Текст:Александр Машин:Упромыслительное

Упромыслительное



Автор:
Александр Машин




Дата публикации:
11 декабря 2016







Предмет:
Русское будущее


Вслед за Просвирниным и Корневым, Мицгол вступил в дискуссию о том, как следует поступить с враждебными нам народами, когда они окажутся в наших руках.

С частью высказанных в его заметке мыслей я согласен, с частью — нет.

Для начала, сами высказывания всех троих по этому вопросу — признак нравственного прогресса и умственного раскрепощения, так как мысль, что народы могут быть субъектами права, в том числе и уголовного, после Второй Мировой войны была табу.

Далее, видны признаки более здорового, чем ранее, целеполагания. Несколько лет назад я сформулировал для себя три цели русской политики в отношении русоцида: прекращение, предотвращение, возмездие. Обычно русские не решались в своих мечтах пойти дальше первого пункта, а Корнев независимо от меня дошёл до третьего.

Раскрепощённость видна и в перечне обсуждаемых возможностей. То, что принуждение к покаянию и геноцид обсуждаются, — важнее того, что эти возможности могут быть отвергнуты. В частности, Мицгол указывает, что геноцид может быть надёжнее и утешительнее для русских, чем принуждение к покаянию, и что он должен принять ритуализованную форму маналулы, направленную на максимальное унижение ей подвергаемых.

Наконец, думать и говорить о таких вещах нам полезно. Большая часть работы по национальному освобождению должна быть выполнена в наших умах и сердцах, снимая внутренние запреты и упражняя определённые навыки. Данное обсуждение — пример такой работы.

В общем, есть надежда, что когда очедной цикл паразитирования на русских/открытой вражды с русскими закончится, среди нас найдутся люди, которые будут возражать возвращению враждебных народов под крыло русских на правах братских народов. Даже сохранение на некоторое время независимости враждебных народов, продолжающих наносить нам ущерб, будет лучше, чем повторение истории Украины и Прибалтики в составе СССР.

Но есть у Мицгола и положения, с которыми я не могу согласиться.

Он, похоже, не поддерживает идею покаянных зон, считая её слишком большим риском. Тут видно и слишком узкое понимание этой идеи, суть которой в том, чтобы сломить злодеев и заставить их разделить худшую смерти судьбу Теона Грейджоя, исключающую возможность когда-нибудь подняться, и вовсе не исключающей физическую смерть очень многих из них, и могущей быть просто формой особенно растянутой и мучительной казни. Тут есть и недостаток дерзновения, когда выгодой от назидательно продолжительного наказания преступного сообщества жертвуют ради надёжности, которую должно дать быстрое его истребление; недостаток, неподобающий народу, желающему господствовать.

Далее, он, вслед за Холмогоровой, пишет, что неразумно открыто обсуждать, что мы собираемся сделать с врагом. Это наивно. Враг не так глуп, и так его не обмануть. Он знает, что важны возможности, а не намерения. Какие бы гарантии неприкосновенности мы ни дали врагу, он сделает всё, от него зависящее, чтобы не позволить нам приобрести могущество. Если кого так и удастся обмануть, так это своих. Если и на кого так и удастся произвести впечатление, так это на русских, которые могут потерять доверие к своим вождям и остатки уверенности, что те нас не продали и не схватят нас за готовую карать руку. Ещё хуже то, что есть возможность, что наши вожди будут судить о судьбе русских в руках врагов по тому, что сами враги сочтут нужным сказать, а не по всем тем ужасам, которые вожди сумеют вообразить, как следовало бы.

Потом Мицгол пишет, что русские угнетённые и недостойные не вправе указывать русским освободившимся, что делать. В этом есть определённый юридический смысл: прошлые законодатели не могут связывать будущих. Но эта правовая максима применена несколько неуместно. Набрасывая контуры русского будущего, мы не законодательствуем, а планируем. Мы не указываем будущим русским, а выполняем за них часть работы по планированию, какую уж можем. Когда придёт день, на это не будет времени.

Наконец, строить кровожадные планы о врагах кажется Мицголу нескромным или смешным в нашем нынешнем положении — в их руках. И это тревожный симптом: он ещё не убил в себе желание нравиться и считает, что мы можем позволить себе отвлекаться на соображения скромности и стыда, как будто у нас есть на это ресурсы, а сами чувства не продиктованы господствующими во Вселенной угнетения русских силами.

Эти мысли Мицгола, с которыми я несогласен, будут одобрены многими — слишком многими — русскими националистами. И высказывающим их, и одобряющим, они покажутся мудрыми и зрелыми. Но если бы они и были формально верны, мудрость сего, угнетающего русских мира, — безумие, а молодость, хотя бы в душе, со свойственными ею заблуждениями, — ценнее мудрости.