Текст:Вэл Эскизов, Питер Брайль:Ещё немного псевдобиблиографии

Все, что вы прочитаете ниже – чистой воды интеллектуальные упражнения. Эти библиографические описания были сочинены нами между делом, от скуки и в качестве последствий шумных праздников. Мы думаем, что идеи, которые мы высказываем, при определенных условиях были бы интересны читателям. Итак, перед вами ПСЕВДОБИБЛИОГРАФИЯ. Попробуйте в этом разобраться и оценить.

Вэл Эскизов, Питер Брайль

Гончов Иван Костов. Игра в кости. Вероятностные государства. София, 1998

"Между царями Лагаша и Уммы возник спор о границах их земель. Этот спор они вынесли на суд Месилима, царя Киша, но решили его боги, для которых цари Киша, Лагаша, Уммы – всего лишь их слуги или жрецы. Повинуясь истинному слову бога Энлиля, царя земель, бог Нингирису и бог Шара решили спор. Месилим, царь Киша, по требованию своего бога Гу-Силима .... воздвиг в этом месте стелу. Уш, ишакку Уммы, действовал в соответствии со своими честолюбивыми замыслами. Он снес стелу Месилима и вышел на равнину Лагаша. По справедливому слову бога Энлиля, произошло сражение с Уммой. По слову бога Энлиля этот воин полностью сразил своих врагов, и погребальные камни были установлены там, где они стояли на равнине".

Этой цитатой из древнешумерской надписи Иван Гончов начинает свое, как он сам выражается, "сумасшедшее исследование". Основная идея его чрезвычайно проста, но звучит довольно странно. Гончов стремится показать, что до определенного периода в существовании ранних государств главную роль играла только теория вероятностей. Точнее говоря, путем методов теории вероятностей только и можно обосновать исторические деяния древних. Именно так он объясняет многие совершенно не поддающиеся рациональному анализу факты. По счастью, речь не идет ни о какой-либо "новой хронологии", ни о "методологическом перевороте", ни об "отмене фальсифицированной монахами истории".

По мнению Гончова, древние государства - наиболее ранние - стремились к сакральному обоснованию княжеской, царской и т.п. власти. Царь первое время считался и высшим жрецом, через которого говорили боги. Иными словами, принимая то или иное решение, царь попросту испрашивал волю богов. Происходило это, как правило, путем простого гадания (хрестоматийный пример – гадания римских авгуров по поведению священных кур). Затем все действия подчинялись уже не рациональному объяснению, а понятой таким образом воле богов. Естественно, боги зачастую советовали нечто совершенно вздорное. Важно, как происходило и обставлялось технически подобное гадание. Обычно, пишет Гончов, богу-идолу или оракулу задавался вопрос, требовавший ответа "да" или "нет". Эта система гаданий, по мнению автора, в период ранних государств, пронизывала все общество сверху донизу. Ей служили и специальные семейные оракулы – глава семейства, хозяин, точно так же в выборе своего пути прибегал к гаданию, обращаясь к идолу. Любой жизненный вопрос, пишет Гончов, решался путем гадания. "Представьте себе, что ваша жизнь зависит от того, какие сочетания создадут брошенные вами кости. Вы собираетесь на воскресный пикник и бросаете два шестигранных кубика. В некоей священной книге написано, что, если сумма результатов будет меньше 6, то такого действия предпринимать не стоит. ... Вся общественная жизнь оказывается зависимой от совершенно случайных факторов, и уже никто не знает, на что опереться, помимо воли механических оракулов".

Гончов считает, что такой подход к жизни создавал у людей чувство подлинного присуствия воли богов в истории, но при этом часто приводил к абсолютно бессмысленным решениям. В результате "вероятностные государства" погибли в схватке с новыми типами государств – "вероятностно-рациональными", то есть такими, где "воля богов" подправлялась здравым смыслом правителей. Зарождение таких государств началось с того момента, когда древние философы начали противопоставлять "судьбу" и "смысл жизни" (одна из наиболее известных идей древнегреческой фиолософии). Они заявили, что воля богов не есть нечто механически заданное, что ей можно активно противостоять. Именно с этого момента дельфийский оракул начинает изрекать туманные пророчества, которые можно было трактовать совершенно по-разному.

Вероятностно-рациональные государства, пишет Гончов, это и есть тот самый тип европейской цивилизации, который нам более всего близок. Именно сочетание разумного подхода и случайности делает их стойкими.

Однако на протяжении двух тысячелетий после возникновения христианства (Гончов считает, что христианство - религия, сделавшая вероятностно-рациональный подход единственным образцом) неоднократно предпринимались попытки сделать государство чисто рациональным. Наиболее известен коммунистический эксперимент уходящего века, но были и другие попытки. В частности, к подобным экспериментам относится и американский либерализм, но в нем все же присутствует определенный элемент вероятности, поэтому данный режим достаточно устойчив.

Проблема состоит в следующем. Государственный деятель не может предвидеть всех последствий своего решения, поэтому часто вынужден пользоваться некими "внешними" источниками и авторитетами. К примеру, в качестве такого источника может служить религия. Тогда "чувство подлинного провиденциализма" начинает играть важнейшую роль в истории. Однако, считает Гончов, чистый интуитивизм не оправдал себя. Иногда при принятии решений следует опираться на некие механические и даже абсурдные основания. Современная западная демократия с ее малым количеством политически активных граждан (в среднем выборы всегда дают картину предпочтений лишь одной четверти населения страны) есть не что иное, как чисто вероятностная система. "Закулисные институции", к которым Гончов относит политические клубы, "союзы галстуков", масонские ложи и т.п., призваны устранить эффект от бессмысленных вероятностных решений. Однако вероятностные государства имеют свою определенную эволюцию. Они всегда стремятся к достижению состояния равновесия и заинтересованы в том, чтобы не иметь внешнего противника. Посему вероятностные государства стремятся к "концу истории".

Из сумбурного и местами очень туманного исследования Гончова можно, однако, почерпнуть немало интересного. Автор, видимо, тайный враг всей современной демократии, которую постоянно оскорбляет и обзывает "игрой в кости". Гончов – дитя своего времени. В конце он ехидно замечает: "интуиция вела нас к иному, к высшему, к настоящей, героической жизни; вероятность сделала меня и моих друзей жалкими подобиями европейских мещан – они торгуют копченой колбасой, я работаю делопроизводителем в частной фирме, изготовляющей предметы для погребального ритуала. Я вижу в этом свое новое предназначение: радуйтесь, именно мы вас в конце концов и похороним".

Саймон Дубчик. Бумажные тигры (об истинной численности населения Китая). Без объявления, Лондон, 1998

В данном случае мы вновь сталкиваемся с "сумасшедшим", на этот раз статистиком. Автор поставил своей целью показать, что Китай в демографическом отношении не представляет собой чего-то из ряда вон выходящего. Основная мысль автора такова: как известно, плотность населения в Китае по последним данным составляет 129 человек на кв. км. При этом до 30% страны занимают малонаселенные районы, таким образом реальная плотность должна составлять 200-250 человек. Путем разных математических ухищрений Дубчик доказывает, что этого не может быть, так как канализационные и иные системы в китайских городах абсолютно не рассчитаны на такое количество населения. Применяя минимальные европейские санитарные нормы, автор показывает, что в Китае в центральных городах должна бушевать перманентная эпидемия холеры, либо реальная плотность населения не превышает 80 человек на кв.км. На этой цифре он явно помешался, поскольку вся дальнейшая часть книги посвящена доказательству утверждения о том, что переписи населения в Китае не дают объективной информации о демографии. Дубчик считает, что китайцы указывают в числе живых всех родовых предков, богов домашнего очага и т.п. Таким образом, реальная численность населения КНР составляет не более 800 млн. чел. Отсюда и следует исходить при планировании отношений с Китаем. Миф о гигантской Поднебесной служит лишь для оправдания определенных политических настроений коммунистической верхушки. Планирование рождаемости, требования не иметь в семье более одного ребенка за последние 20 лет должны были еще уменьшить население. В действительности, считает Дубчик, Китай представляет собой вымирающую нацию. В течение ближайших ста лет число китайцев уменьшится вдвое.

Гольдфабер Марк. Заменители Бога. Невидимая рука. Лондон, 1997

Книга написана известным католическим священником еврейского происхождения и посвящена проблемам, связанным с тем, что автор называет “вырождением религиозного сознания” в Европе в 15-20 вв. Трактат “Заменители Бога”, как известно, до сих пор целиком не опубликован по причине слишком большого объема. В данном случае напечатан только его наиболее интересный раздел “Невидимая рука”. Общая точка зрения М.Гольдфабера состоит в следующем: начиная с позднего Средневековья повсюду в Европе побеждает упрощенная “народная” теология, которая устраняет аутентичное (католическое) понимание Бога, слишком сложное для массового восприятия. Первым создателем “заменителя Бога”, по мнению Гольдфабера, стал М.Лютер, который представлял себе Высшее Существо в виде “бескрайнего клокочущего огненного моря”. В ряде случаев европейский протестантизм ссылался на “возврат” к неким утерянным истинам, например, к взглядам первых христиан. Гольдфабер показывает, что идеи Кальвина ни в коей мере не были возвратом к ветхозаветному видению мира (проводится сереьезный анализ ветхозаветных и талмудических текстов, в результате автор убедительно демонстрирует, что кальвинизм более близок к исламу в шиитской версии, нежели к иудаизму). По мнению автора, протестантизм основывается на отрицании того или иного атрибута Бога, в частности, божественного всеведения, личности и т.п. Вообще говоря, Гольдфабер убежден, что наибольшую роль в европейском сознании сыграло отрицание именно Божества-личности с последующей его заменой некоей неопределенной субстанцией. В связи с этим автор проводит сопоставление двух европейских мифов: о “жидомасонском заговоре” и “невидимой руке - регуляторе рынка”. Он убедительно демонстрирует не только почти полное принципиальное совпадение этих “конспирологических моделей”, но и высказывает мнение, что они взаимозависимы и порождают друг друга. Они являются “заменителями Бога” в самых распространенных, упрощенных, эмоциональных версиях. Если в чистой модели “заговора” на место Бога встает некий Субъективированный Дьявол, направляющий историю в неверную сторону, то в случае “невидимой руки” Бог превращается в Непостижимое Нечто, разлитое по Вселенной и содержащееся во всем. Если первая модель в некоторой степени восходит к гностицизму (Маркион), то вторая явно представляет собой атавизм, связанный с восточными религиями вроде буддизма и индуизма. Оба эти продукта, однако, явились результатами разложения аутентично христианского сознания среднего европейца. Поэтому Гольдфабер начинает анализировать содержание самого христианского учения и показывает, что в его комплексе письменной и устной традиции можно обнаружить оба эти взгляда. Христианство-организация, указывает Гольдфабер, с момента раскола церквей 1054 г. никогда не боролось за чистоту учения, что и привело к победе двух маргинальных идеологий, ныне захвативших умы почти половины человечества. Более того, Гольдфабер убежден, что массы, зараженные такими взглядами уже никогда не станут христианскими. Победа восточного гностицизма и новые гонения на христианскую церковь во всем мире абсолютно неизбежны - таков его вывод.

Произведение Гольдфабера написано тяжелым и довольно скучным языком, содержит множество цитат и текстуальных сопоставлений. При переводе на русский язык многие из них следовало бы опустить, так как они имеют характер чисто академических аргументов.

Гольдфабер Марк. Заменители Бога. Миф тайной полиции. Лондон, 1998

Еврей-католик Марк Гольдфабер медленно, но верно продолжает публиковать бесконечный трактат о заблуждениях человечества. На сей раз его удар обрушился на очередную вариацию мифа "невидимой руки".

"В конце 50-х гг. в Париже, в годы моей учебы в доминиканской коллегии, я познакомился с русским профессором Никитой Моисеевым, первым советским кибернетиком, оказавшимся на Западе в научной командировке, и не где-нибудь, а в полузакрытом центре НАТО. То ли это был какой-то странный и непонятный политический жест Франции, то ли сам Моисеев был весьма удачливым шпионом (а он, скорее всего, им действительно тогда был), но факт остается фактом – он попал чуть ли не в сердце тогдашних исследований в области science de la informacion, причем вел себя чрезвычайно развязно. То есть он свободно знакомился (о ужас!) с белоэмигрантами, представителями военно-промышленного комплекса Франции, католическими священниками вроде меня и т.п. Вдобавок неограниченно сорил деньгами. Это наводило на определенные догадки о миссии товарища Моисеева. Однако интересно другое. Как-то я случайно присутствовал при диспуте "профессора" и одного инженера-француза русского происхождения, который мечтал переехать в СССР. Моисеев всячески его отговаривал. Причем главным аргументом, кажется, убедившим жертву ностальгии, стал типичный для СССР миф (тогда я столкнулся с ним впервые, и он меня потряс) о всесилии КГБ. Видите ли, ораторствовал "профессор", в СССР ни один ваш шаг не останется без внимания органов. На вас заведут досье, куда будут откладываться сведения о том, что вы ели, куда ходили, с кем беседовали, что читали... Время от времени из этих досье будут вырывать куски и предъявлять вам в качестве обвинения. Вы всегда будете под колпаком спецслужб. Вы всегда будете зависеть от их воли. И так происходит с каждым жителем Советского Союза. Так устроена наша страна....".

Затем подобные мифы о всесилии спецслужб не раз попадались Гольдфаберу в самых разных интерпретациях. По его мнению, в самой общей форме этот миф выразил Оруэлл ("Big Brother is watching..."). И тем не менее, как показала история, факты не подтвердились. КГБ и подобные организации в странах советского блока постоянно держали в поле зрения едва ли 10-15% населения этих стран. Однако постоянная слежка за каждым десятым приносила свои плоды. Люди были действительно убеждены в том, что каждый их шаг контролируется. Более того, этому часто находились подтверждения. "Органы" действительно время от времени вырывали из "внешнего мира" того или иного гражданина для профилактической беседы. Миф о собственном всесилии всегда поддерживался ими.

Это не только проблема СССР, говорит Гольдфабер. Дальнейшая концепция книги сводится к следующему. Процесс секуляризации приводит к тому, что человек лишается представления о Высшем Существе. Но внутренняя потребность во "всевидящем контролере" не исчезает, она просто объективируется. Если объективацией зла, дьявола, становятся масоны, то объективацией "псевдобога" неизменно оказывается тайная полиция. В этом заключается логика развития европейского мышления. Тайная полиция всегда занимает место Бога. Она действительно, считает Гольдфабер, выполняет функцию стимулятора деятельности людей. Засилье тайной полиции в том или ином обществе есть просто индикатор его секуляризации. Чем больше нация отпала от истинной веры, тем сильнее власть "компетентных органов". Это и есть наказание отвергнутого Бога. Грубо говоря, заканчивает Гольдфабер, уходя, Бог ставит на свое место агента ФБР или функционера КГБ. И в этом состоит единственно возможное направление развития всех современных обществ. В течение ближайших 20-30 лет Гольдфабер прогнозирует резкий рост власти спецслужб во всем мире и окончательный переход мира к мягкому варианту тоталитаризма. Современные технологии уже сейчас позволяют осуществлять всеобщий контроль за деятельностью людей. Будущее видится ему, как взаимоотношение всемирной элиты (тайной полиции) и массы, брошенной на произвол судьбы, вынужденной в жалких условиях зарабатывать на жизнь. Власть будущего будет основана на монопольном владении информацией. Такова мрачная перспектива, и иной Гольдфабер не видит.

Вораксо Одиссеас. На развалинах текста. Диксос. Афины. 1998

Книга, которая демонстрирует легкую истерию ее автора, поехавшего мозгами на почве филологических исследований. Во время своей научной практики в Германии он неожиданно познакомился с идеями А. Шпеера, известного архитектора времен фашизма, который развивал так называемую теорию проектирования руин.

Суть исследований г-на Вораксо первоначально носила чисто прикладной (по заказу Пентагона) характер и состояла в следующем. Предположим, нам необходимо передать некое важное сообщение в текстовой форме. При этом известно, что текст и его физический носитель в процессе этой передачи могут подвергнуться серьезному разрушительному воздействию (Вораксо допускает, что может быть уничтожено до 99% текста). Задача состоит в следующем. Пусть известно, что некая фраза в этом тексте должна обязательно дойти до адресата, она обладает самой высокой информационной ценностью. Следует вычислить, с какой интенсивностью эта фраза должна повторяться в тексте, чтобы вероятность ее получения адресатом была близка к стопроцентной.

Вораксо проводил следующие опыты: он различными способами уничтожал физический носитель текста, в результате чего было установлено, что чаще погибают, как и следовало ожидать, края страниц и крайние листы рукописей (типичный случай - книга без начала и конца с обгоревшими краями). Таким образом, максимальная интенсивность повторения передаваемого сообщения должна приходиться именно на эти крайние элементы. В середине текста интенсивность может быть снижена, так как этот элемент реже подвергается разрушению. Путем некоторых математических вычислений Вораксо установил, что в общем случае ключевая фраза должна приводиться на каждой странице 3,7 раза, а при наличии текста с обеих ее сторон - 2,5 раза.

На этом прикладная часть заканчивается и начинается самое интересное. Вораксо предлагал специально отобранным аналитикам восстановить полное содержание текста по его “останкам”. В некоторых случаях это удавалось сделать довольно эффективно. Таким образом, сделал вывод автор, при наличии определенной методологии можно создавать тексты, которые при частичном разрушении можно будет восстановить.

Затем Вораксо углубляется в теорию руин гитлеровского министра экономики Шпеера, который считал, что в архитектуре важно создавать тот образ, который может остаться “после всего”, то есть “остов” или “руины” (тут Вораксо ссылается на Хайдеггера, который в статье “Исток художественного творения” говорит о “под-остове” культуры и жизни как таковой), остов абсолютно неразрушимый.

Этот метод, по мнению автора, следует применять и к текстологии. Более того, он немедленно создает сложную филологическую теорию для такого применения.

Вводится понятие “деградации” текста. Каждый текст, создаваемый человеком, немедленно подвергается сложному процессу деградации, то есть передаче читателю, отображению в других текстах и т.п. При этом сам текст как бы разрушается, от него остается голое сообщение. Для автора текста важно донести именно то сообщение, которое он хочет донести. Это получается не всегда (Вораксо приводит многочисленные примеры).

Таким образом, каждый текст по мнению автора надо рассматривать, как разрушающееся здание, и применять к нему две основные операции - реконструкцию и деконструкцию. С помощью деконструкции устанавливается главное сообщение или группа сообщения, а реконструкция либо воссоздает первоначальный замысел автора, либо возводит данный текст к тексту-прародителю. Обе операции входят в число необходимых для понимания любого текста. С точки зрения вораксианской текстологии, главное - установить, на какой стадии деградации находится данный текст (автор выделяет 14 стадий деградации - от сакрального текста до лозунга-сообщения) и откуда он исходит, то есть определить его принадлежность к “текстуальной традиции”.

По мнению Вораксо, наиболее успешно сохраняют тексты мировые религии. Он рассуждает о талмудической традиции, как ярком примере деконструкции и реконструкции. По его мнению, религиозные тексты в наибольшей степени защищены от деградации, хотя и подвергаются ей (они стоят на первой, реже - второй, стадии деградации; вторая стадия деградации по Вораксо, это миф, или предание; третья - толкование, или комментарий, и т.п.). Весьма вероятно, что реконструкция священных текстов даст потрясающие результаты, но свою цель Вораксо видит в ином. Его задача - найти способ создания текстов на некоторой заранее заданной стадии деградации, поскольку это дает определенное преимущество в пропаганде идей (например, политических). Такой способ он и предлагает. Сначала создается “остов” - лозунг-сообщение, затем по определенным приведенным в книге правилам наращиваются дополнительные сообщения, и в результате возникает текст на той или иной стадии деградации. Вораксо утверждает, что тексты могут быть “открытыми сверху”, т.е. возводимыми к некоей традиции (например, религиозной), и “закрытыми сверху”, т.е. лишь сводимыми к простому лозунгу. Исследования научной и художественной литературы, проведенные автором, показывают, что наиболее выгоден с точки зрения успеха на рынке открытый сверху текст, стоящий на 8-10 ступени деградации. Исходя из этого, Вораксо делает вывод ни больше ни меньше, как о том, что наш мир находится примерно в этом актуальном состоянии, и до конца света еще далеко. Начиная с 11-12 степени деградации текста утрачивается прямая связь с текстуальной традицией (она становится доступной лишь узкому специалисту). Итак, до Страшного суда нам надо еще потерпеть, хотя мир, рассматриваемый как текст, неуклонно катится под гору. 11-я степень деградации, по Вораксо, предполагает, что традиционные тексты перестают быть понятными хотя бы в минимальной мере. С этого момента следует начинать отсчет “последнего времени”.

Книга Вораксо интересна тем, что автор пытается создать своего рода “текстологическую физику” и на основе анализа современных ему текстов пробует делать выводы о состоянии Вселенной вообще. Похоже, раньше это никому не приходило в голову.

Вэл Эскизов (с) 1999