Текст:Константин Крылов:Демографическая трагедия
Демографическая трагедия
- Автор:
- Константин Крылов
- Предмет:
- Демографический упадок русских
Ссылки на статью в «Традиции»:
ВЦИОМовские опросы общественного мнения, при всех претензиях в их адрес, по-прежнему остаются одним из самых репрезентентативных источников, отображающих состояние общественного мнения в России. Разумеется, не стоит забывать, что «общественное мнение» — это не «реальность, данная нам в ощущениях», а искусственный конструкт, само существование которого зависит от поддерживающей его сложной машинерии, начиная от прессы и кончая теми же самыми опросами. То есть — не следует думать, что результаты опросов (даже проведённых идеально корректно) отвечают на вопросы типа «что думают дорогие россияне по такому-то поводу». В лучшем случае это ответ на вопрос типа «что сказали некоторые люди, которым посчастливилось „говорить за всех“, в ответ на такой-то вопрос». При этом нет никаких гарантий, что они адекватно выражают своё мнение, и даже того, что это самое мнение у них вообще есть. Над кучей вещей люди вообще не думают, а когда у них вымогают какой-нибудь ответ, ляпают то, что слышали от друзей, по телевизору или что «в голову вступило» в данную конкретную минуту. Тем не менее, при всех этих оговорках, опросы всё же нечто демонстрируют — пусть не «глас народа, глас Божий», но некую тень его. Принимать вырисовывающуюся картину на веру не нужно — а вот истолковывать и делать выводы (осторожные, разумеется) всё же следует.
Особенно это касается вопросов о будущем. Дело в том, что здесь в наши планы вмешивается не только наша собственная дурь, но ещё и объективная реальность — природная и социальная. Простой пример: советские первоклассники почти поголовно мечтали стать «лётчиками-космонавтами» — а становились сами знаете кем. Поэтому, когда постсоветские мальчики и девочки в начале девяностых мечтали о карьерах киллеров и проституток, не следует думать, что через энное количество лет у нас нельзя будет выйти на улицу без того, чтобы не получить пулю или схватить гонорею. Причём, заметим, и то и другое совершенно не связано с «намерениями и желаниями»: просто общество не может состоять из одних космонавтов или из одних киллеров. Просто — так не бывает, и всё тут.
В этом смысле вопросы типа «сколько вы хотите завести детей» следует воспринимать именно как «протокол о намерениях», к тому же не очень-то хорошо выраженных. Мало ли как получится. Одна барышня вообще не собирается рожать — а потом выходит замуж за шефа и дарит ему очаровательную тройню. Другая всю жизнь мечтает о большой семье — но последствия перенесённого в молодости воспаления придатков вынуждают удовлетвориться вознёй с племянниками. Не менее сильно влияют на такие вещи и общественные настроения. Сегодня иметь много детей как бы немодно — а завтра коляска может стать хитом сезона (как на том же Западе, пережившем несколько волн «демографической озабоченности» и, кажется, находящемся на грани новой волны — несмотря на свершившийся «второй демографический переход» и прочие факторы). В общем, «Бог располагает».
Организаторы опроса это тоже прекрасно понимали. И поэтому, вместо малоосмысленного вопроса «сколько вы хотите иметь детей», задали три осмысленных. Во-первых — сколько, по мнению респондента, вообще должна иметь детей «нормальная семья» (не уточняя, что именно респондент понимает под «нормальной семьёй», вопрос был — сколько). Научно выражаясь, этот вопрос был о «социальной норме детности» — то есть о том, как должно быть в идеале. Гегель называл бы это «вопросом о всеобщей воле, отвлечённой от всякой конкретной определённости».
Всеобщая воля такова. С девяноста первого по двухтысячный год большинство россиян считает, что идеальная семья — это семья с двумя детьми (ну, можно три, но это не для всех). В девяносто втором социальная норма упала вниз — до 1.5, но потом картинка довольно быстро выправилась.
Это означает, что даже в самом идеальном случае россияне мечтают лишь о простом воспроизводстве себя в потомстве. На большее — то есть хотя бы на умеренный демографический рост — они не претендуют даже в мыслях.
Второй вопрос был несколько более конкретен — сколько детей хотелось бы иметь респонденту в его собственной семье, опять же — в самом идеальном случае, без учёта привходящих обстоятельств. Здесь картина, похожая до безобразия, разве что цифры пониже (те же двое детей, но несколько меньше ответов «трое»). Есть и провал, приходится он на девяносто четвёртый.
И, наконец, самый интересный вопрос — сколько детей человек планирует иметь за свою жизнь. Не хочет, не надеется — а реально предполагает: будет столько. По Гегелю, это вопрос о «частной воле», полностью отвлечённой от «всеобщего».
Тут всё обстоит просто страшно. Если в девяносто первом люди планировали двух деней (некоторые — одного), то теперь, в двухтысячном, ожидания снизились до 0,9. То есть — один ребёнок или ни одного.
Что это, собственно, означает? «Один ребёнок» — это ещё и совершенно определённый тип семьи. Люди, планирующие иметь одного ребёнка, тем самым (а то и прежде всего) рассчитывают жить совершенно определённым образом. О чём и пойдёт речь.
Во-первых, один ребёнок — это ребёнок, которого (в современных российских условиях) может содержать (на каком-то уровне) один человек. Если говорить конкретно — работающая мать с помощью родственников: мать худо-бедно прокормит, от родственников (прежде всего бабушки-дедушки и какой-нибудь тётки) требуются домашний труд (посидеть с ребёночком — постирать пелёночки), и, возможно, жильё (немножко пожить «у дедушки» — на лето съездить на дачу к сестре бывшей свекрови — «как-нибудь устроимся»). Как правило, женщина, планирующая иметь только одного ребёнка, как минимум не исключает перспективу развода — сейчас или в ближайшем будущем. «Двоих одна не потяну» — железный аргумент против многочадия… С другой стороны, женщина с одним ребёнком ещё может рассчитывать на новое замужество: по современным российским стандартам один чужой ребёнок — это не так страшно. «Таких берут», если выражаться совсем уж цинично. С двумя — шансы падают, даже не в два раза, а куда больше.
Не менее любопытны и другие следствия из планирующейся однодетности. Один ребёнок — это, чаще всего (хотя, разумеется, не всегда — речь идёт о довольно тонких материях) ребёнок, которого женщина заводит «для себя». Что подразумевается под словами в кавычках, так просто не объяснишь, хотя на уровне эмоций и ощущений это очень понятная вещь. Ребёнок «для себя» — это нечто вроде экзистенциальной отмазки в ответ на вопрос «а что я сделала в этой жизни». Ничего плохого в этом нет — однако карьера (даже самая ничтожная) на этот вопрос отвечает тоже, причём с куда большими резонами: карьера даёт деньги и престиж, а ребёнок — чисто затратный проект, по крайней мере в первые двадцать лет… В этом смысле ребёнок приобретает некую дополнительную символическую функцию — как символ неудачи. «Зато родила».
В качестве утешения можно добавить, что у этого явления есть и другая сторона: ребёнок может восприниматься не только как «зато», но и как «и кроме того» — то есть как предмет роскоши.
Начнём с первого. Согласно всё тем же ВЦИОМовским опросам, наши «богатые» готовы иметь больше детей, чем их менее кошелькастые сограждане. И связано это не только и не столько с тем, что они «могут прокормить лишнего ребёнка», а с тем, что лишний ребёнок с некоторых пор начал восприниматься как символ устойчивости и стабильности богатства, этакое «у нас всё в порядке». Таких детей любят, холят, отдают в престижные школы и записывают на дорогущие частные уроки (два языка, теннис, бальные танцы и какая-нибудь верховая езда). Впоследствии эти дети поедут учиться в «белые страны» — и, вполне возможно, там и останутся. Впрочем, богатые родители обычно сами подталкивают своих детей к тому, чтобы они «пожили Там» — или, как минимум, не возражают. «Мы не для того дочку растим, чтобы она в этой стране мучалась, как мы» — сказала мне как-то одна очаровательная мама (моя бывшая однокурсница), объясняя свою жизненную позицию… Так что большой пользы от них для нашей многострадальной Отчизны ждать не приходится: как правило, это отрезанные ломти, причём отрезанные заранее, на уровне родительских установок.
Но вернёмся к нашим опросам. Немалый интерес представляют таблицы с данными об отношении к абортам. Подавляющее большинство россиян (больше половины) категорически не согласны думать о каком-либо ограничении права на аборт. Результат абсолютно ожидаемый: несмотря на то, что никто не считает аборты чем-то замечательным, никто (ни мужчины, ни женщины) не намерены отдавать доставшееся им право решать свои проблемы легальным путём (а аборт — это всегда «решение проблемы») никому, и уж тем более — ненавистному «начальству», которое всегда сделает как хуже. Более того: если аборты запретить, то меньше их не станет. Бабоньки будут уродоваться самостоятельно — благо, их мамы и бабушки прекрасно помнят народные способы вытравливания плода.
При этом, опять же, не надо делать вид, будто вся проблема — исключительно в так называемой «сексуальной безграмотности населения». Важные для себя вещи население выясняет довольно споро, и что на что надевать оно знает. Просто аборты делают не только по «случайному залёту», но и по массе других причин. Например — беременность довольно часто является «последним женским аргументом» для того, чтобы перевести любовника в статус мужа или же «вытащить мужика из семьи» (как у нас выражаются в таких случаях). Правда, довольно часто это всё-таки не срабатывает — и тогда в дело идёт хирургия.
Из всего этого можно сделать печальный вывод. Россия — «современная» страна в смысле внедрения и перенятия всяких «современных институтов». Но, как правило, хреновато с материальным обеспечением этих институтов. Нам хочется жить «как там» — легко, весело и непринуждённо. Беда, что у нас не хватает на это средств — не только материальных, но и организационных. Если для западной женщины развод очень часто оказывается способом поправить свои финансовые дела (что, разумеется, скверно), то для нашей он почти всегда проигрыш (если только бабонька не окажется большей стервой, чем супруг, и не сумеет вытрясти его как следует). Если на Западе аборты делают в основном по каким-нибудь «тяжёлым экзистенциальным причинам» (прежде всего по медицинским показаниям), то у нас это могут совершить в том числе и затем, чтобы решить какой-нибудь мелкий вопрос, типа помянутых выше. И так во всём.
Русские всё время оказываются в положении людей, купивших дорогую западную машину и обнаруживших, что на бензинчик не осталось средств. Честно говоря, по нашим доходам и пожиткам более дикие и патриархальные нравы были бы куда как уместнее. Однако, «того уже не воротишь»: вещь уже приобретена, удобство и лёгкость — оценены. Тот же факт, что её содержание разорительно — не воспринимается, точнее воспринимается как некое стихийное бедствие: «что-то у нас всё между пальцев проскакивает».
Между тем, всякие «дикие» народы — например, те же кавказцы, в среде которых женщина хоть и не пользуется никакими «правами», зато и не боится засады и измены (мужчина её кормит и защищает, а разводы крайне редки) — успешно бьют русских на демографическом поле как хотят. Московские детские сады заполнены гортанно галдящими детишками «лиц кавказской национальности», и их становится всё больше.
Из всего этого можно сделать вывод: необходима некоторая (не слишком далеко заходящая) архаизация нашего общества, возвращение к некоторым (может быть, не всем) традиционным ценностям и моделям поведения.
Интересно, что тот же самый вывод делают и на родине прогресса, то есть на Западе. Например, очень характерны колебания в отношении масс к религии. Запад временами забывает, что он «христианский», но в случае чего не прочь поиграть и на этой струнке, в том числе и в демографических целях. Грубо говоря, христианские семьи крепче, и они лучше соблюдают заповедь «плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю».
Однако ж, и здесь Западу повезло: у них есть куда сдавать назад: «старые» ценности не разрушены, а просто лежат себе в архиве и могут быть в любой момент востребованы. У нас с этим хуже. Во-первых, семьдесят лет разрушения всего традиционного сделали-таки своё дело. Во-вторых, само это «традиционное» не Бог весть как помогает.
У нас тоже существует негласное, но весьма распространённое мнение, что наши христиане (православные) воспроизводят себя лучше, чем атеисты постсоветской выделки. Однако и тут есть проблемка: данные того же ВЦИОМа показывают, что православие в его российском изводе является наименее «репродуктивно-активной» религией из всех имеющихся, включая неверие. Теоретически, правда, православные несколько больше любят детей, чем атеисты. Однако, ожидаемое число детей в православных семьях — 0,81 (менее одного), что ниже, чем даже у атеистов (те дают твёрдую единицу), и уж тем более — других религий (там коэффициент — 1,31). Так что — может быть, православие и хорошая вещь, но выжить оно нам не поможет.
Так что нам предстоит очень серьёзно задуматься о том, каким образом и куда архаизироваться — чтобы не вышло «опять как всегда».