатляют. Март Лаар утверждает, что «в течение первого оккупационного года в Эстонии было арестовано около 8000 человек, из которых не менее 1950 человек было приговорено к смерти еще в Эстонии». В коллективной работе «Обзор периода оккупации», размещенной на сайте эстонского Музея оккупации, приводятся немного иные данные: «В 1940 году в Эстонии были арестовано около 1000, а в 1941 году – около 6000 человек. Подавляющее большинство из них были признаны виновными и отправлены в тюремные лагеря СССР, где большинство из них погибло, или было казнено. По имеющимся данным, по крайней мере, 250 человек из заключенных в 1940 году были казнены… из заключенных 1941 года были казнены более 1600 человек».

Из уже упоминавшейся «Белой книги» можно узнать, что «в течение первой советской оккупации было арестовано около 8000 человек, из которых, по меньшей мере, 1950 были казнены в Эстонии». В другом месте этой же работы уточняется, что за шесть месяцев 1940 г. было арестовано, «по меньшей мере, 1082 человека», а в 1941 г. было зарегистрировано 1622 смертных приговора. Наконец, в подготовленном комиссией историков при президенте Эстонии «Заключении» говорится, что «в 1940 году НКВД арестовал почти 1000 граждан и жителей Эстонской республики, а в 1941 г. НКВД и НКГБ арестовали около 6000 человек… По имеющимся данным, из числа арестованных в 1940 году по крайней мере, 250 человек были казнены… из арестованных в 1941 году более 1600 были казнены».

Как видим, эстонские историки занимают практически консолидированную позицию: от 7 до 8 тысяч арестованных, из которых около 2 тысяч было казнено. Конечно, на массовые репрессии и, тем более, на геноцид, это не тянет. Восемь тысяч арестованных за один календарный год; от 0,6 до 0,7% от общего населения республики – чтобы назвать это геноцидом, нужно обладать чрезвычайно буйным воображением.

Самое интересное, однако, заключается в том, что и эти маловпечатляющие данные являются сильно завышенными. Для того, чтобы это понять, следует сравнить их с извлеченной из фондов НКВД-МГБ статистикой.

Начнём с приговоренных к высшей мере наказания. Нам говорят, что в 1940 – 1941 году в Эстонии было казнено около 2000 человек. Однако согласно обнародованной российским историком Олегом Мозохиным подробной статистике репрессивной деятельности советских органов госбезопасности, за 1940 год во всем Советском Союзе к смертной казни было осуждено 1863 человека. В 1941 году число приговоренных к высшей мере увеличилось до 23786 человек , из которых лишь 8001 человек были казнены по политическим мотивам , причем большая часть смертных приговоров была вынесена после начала Великой Отечественной войны.

Проведя простейшие вычисления, мы обнаружим, что за год «первой советской оккупации Эстонии» (с июня 1940-го по июнь 1941-го) во всем необъятном Союзе было казнено от двух до трех тысяч человек. И что же, подавляющее большинство составляли эстонцы? А как же присоединенные к СССР одновременно с Эстонией Латвия и Литва – там что, никого не расстреливали? А действовавшие на Западной Украине оуновцы – их что, не казнили? И во всех остальных союзных республиках действовал мораторий на смертную казнь?

Давайте предположим, что современные эстонские историки говорят правду, и после присоединения к СССР в республике действительно было арестовано 8 тысяч человек. Сколько из них могли расстрелять? Общесоюзный коэффициент расстрелянных в мирное время – около 1,5% процентов от общего числа арестованных (табличка с подробными вычислениями в пост не влезла, но вы уж мне поверьте на слово). Для 8 тысяч это – 120 человек. Конечно, мы не можем исключать, что, во-первых, в первой половине 1941 года соотношения расстрелянных и арестованных могло несколько увеличиться и что, во-вторых, в только что присоединенной к Советскому Союзу Эстонии коэффициент расстрелянных мог быть выше, чем в «старых» союзных республиках. Однако даже введение этих поправок несущественно увеличит абсолютное число расстрелянных. Ни о 1850 расстрелянных, о которых говорят одни эстонские историки, ни о 1950, о которых твердят другие, не идет и речи.

Эти цифры – абсолютно недостоверны. Более того, они абсурдны. Эстонские историки это, по всей видимости, понимают. Об этом свидетельствует тот факт, что в уже упоминавшейся коллективной работе «Обзор периода оккупации» помимо ритуальной цифры в 1850 расстрелянных, мы можем обнаружить гораздо более правдоподобные данные. Авторы «Обзора» обращают внимание, что смертные приговоры в Эстонии в 1940 – 1941 гг. выносились не гражданскими судами, а военными трибуналами – сначала трибуналом Ленинградского военного округа, а затем трибуналом войск НКВД Прибалтийского округа. При этом дела вместе с предложениями о наказании прокуратура направляла одновременно и трибуналам, и Особому совещанию НКВД СССР. Всего же «в 1940 – 1941 гг. особые трибуналы, действовавшие в Эстонии, приговорили к смерти, по крайней мере, 300 человек, примерно половину из которых – еще до начала войны».

Итак, согласно авторам «Обзора», с июня 1940 по июнь 1941 гг. к высшей мере наказания в Эстонии были приговорены 150 человек. Мы, к сожалению, не знаем, из каких документов взята эта цифра, однако она несравненно более адекватно соотносится как с общесоюзной статистикой по смертным приговорам и с приведенными выше расчетным данным по Эстонии.

Конечно, найдутся люди, которые будут говорить, что казнь даже 150 невинных людей – преступление и в преступлении этой виноват непосредственно Кремль. Таким людям можно заметить, что, во-первых, между казнью 1950 и 150 человек все-таки существует весьма и весьма существенная разница. Если бы разницы не существовало, у эстонских историков не было бы нужды фальсифицировать численность расстрелянных. Во-вторых, почему это казненных следует считать невиновными?

Не будем углубляться в дискуссии, казнили ли в СССР невиновных (безусловно, казнили) и каково было среди казенных соотношение виновных и невиновных. Подобные дискуссии интересны, но малопродуктивны. Давайте просто посмотрим, кого, собственно говоря, советские военные трибуналы в Эстонии приговаривали в смерти. Сделать это мы можем благодаря эстонским историкам, которые в приложениях к изданной в 2006 году в Таллине книге «Эстония, 1940 – 1945» опубликовали достаточно подробный, хотя, разумеется, неполный список лиц, приговоренных к смертной казни советскими трибуналами. Сделали это они для того, чтобы еще продемонстрировать преступления советских «оккупационных» властей – а результат получился прямо противоположный.

Вот два эстонца, приговоренные 11 декабря 1940 г. к высшей мере наказания военным трибуналом ПрибОВО – Александр Пилтер и Вело Весилоо. Оба 1919 года рождения, оба служили в 22-м Эстонском территориальном корпусе РККА, но дезертировали из него и пытались убежать в Финляндию. Можно их назвать невиновными?

Вот Владимир Лебедев, осужденный 5 января 1941 г. Белогвардейский офицер, воевал в армии Деникина, с 1932 года – осведомитель эстонской тайной полиции в Петсери. Невиновный?

Арвед Лаане, командир 42-го стрелкового полка 22-го Эстонского корпуса. Похитил казенные деньги (5000 крон), пытался с ними скрыться, но был арестован в ресторане. Невинная овечка?

Питер Таранадо, бывший офицер царской армии, после революции – командир 2-го Петроградского полка Красной Армии. Перешел на сторону белых, воевал в армии генерала Юденича, в Эстонии сотрудничал с местной политической полицией, а во время советско-финской войны 1939 – 1940 гг. собирался отправиться в Финляндию, чтобы воевать с большевиками.

Эвальд Мадиссон, секретный агент эстонской тайной полиции, а после присоединения Эстонии к Советскому Союзу – секретный сотрудник НКВД. О том, что служил в тайной полиции он, естественно от руководства НКВД утаил; кроме того, передавал начальству дезинформацию.

Ханс Педак, эстонский военный, кавалер Креста Свободы. Во время так называемой «войны за независимость» в 1919 году командовал подразделением, занимавшимся расстрелами военнопленных красноармейцев.

Я процитировал лишь одну страницу списка; однако в целом картина ясна. Во-первых, вовсе не все расстрелянные (и не все арестованные) были эстонцами. Это ставит крест столь важных для эстонских историков и политиков рассуждениях о геноциде. Во-вторых, назвать эти расстрелы произвольными и необоснованными достаточно сложно.

Разобравшись с числом и личностями расстрелянных за время «первой советской оккупации Эстонии», обратимся теперь к арестованным.

Как мы помним, согласно эстонской версии, до июня 1941 года было арестовано то ли семь, то ли восемь тысяч человек. Откуда взялись эти цифры, эстонские историки обычно не говорят. Молчание это следует признать весьма предусмотрительным, поскольку первоисточник цифры, мягко говоря, малопочтенен.

Дело в том, что во время войны немецкие оккупационные власти в пропагандистских целях создали в Эстонии специальную комиссию для расследования «преступлений большевиков». Эта структура получила название «Комиссии Центра поиска и возвращения увезенных»; характерно, что в современной эстонской историографии ее название фигурирует исключительно на немецком - «Zentralstelle zur Erfassung der Verschleppten» (ZEV). Одним из результатов деятельности комиссии стала публикация поименных списков на арестованных «большевиками» в 1940 – 1941 гг. В списках значилось 7926 человек ; немецкие пропагандисты заявляли, что все эти люди были осуждены, а значительная часть из них – расстреляна. Естественно, это была ложь; о достоверности данных ZEV можно судить по тому факту, что в июне 1941 г. она насчитала 14890 репрессированных, в июле – 30429, а в августе – 8146. Современные эстонские историки, за исключением самых отмороженных, эти «данные» называть избегают по причине их явной неадекватности, однако цифру в 8000 репрессированных за период до июня 1941 года все же используют.

Мы же обратимся не к материалам немецкой пропаганды, а к статистике советского НКВД – ведомства, располагавшего на этот счет исчерпывающими данными. К счастью, в настоящее время большая часть документов НКВД рассекречена, введена в научный оборот или даже опубликована.

Располагая этими данными, мы без особого труда можем вычислить количество эстонцев, попавших в лагеря за время «первой советской оккупации». Начнем с 1940 года. К началу этого года (то есть еще до присоединения Эстонии к Советскому Союзу) в лагерях ГУЛАГа находилось 2720 эстонцев. К концу 1940-го заключенных-эстонцев стало чуть-чуть больше – 2781 человек. Из этого, однако, не следует, что в 1940 году к заключению в лагерях был осужден 61 житель Эстонской республики. Чтобы получить реальную цифру осужденных за год, нам следует учесть следующие обстоятельства. Во-первых, некоторое количество эстонцев, находившихся в лагерях на начало года, к концу года умерло. Во-вторых, часть эстонцев содержалась не в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ), а в исправительно-трудовых колониях (ИТК), сведений о составе заключенных которых за 1940 год нам обнаружить не удалось. В-третьих, кроме эстонцев на территории ЭССР проживали представители других национальностей, также попадавшие в лагеря.

Данные о смертности заключенных в лагерях и колониях ГУЛАГ, рассчитанные на основании документов НКВД, хорошо известны. В 1940 году смертность заключенных в системе ГУЛАГа составила 2,72% к числу заключенных. Мы не имеем никаких оснований предполагать, что среди эстонцев умерших было больше, чем среди заключенных других национальностей; следовательно, число умерших за год составило около 75 человек.

Число эстонцев в колониях, как уже говорилось, нам неизвестно. Известно, однако, что в 1941 году соотношение эстонцев в лагерях и колониях составляло четырнадцать к одному. Поскольку в 1940 году серьезных изменений в составе эстонцев-заключенных не наблюдалось (смертность, как мы помним, была невелика, новых осужденных тоже немного), можно предположить, что соотношение эстонцев в ИТЛ и ИТК в 1940-м было таким же, как и в 1941-м. Следовательно, число заключенных в ИТК на начало года можно определить примерно в 200, а к концу года – в 210-220 человек.

Теперь учтем, что в новообразованной Эстонской ССР арестовывали не только эстонцев, но и проживавших там граждан других национальностей, большую часть из которых составляли русские. Определить численность этой категории не представляется возможным без обращения к документам органам госбезопасности ЭССР; по понятным причинам сделать этого мы не можем. Несомненно, однако, что эстонцы составляли большую часть арестованных и осужденных.

Подводя итоги всем этим выкладкам, мы можем определить число жителей Эстонии, приговоренных в 1940-м году к заключению в лагерях и колониях примерно в 200 человек.

Перейдем теперь к 1941-му году. К концу года в ИТЛ и ИТК находилось 7052 эстонца. Годовая смертность заключенных в системе ГУЛАГ составила около 6,1% от списочного состава; следовательно, общее количество заключенных-эстонцев вместе с умершими за 1941 год может быть оценено в 7500 человек. Как мы помним, на начало года в лагерях и колониях имелось около 3 тысяч человек; следовательно, за год в систему ГУЛАГ поступало около 4,5 тысяч новых заключенных-эстонцев.

Итак, за весь 1941 году в «советские лагеря» было отправлено четыре с половиной тысячи эстонцев. Однако в этом разделе мы (вслед за эстонскими историками) рассматриваем более узкий период: с июня 1940-го до середины июня 1941 года. Как известно, 14 июня 1941 года, была проведена масштабная депортация из Эстонии антисоветского и уголовного элемента. Эту тему мы будем рассматривать отдельно; пока же, приведем лишь цифры: в результате депортации было арестовано 3178 человек, выслано – 5978. Таким образом, из 4,5 тысяч арестованных в 1941 году эстонцев большая часть – почти 3,2 тысячи – были арестованы во время депортации и должны учитываться отдельно.

Произведя нехитрые вычисления, мы обнаруживаем, что за первую половину 1941 года в лагеря и колонии было отправлено около 1,3 тысяч эстонцев; с учетом арестованных русских граждан Эстонии число репрессированных увеличивается примерно до 1,5 тысяч.

Подведем итоги. За год «советской оккупации» (с июня 1940-го по середину июня 1941-го) в Эстонии было расстреляно около 300 человек. К различным срокам заключения в лагерях и колониях были осуждены примерно 1700 человек, среди которых были немало русских (хотя эстонцы, естественно, составляли большую часть). Это и были жертвы ужасающего «красного террора», о котором столь громко скорбят сегодня эстонские политики и историки. Мы же в ответ на эти завывания можем смело отвечать: поздравляем вас, господа, соврамши. Репрессировано-то было не восемь и даже не семь, а всего-навсего две тысячи. И не нужно говорить, что для маленькой Эстонии это много. Это – 0,2% населения Эстонии; ни на геноцид, ни даже на массовые репрессии не тянет. И вообще, господа, прежде чем осуждать преступления «оккупационных властей», вспомните, что делалось в вашей стране во время независимости. Напомнить? Извольте: в 1938 году в Эстонии были созданы «лагеря для лодырей», куда на срок от 6 месяцев до 3 лет отправляли «шатающихся без работы и средств к существованию». Режим в этих лагерях был тюремным, рабочий день – двенадцатичасовым, в качестве наказания заключенных секли розгами. Учитывая, что в стране ежегодно разорялись тысячи крестьянских хозяйств, а промышленность стагнировала, в «лагерях для лодырей» независимой Эстонии сидело больше народу, чем за год «первой советской оккупации» попало в лагеря ГУЛАГа…

Июньская депортация

14 июня 1941 года в Эстонии, как и в остальных прибалтийских республиках, была проведена масштабная операция по выселению в отдаленные районы СССР «антисоветского и уголовного элемента». Вне всякого сомнения, это была самая масштабная репрессивная акция со времени вхождения Эстонии в состав Советского Союза; достаточно сказать, что число арестованных в ходе июньской депортации в полтора раза превысило число арестованных за весь предыдущий год. А ведь кроме арестованных были еще и ссыльные…

Неудивительно, что тема июньской депортации пользуется особой популярностью у эстонских историков и политиков. Однако вместо объективного изучения проблемы июньской депортации в Эстонии предпочитают заниматься подтасовками фактов.

Подтасовки эти ведутся по трем направлениям.

Во-первых, искажаются причины депортации. Во-вторых, искажается численность депортированных. В-третьих, искажаются условия и последствия депортации.

Рассмотрим все эти сюжеты подробно.

1. Каковы были причины июньской депортации?

В Таллине на этот вопрос ответ заготовлен заранее. Приступая к рассказам об июньской депортации 1941 года, эстонские историки непременно подчеркивают, что планы «депортации эстонцев» советские власти лелеяли давно – чуть ли не с первых недель присоединения Эстонии к Советскому Союзу. «Подготовка к исполнению широкой акции принудительного переселения эстонского народа началась не позднее 1940 года, - пишет, например, историк М. Лаар. – Первые признаки депортации эстонцев можно найти из бумаг специального уполномоченного Сталина Андрея Жданова, руководившего разрушением самостоятельности Эстонии летом 1940 года, - здесь имеется замечание о том, что эстонцев следует выслать в Сибирь». В «Белой книге» и вовсе называется точная дата: «В Эстонии подготовка к массовым депортациям т.н. социально опасного элемента началась в соответствии с распоряжением НКВД № 288 от 28 ноября 1940 г.»

Однако при ближайшем рассмотрении мы обнаруживаем, что все эти заявления не соответствуют действительности. Начнем с якобы найденного в бумагах Жданова «замечания о том, что эстонцев следует выселить в Сибирь», о котором пишет Март Лаар. Прежде всего, следует заметить, что изложение этого документа Лааром выглядит весьма сомнительным. «Эстонцев следует выселить в Сибирь». Неужели всех поголовно? Возможность подобного мероприятия в 1940 году выглядит как минимум абсурдно. Да, советская власть осуществляла «переселения народов»: чеченцев, ингушей, крымских татар, калмыков и балкарцев. Но эти депортация, проводившиеся в годы войны (1943 – 1944), метко окрещены современными историками «депортациями возмездия» - коллективного возмездия за сотрудничество с врагом. В предвоенное время депортационных акций по отношения к целым народам не проводилось; так почему же по отношению к эстонцам должно было быть сделано исключение? Неужели в Кремле обладали даром предвиденья и уже в 1940 году знали, что после прихода немцев эстонцы начнут массово записываться в батальоны вспомогательной полиции и участвовать в карательных акциях против мирного населения по всей оккупированной территории СССР?

Пойдем далее. Допустим, документ, на который ссылается М. Лаар, действительно существует. Можно ли из этого сделать какие-либо-выводы о намерениях советского руководства? Нет, нельзя.

Вот, например, вскоре после присоединения прибалтийских республик командующий войсками Белорусского особого военного округа генерал-полковник Павлов (не бог весть какой грамотей) отправил наркому оборону Тимошенко такую служебную записку:

«Существование на одном месте частей Литовской, Латвийской и Эстонской армий считаю невозможным. Высказываю следующие предложения: Первое. АРМИИ всех 3-х государств разоружить и оружие вывезти в Сов. Союз. Второе, или После чистки офицерского состава и укрепления частей нашим комсоставом – допускаю возможность на первых порах – в ближайшее время использовать для войны части Литовской и Эстонской армий – вне БОВО, примерно – против румын, авганцев или японцев. Во всех случаях латышей считаю необходимым разоружить полностью. Третье. После того, как с армиями будет покончено, немедленно (48 часов) разоружить население всех 3-х стран. За несдачу оружия расстреливать. К выше перечисленным мероприятиям необходимо приступить в ближайшее время, чтобы иметь свободу рук».

Если мы будем пользоваться методикой эстонских историков, то, обнаружив этот документ, начнем писать о том, что советские власти в 1940-м году планировали разоружить прибалтийские армии, а их личный состав отправить воевать в Афганистан. Однако на самом деле все обстояло прямо противоположным образом. В Кремле на предложения Павлова отреагировали очень просто. Выбросить в корзинку служебную записку командующего БОВО нельзя – и поэтому ее просто отправили в архив. А 17 августа 1940 года нарком обороны маршал Тимошенко издал приказ, согласно которому армии прибалтийских республик просто-напросто переформировывались в территориальные стрелковые корпуса Красной Армии. При этом в солдаты территориальных стрелковых корпусов продолжали носить старую форму, офицерский состав был немного разбавлен русскими и эстонцами-коммунистами, а командующим 22-го Эстонского корпуса был назначен генерал-майор Густав Йонсон, бывший командующий вооруженными силами независимой Эстонии.

Как видим, даже если документ, на который ссылается М. Лаар, и существует в природе, делать на его основе какие бы то ни было выводы о намерениях советских властей нельзя. Но может, о подготовке депортации из Эстонии в 1940-м году действительно свидетельствует распоряжение НКВД № 288 от 28 ноября 1940 г., на которое ссылаются авторы «Белой книги»?

Увы! Ссылка на распоряжение № 288 в качестве доказательства подготовки депортации в 1940-м году – обычная подтасовка фактов. Никакого отношения к подготовке депортации этот документ не имеет.

В той же «Белой книге» мы можем прочитать, что, собственно, представляло собой это самое распоряжение: «28 ноября 1940 г. Народный комиссар внутренних дел СССР завизировал распоряжение № 288, согласно которому в НКВД Эстонской ССР (как и Украины, Белоруссии, Молдавии, Карелии, Латвии и Литвы) надлежало завести картотеку по т.н. контрреволюционному и антисоветскому элементу».

Ну и где, извините, здесь депортация? Во все времена и во всех странах соответствующими структурами велись картотеки политически неблагонадежных лиц. Это – одна из основ деятельности служб национальной безопасности и я сильно сомневаюсь, что от нее отказалась даже в наше демократическое время. А уж в тридцатых – сороковых годах такие картотеки имелись Далеко не только в Советском Союзе; эстонская политическая полиция наверняка имела что-то подобное – не зря же в ее составе имелся отдел по борьбе с инакомыслием. Следует ли из этого, что в независимой Эстонии готовились депортации?

Эстонские историки вообще слишком много внимания придают попавшей им в руки картотеке учета «контрреволюционного и антисоветского элемента». Обязательным элементом рассказа о событиях «первой советской оккупации» является упоминание о том, что «с января по май 1941 года на учете в так называемой картотеке политических неблагонадежных было 37794 человека и были сделаны запросы еще по 27597 лицам». Таким образом читателю пытаются дать понять, что под угрозой ареста находилось как минимум около сорока тысяч эстонцев – а может и все семьдесят. Однако это не соответствует действительности.

В начале июня 1941 г. в НКГБ СССР была подготовлена обобщающая справка «О количестве учтенного антисоветского и социально-чуждого элемента по НКГБ Литовской, Латвийской и Эстонской ССР». Согласно этому документу, по ЭССР было учтено:

Участников к/р партий и а/с нац. организаций - 1470 Бывших охранников, жандармов, руковод. состав полиции и тюремщики - 670 Помещики, фабриканты, крупн. чиновники бурж. гос. аппарата - 2100 Бывш. офицеры и белогвардейцы - 425 Уголовный элемент и проститутки - 691 Члены семей, учтенный по пунктам 1, 2, 3 и 4 - 8900 Члены семей участн. к/р нац. организац., главы которых осуждены к ВМН - 195 Члены семей участн. к/р нац. организац., главы которых скрываются - 20 Итого: 14471

Как видим, из 37794 человек, проходивших по картотеке, и 27597, на которых «были сделаны запросы», лишь 13780 были сочтены НКГБ «политически неблагонадежными» (уголовники и проститутки в эту категорию включены быть явно не могут). Так что ценность картотеки антисоветского и контрреволюционного элемента для изучения советской репрессивной политики в Эстонии, мягко говоря, сомнительна.

Подведем промежуточные итоги. Никаких доказательств тому, что подготовка к депортации начала проводиться еще в 1940 году, эстонскими историками не представлено. Это не удивительно – ведь представить доказательства тому, чего не было, весьма проблематично.

Российские историки давно обнародовали факт, ставящий крест на любых рассуждениях о начале подготовки депортации из Эстонии в 1940 году. Дело в том, что июньская депортация 1941 года осуществлялась в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О мероприятиях по очистке Литовской, Латвийской и Эстонской ССР от антисоветского, уголовного и социально-опасного элемента». Постановление это разрабатывалось руководством НКВД и первоначально депортацию планировалось проводить лишь с территории Литвы. Латвия и Эстония были вписаны в проект постановления в самый последний момент. Проект даже не успели перепечатать – слова «Латвийская и Эстонская ССР» вписаны в него от руки. Таким образом, решение о депортации из Эстонии не готовилось заблаговременно, а было принято в определенном смысле импульсивно, под влиянием момента.

Эстонские историки пытаются скрыть это по вполне объяснимой причине. Любой человек, осознавший, что Кремль принял решение о проведении депортации из Эстонии буквально в последний момент, поневоле задастся вопросом: «Так почему же решение о депортации было принято?» Ответ на подобный вопрос крайне неудобен для сегодняшнего Таллина.

В предыдущем разделе мы подробно рассмотрели размах репрессивной деятельности в Эстонии в июне 1940 – июне 1941 гг., и убедились, что ни о каких массовых репрессиях в этот период не может идти и речи. А коли так, июньская депортация не может являться продолжением репрессий 1940 – 1941 гг., как это утверждают в Таллине. Напротив, депортация была разрывом со всей предыдущей политикой Кремля по отношению к Эстонии.

Дело в том, что депортация 1941 года организовывалась не для геноцида эстонского народа, как рассказывают сегодня в Таллине. Депортация из прибалтийских республик была способом борьбы с подготовленной нацистскими спецслужбами «пятой колонной» из местных националистов. В постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР необходимость депортации обосновывалась предельно ясно: «в связи с наличием в Литовской, Латвийской и Эстонской ССР значительного количества бывших членов различных контрреволюционных националистических партий, бывших полицейских, жандармов, помещиков, фабрикантов, крупных чиновников бывшего государственного аппарата Литвы, Латвии и Эстонии и других лиц, ведущих подрывную антисоветскую работу и используемых иностранными разведками в шпионских целях».

Прибалтийские республики были покрыты разведывательными сетями абвера и сотрудничавших с ним подпольных националистических организаций. В ожидании нападения Германии на советский союз прибалтийские националисты готовились к вооруженным выступлениям в тылу советских войск. О масштабности эти приготовлений можно судить по докладу, отправленному в мае 1941 года Берлин восточнопрусским отделением «Абвера II»: «Восстания в странах Прибалтики подготовлены, и на них можно надежно положиться. Подпольное повстанческое движение в своем развитии прогрессирует настолько, что доставляет известные трудности удержать его участников от преждевременных акций. Им направлено распоряжение начать действия только тогда, когда немецкие войска, продвигаясь вперед, приблизятся к соответствующей местности с тем, чтобы русские войска не могли участников восстания обезвредить». Удерживать националистов от преждевременных выступлений удавалось не всегда; как мы помним, осенью 1940 – зимой 1941 года в районе эстонского города Киллинги-Нымме действовал крупный отряд «лесных братьев», расстреливавший представителей советских властей и активистов.

Советские спецслужбы, действовавшие в Эстонии весьма деликатно, разгромить связанное с нацистскими спецслужбами подполье не смогли. Конечно, отдельные успех был – так, например, незадолго до начала войны была пресечена деятельность т.н. «Комитета спасения Эстонии». У арестованных участников «Комитета» было изъято множество оружия, радиоаппаратура и шифры, использовавшиеся для поддержания связи с немецкой и финской разведками. Однако этого было недостаточно – и тогда в Кремле было принято решение о депортации.

Это решение можно назвать жестким. «Необоснованным» его назвать нельзя, учитывая, что в первые же дни после нападения Германии на СССР только в трех прилегающих к Псковской области районах Эстонии в тылу Красной Армии начало действовать около 260 отрядов и групп «лесных братьев».

Так что если бы прибалтийские националисты не сотрудничали с германскими спецслужбами и не готовили диверсионные выступления, в депортации из этих республик «антисоветского элемента» не было бы никакой необходимости. Именно деятельность националистов вызвала депортацию – и именно об этом эстонские историки предпочитают умалчивать.

Продолжим разбор поэтических воззрений эстонцев на депортацию 14 июня 1941 г. Какова была численность депортированных? Эстонские историки всеми силами пытаются число жертв депортации завысить. Усилия эти, правду сказать, выглядят малоприлично – особенно если учитывать, что в России давно рассекречены и введены в научный оборот документы, раз и навсегда закрывающие эту проблему.

Для завышения числа жертв июньской депортации в Таллине используются все средства вплоть до прямых подлогов. Например, премьер-историк Март Лаар, утверждает, что «по директиве, составленной в 1941 г. органами советской госбезопасности, принудительной высылке со вновь присоединенных территорий СССР подлежали все члены бывшего правительства, крупнейшие государственные чиновники и представители суда, военнослужащие высших чинов, члены политических партий, члены добровольных организаций по защите государства, члены студенческих организаций, люди, активно участвовавшие в вооруженном сопротивлении против советских властей, полицейские и члены военизированной организации Kaitseliit (Союз защиты), представители зарубежных фирм и вообще все, кто имел хоть какие-то связи с заграницей (в т.ч. филателисты и интересующиеся эсперанто), а также крупнейшие предприниматели и банкиры, церковнослужащие и члены Красного Креста. В общей сложности, в данную категорию входило 23% всего населения Эстонии».

Это утверждение является явной и несомненной ложью. Если мы обратимся к ключевому документу депортации – постановлению ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О мероприятиях по очистке Литовской, Латвийской и Эстонской ССР от антисоветского, уголовного и социально-опасного элемента» от 16 мая 1941 г., то увидим, что аресту и направлению в лагеря на срок от 5 до 8 лет подлежали:

- активные члены контрреволюционных организаций и участники антисоветских националистических белогвардейских организаций; - бывшие охранники, жандармы, руководящий состав бывших полицейских и тюремщиков, а также рядовые полицейские и тюремщики, на которых имелись компрометирующие материалы; - бывшие крупные помещики, фабрикаты и крупные чиновники бывшего государственного аппарата; - бывшие офицеры национальных армий, на которых имелись компрометирующие материалы; - уголовный элемент.

Члены семей первых четырех категорий, а так же участников антисоветских организаций, осужденных к ВМН или находящихся в бегах, направлялись в ссылку в отдаленные районы СССР.

Как видим, вопреки утверждениям М. Лаара, высылке не подлежали члены политических партий, военизированных и студенческих организаций, служители церкви, члены Красного Креста и «вообще все, кто имел хоть какие-то связи с заграницей (в т.ч. филателисты и интересующиеся эсперанто)». Это утверждение эстонского премьера-историка является ложью. Полуправдой является утверждение о том, что высылке подлежали полицейские и офицеры; на самом деле эти категории депортировались только при наличии на них компрометирующих материалов.

Очевидной ложью является и то, в категории, подлежащие депортации входило 23% населения Эстонии. Как мы видим, категории населения, подлежащие депортации, практически полностью совпадают с категориями, приведенным в уже упоминавшейся справке НКГБ СССР от 5 июня 1941 года. Согласно этой справке, общая численность учтенного антисоветского и социально-чуждого элемента составляла 14471 человек , что составляет около 1,3% населения Эстонии.

Эстонские историки хорошо осведомлены и о существовании справки НКГБ СССР от 5 июня 1941 г., и об ее содержании. Однако в «Белой книге» этот документ выдается за «плановое задание депортации» - дескать, Кремль распорядился выселить все 14,5 тысячи человек, значащихся в справке. Это – еще одна грубая фальсификация.

На самом деле не все политически неблагонадежные подлежали депортации. Депортировать из Эстонии было решено 11102 из учетных 14471 представителя антисоветского и социально-чуждого элемента Эти приводимые самими эстонскими историками данные являются несомненными и неоспоримыми, поскольку подтверждаются хранящейся в Государственном архиве Российской Федерации запиской замнаркома внутренних дел СССР В.В. Чернышова замнаркому НКГБ СССР И.А. Серову об эшелонной разнарядке по репрессируемым элементам.

Более того, на самом деле во время июньской депортации из ЭССР было выселено существенно меньше людей, чем планировалось. Вот направленная Сталину докладная записка наркома НКГБ СССР Меркулова от 17 июня 1941 г.: «Подведены окончательные итоги операции по аресту и выселению антисоветского, уголовного и социально опасного элемента из Литовской, Латвийской и Эстонской ССР… По Эстонии: арестовано 3178 человек, выселено 5978 человек, всего репрессировано 9156 человек». Как видим, итоговая цифра арестованных и высланных оказалась практически на две тысяч меньше запланированной и составила около 0,8% населения республики.

Однако даже несмотря на наличие такого исчерпывающего документа, как записка Меркулова, эстонские историки продолжают завышать число депортированных. Например, авторы уже упоминавшегося «Заключения» утверждают, что «14 июня 1941 года более 10 000 человек (по некоторым данным 10 861) были депортированы из Эстонии целыми семьями». Откуда же взялось число в 10861 депортированного, если согласно документам НКВД это число практически на две тысячи ниже? Все очень просто: как мы узнаем из «Белой книги», это – данные т.н. Бюро регистра репрессированных Эстонии, причем в итоговое число эстонцами включены не только депортированные 14 июня 1941 г. семьи, а еще и дети, родившиеся в депортации и даже те, кто был включен в списки депортированных, но депортирован не был.

Это уже просто какое-то наперсточничество чистой воды: вот есть шарик, а вот его нет. Скажите мне, каким образом родившегося в 1942-м или в 1950-м году человека можно считать жертвой депортации 1941-го? И как можно считать жертвой депортации того, кто вообще депортирован не был? Мне, видимо, никогда не понять специфической эстонской логики.

Когда эстонских наперсточников ловят за руку, они начинают страшно нервничать и прибегают к демагогии. Например, посол Эстонии в России Тийт Матсулевич заявил в интервью газете «Известия» следующее: «Наверное, вообще неэтично ссылаться на количественные показатели. 14 июня 1941 года из нашей страны вывезли более 10 тысяч человек. А тысячу, к примеру, или сто, следует считать, что ли, более пристойной цифрой? Эти десять тысяч составляли фактически элиту населения страны».

Ну, во-первых, депортированных было не «более десяти тысяч», а «более девяти». Во-вторых, среди депортированных, как мы помним, имелись не только члены правительства и фабриканты, но еще охранники, жандармы, полицейские и тюремщики. Хороши у эстонского посла представления о национальной элите, нечего сказать. А ведь кроме тюремщиков, среди депортированных были еще уголовники и проститутки общей численностью 691 человек (7,5% от общего числа жертв депортации). Судя по тому, что эстонские историки упорно умалчивают о существовании этой категории депортированных, уголовники и проститутки и впрямь считаются в Таллине представителями эстонской элиты образца 1940 – 1941 годов.

Что же касается неэтичности ссылок на количественные показатели, то подобные упреки очень странно слышать от людей, которые с достойным лучшего применения упорством эти самые количественные показатели пытаются завысить.

Неудачу с завышением числа депортированных в Таллине успешно компенсируют новой массированной ложью. Если верить эстонским историкам, депортация проводилась с крайней жестокостью, а большинство депортированных погибло в сибирских снегах. «Несколько сотен из них были убиты еще до отправки, мужчины арестованы и отправлены в трудовые лагеря, женщины и дети – депортированы», - говорится в работе, изданной таллиннским Музеем оккупации.

Что ни слово – то ложь. Прежде всего, не соответствует действительности и утверждение, что всех мужчин арестовали, а женщин и детей – депортировали. Согласно постановлению ЦК ВПК(б) и СНК СССР от 16 мая 1941 г., аресту подлежали не мужчины вообще, а участники антисоветских организаций, «бывших» и уголовников. Среди этих категорий, как признают эстонские историки, были и женщины: «Примерно 3000 мужчин и 150 женщин были отделены и других и помещены в лагеря». Точно так же высылке в отдаленные районы СССР подлежали не «женщины и дети», а члены семей вышеперечисленных деятелей. Члены семей – это далеко не только женщины и дети; например, в Новосибирскую область в ходе июньской депортации из Эстонии было выслано 269 мужчин, 687 женщин и 663 ребенка.

Это, впрочем, мелочь; гораздо более важно то, что никаких «сотен убитых до отправки» депортированных эстонцев не существовало в природе. Возьмем уже упоминавшуюся докладную записку Меркулова: «Подведены окончательные итоги операции по аресту и выселению антисоветского, уголовного и социально опасного элемента из Литовской, Латвийской и Эстонской ССР… Во время проведения операции имели место несколько случаев вооруженного сопротивления со стороны оперируемых, а также попыток к бегству, в результате которых убито 7 чел., ранено 4 чел. Наши потери: убито 4 чел., ранено 4 чел.». Как видим, в ходе депортации были убиты 7 (прописью: семь) человек во всей Прибалтике, а не несколько сотен в одной Эстонии. И убили их только потому, что они либо пытались бежать из-под ареста, либо и вовсе оказывали представителя НКВД вооруженное сопротивление.

Однако в Таллине не ограничились выдумками о «нескольких сотнях расстрелянных». Очередную ложь о депортации мы находим у премьера-историка Марта Лаара. «Всего для проведения операции было запасено 490 вагонов, - пишет он. – Депортирующие действовали с необычной жестокостью, так, в переполненные с ног до головы вагоны заталкивались также беременные женщины и смертельно больные старики». Что же подразумевается под переполненными «с ног до головы» вагонами? Лаар уточняет: людей из Эстонии увозили в вагонах для скота, причем «в каждый вагон было размещено 40 – 50 переселенцев».

Оставим в стороне корявость перевода – за прошедшие 15 лет в Эстонии, по всей видимости, окончательно разучились говорить по-русски. Гораздо важнее тот факт, что утверждения Лара в очередной раз не соответствуют действительности.

Начнем с переполненности вагонов, в которые «с необычной жестокостью» загонялись депортированные. Как пишет сам Лаар (и это подтверждается архивными документами), для депортируемых было подготовлено 490 вагонов. Если бы в каждом вагоне перевозили 40-50 человек, то общее количество депортированных составило бы 20-25 тысяч человек. Такую фантастическую цифру не осмеливаются называть даже эстонские историки.

Реальное число депортированных составило, как мы помним, 9156 человек. Берем калькулятор и считаем: на одни вагон приходился не на 40-50, а на 18-19 человек. О какой переполненности «с ног до головы» может идти речь?

Могут возразить: но ведь каждый депортируемый имел право взять с собою 100 кг вещей. С такими баулами даже 19 человек в вагоне многовато. Этот аргумент несостоятелен, поскольку, как следует из документов, крупногабаритное имущество депортированных перевозилось в отдельных грузовых вагонах. Так что никакой переполненности вагонов на самом деле не было.

Ложью является и утверждение, что депортированных перевозили в вагонах для скота. Вот сделанное очевидцем описание подобного вагона: «В вагон – железная печка, нары в три этажа, у задней стены складываются вещи». Да, не купейные вагоны – но и не вагоны для скота.

Теперь перейдем к беременным женщинам и смертельно больным старикам. Эстония была не первой республикой, из которой советской власти пришлось организовывать депортацию. Месяцем раньше, например, была проведена депортация семей ОУНовцев с Западной Украины. Там при проведении депортации больных не трогали - как, впрочем, и в Латвии и Литве, где депортационная акция проводилась одновременно с эстонской. Почему же в Эстонии должны были действовать иначе? В типовой инструкции по депортации специально указывалось: «Больные члены выселяемых семей временно оставляются на месте и по выздоровлении отправляются к месту выселения остальных членов семьи». На случай же, если кто из депортированных заболеет в пути, в каждом эшелоне с выселяемыми имелся специальный санитарный вагон на пять коек, врач, фельдшер и две медсестры.

Еще в девяностых годах российские историки ввели в научный оборот детальную информацию о движении эшелонов с депортированными, которая исчерпывающе отвечает на вопрос, имела ли место массовая смертность среди депортируемых. Рассмотрим несколько конкретных случаев. Вот эшелон № 286. 17 июня он был отправлен из Таллина, неделю спустя, 23 июня, прибыл в Новосибирск. При выезде из Таллина в эшелоне имелось 781 депортированных, по прибытию в Новосибирск – 778, трое сданы в пути.

Эшелон № 287 отбыл из Таллина 20 июня и из-за начавшейся войны добирался до Новосибирска две с половиной недели. При отправлении в эшелоне было 786 человек, по прибытии на место – 783, еще трое были сданы в пути. «Сданы в пути», кстати говоря, не значит – умерли. С поездов снимали либо в случае серьезной болезни, либо в случае какого-нибудь правонарушения.

А вот информация о тех эшелонах, которые перевозили не выселенных, а арестованных.

Эшелон № 290 из Таллина был направлен в Старобельский лагерь (Ворошиловградская область). Сколько из пункта назначения выехало, столько в пункт назначения и прибыло – 994 человека, которых потом тем же эшелоном отправили в Севураллаг.

Эшелон № 291 численностью в 1666 человек прибыл на станцию Бабынино Тульской области также без потерь, однако во время конвоирования в Юхновский лагерь при попытке к бегству был убит бывший офицер эстонской армии.

Так что никакой массовой смертности среди высланных из Эстонии в пути не наблюдалось. Более того, велика вероятность, что смертности не было вообще – что, в общем-то, неудивительно.

В Таллине могут возразить: пусть депортируемые и не умирали во время перевозки, но дальнейшая их судьба была более чем трагической: «Большинство депортированных было вывезено в Кировскую и Новосибирскую области. Там от голода и болезней погибло около 60% женщин и детей; более 90% мужчин, арестованных и отправленных в ГУЛАГ погибло или было убито».

Подобные утверждения опять-таки не соответствуют действительности.

Начнем арестованных и отправленных в лагеря ГУЛАГа. Вот что пишет об их судьбе Март Лаар: «Большинство арестованных мужчин были направлены в лагеря Старобельска и Бабино, небольшая часть сразу же была отправлена в тюремные лагеря Кировской области. Однако заключенные, направленные в Старобельск и Бабино, в результате быстрого продвижения немецких войск оказались в районе боевых действий, поэтому были сразу направлены в военные лагеря Сибири. Из-за морозов, плохого питания и непосильных принудительных работ уже в первую сибирскую зиму скончалась большая часть арестованных. В конце 1941 года в военных лагерях стали действовать комиссии по расследованию, которые проводили допросы и выносили смертные приговоры на местах. На основании таких приговоров многие заключенные были расстреляны. К весне 1942 года из почти что 3500 мужчин, отправленных в тюремные лагеря, осталось в живых около 200».

В этом отрывке правда и ложь перемешаны с друг другом. Арестованные во время депортации действительно были направлены в Старобельский и Юхновский лагеря (Лаар ошибочно называет последний «Бабино»), а после этого – в «сибирские» лагеря. Однако вопреки утверждениям Лаара, эти лагеря не были «военными». Это были обычные лагеря ГУЛАГа – например, Севураллаг. А вот дальше идет сплошная ложь.

Мы уже обращались к статистическим данным о наличии заключенных-эстонцев в лагерях и колониях ГУЛАГа. Как мы помним, к концу 1941 года в системе ГУЛАГа находилось более 7 тысяч эстонцев, 3,2 тысячи которых были арестованы в ходе июньской депортации. К концу следующего, 1942 года, это число уменьшилось на 1600 человек – примерно до 5,5 тысяч. Среднестатистический показатель смертности для заключенных ГУЛАГа в 1942 году – 24,9%; то есть из семи тысяч человек погибло примерно 1750. Разница между балансом заключенных и расчетной смертностью свидетельствует о том, что в течение 1942 года было осуждено еще не менее 200 эстонцев. За весь 1941-й, как мы помним, умерло около 450 эстонцев. Таким образом, общее количество ВСЕХ умерших заключенных-эстонцев во второй половине 1941-го – 1942-м годах составляет чуть более двух тысяч человек. А нам рассказывают, что только из арестованных во время июньской депортации за это время умерло почти три тысячи…

На самом деле расчетная смертность для этой категории в 1941 – 1942 гг. составляет примерно 900 человек. С учетом возможности вынесения некоторого количества смертельных приговоров это число может увеличиться до тысячи – но никак не до трех. В целом же за 1941 – 1953 гг. расчетная смертность среди арестованных во время июньской депортации составляет около 1900 – 2000 человек.

Теперь обратимся к ссыльным эстонцам, которых, как мы помним, было 5978 человек. Две трети из них, как объясняют в Таллине, умерли от голода, холода и болезней. Чтобы разоблачить эту ложь, в очередной раз обратимся к документам. К сожалению, статистика Отдела трудовых и специальных поселений (ОТСП) ГУЛАГа не столь детальна и точна, как статистика по лагерям и колониям и может быть превратно истолкована.

В октябре 1941 г. в ОТСП была подготовлена итоговая справка о расселении ссыльнопоселенцев по состоянию на 15 сентября 1941 г. Согласно этому документу, общее число находящихся в ссылке эстонцев по данным ОТСП составляет 3668 человек, то есть более чем на две тысячи меньше, чем число высланных из Эстонии. Однако не следует торопиться зачислять пропавших эстонцев в погибшие. Если мы внимательно рассмотрим данные ОТСП и сопоставим их с данными докладной Меркулова, мы без труда обнаружим «пропавших».

В общей сложности из Прибалтики было выслано 25,7 тысяч человек и почти столько же (25,6 тысяч) было расселено в отдаленных района СССР. Однако при этом число эстонцев почему-то уменьшилось на 2,3 человек, число литовцев – увеличилось на 2,5 тысячи. Нет никаких сомнений в том, что мы имеем дело с банальной ошибкой сотрудников ОТСП, которые учли часть эстонцев как депортированных из Литвы.

Из-за этой ошибки мы не можем проследить судьбу всех ссыльнопоселенцев-эстонцев; впрочем, информация об «учтенных» эстонцах наглядно свидетельствует, что массовой смертности среди депортированных не наблюдалось – в том числе в первую, саму страшную зиму. В отчетах местных органов НКВД отмечается, что ссыльнопоселенцы из крестьян, как правило, быстро адаптировались к условиям на новых местах, начали устраиваться в колхозы, приобретать коров и интересоваться возможностью получения кредитов на строительство домов. В Новосибирской области к началу 1942 года таких было около 30% и всем необходимым эти поселенцы себя обеспечивали.

Бывшие горожане (а их среди эстонцев было достаточно много) были, как правило, непривычны к физическому труду и потому находились в более сложном положении. Однако они, как правило, располагали деньгами. Согласно указанию НКВД СССР от 21 апреля 1941 года при выселении действовали следующие правила:

«Высылаемые семьи имеют право взять с собой к месту выселения лично принадлежащие им вещи весом не свыше 100 кг на каждого члена семьи, включая детей. Бытовые ценности (кольца, серьги, часы, портсигары, браслеты и проч.), а также деньги конфискации не подлежат и могут быть взяты выселяемыми с собой без ограничения количества и суммы. Остальное имущество выселяемые имеют право реализовать следующим образом: Выселяемые обязаны назвать доверенное лицо (соседей, знакомых, родственников), которому они могут поручить реализацию оставленного в квартире лично им принадлежащего имущества. На реализацию имущества и освобождение квартиры доверенному лицу дается рок не свыше 10 дней. После реализации имущества доверенное лицо является в органы НКВД и сдает при заявлении вырученные деньги для пересылки выселенной семье по месту ее выселения. Освобожденные от имущества жилые и хозяйственные помещения выселенной семьи опечатываются органами и передаются местным органам власти…»

Даже несмотря на то, что деньги за реализацию оставленного в Эстонии личного имущества многие ссыльные так и не получили, взятых с собой денег и драгоценностей более или менее хватало на первоначальное обустройство. Часть ссыльных и вовсе имела достаточно денег, чтобы не работать – или почти не работать. Как говорилось в отчете УНКВД по Новосибирской области, «особо пренебрежительное отношение к работе со стороны нетрудового элемента. Большинство из них имеют крупные запасы денег и запасы разных ценностей, естественно, что такой элемент в работе не нуждается».

Было среди ссыльнопоселенцев достаточно и тех, кто откровенно бедствовал. В том же отчете Новосибирского УНКВД читаем: «Имеются случаи, что часть ссыльнопоселенцев, которая составляет около 20% к общему числу контингента, сейчас не имеет одежды и обуви, а значительная часть из них и средств на покупку продуктов в местных сельпо. Эта категория состоит главным образом из беременных детьми женщин, престарелых и инвалидов». Таким местные власти старались оказывать материальную помощь.

Медицинской помощью ссыльные обеспечивались наравне с местными жителями, благодаря чему отдельные вспышки болезней были локализованы; возникновение эпидемий оказалось блокировано.

Благодаря всему этому массовой смертности среди ссыльнопоселенцев удалось избежать, о чем наглядно свидетельствую документы. Так, согласно отчетам местного УНКВД, на 17 сентября 1941 г. в Новосибирской области насчитывалось 1619 эстонцев, а на 10 февраля 1942 г – 1601 человек. Как видим, смертность оказалась минимальной.

Дальнейшую судьбу ссыльнопоселенцев, конечно, нельзя назвать радужной, однако на 1 января 1953 года на спецпоселении имелось 14301 из 25711 человек, высланных из Прибалтики в 1941 году , численность эстонцев среди которых можно определить примерно в 3300 – 3500 человек. Как видим, говорить о 60-процентной смертности не приходится. Кстати говоря, разнице между 25 и 14 тысячами нельзя записывать в умерших: изначально у выселенных в 1941 г. прибалтов был статус ссыльнопоселенцев, потом их стали переводить на спецпоселение. Но не всех – часть осталась на ссылнопослении.

Даже по данным уже упоминавшегося и крайне склонного к преувеличениям Эстонского бюро регистра репрессированных, число погибших среди ссыльных составило не 60%, а 33,1% (2333 человека). Правда, и здесь мы натыкаемся на подтасовку: если 33,1% - это 2333 человека, то 100% - 7048 человек. А выслано в ссылку, как мы помним, было менее 6 тысяч. Кого уж в ЭБРР записали в погибшие – неродившихся младенцев или непогибших взрослых, я не знаю. Но цифра в 2333 умерших – недостоверна, хотя и более близка к истине, чем заявления о 60% погибших.

Подведем итоги. В ходе июньской депортации из Эстонии было выслано 9156 человек, 3178 из которых были арестованы и отправлены в лагеря, а 5978 – на поселения в отдаленные районы СССР. Общая смертность среди этих людей была существенно ниже выдаваемых эстонскими историками оценок, однако достаточно высокой. В общей сложности за пятнадцать лет (с 1941 по 1956 гг.) умерло около 2000 заключенных. Точными данными о смертности среди ссыльных за этот период мы не располагаем, однако умерших за 1941 - 1956 гг. ссыльных было не более 2 тысяч, а скорее всего - существенно мееньше. Таким образом, депортация была достаточно жесткой репрессивной акцией, хотя «геноцидом» вслед за эстонскими политиками и историками ее назвать проблематично.