Текст:Константин Крылов:Несколько слов в защиту Сорокина
Скандал с «делом Сорокина» таки доплыл до нового рубежа. Писатель отказался дать показания по возбужденному против него делу. Как сообщил информационному агентству РИА «Новости» адвокат писателя Генри Резник, Сорокин отказался от дачи показаний потому, что считает выдвинутое против него обвинение (в распространении порнографии) «абсурдным». Ну что ж, поза не хуже других: следствие спровоцировано, интерес к действу подогрет. Ща взвоют.
Скажу честно — нынешняя компания «в защиту писателя Сорокина» представляется мне крайне отвратительной. Связано это, однако, не с фигурой защищаемого, а с идеологией самой компании, сводящейся к лозунгу «Руки прочь от наших пацанов». Сорокин — «ихний пацан» (то есть правящая Россией либеральная интеллигенция зачисляет его в «свои»), на него не по понятиям наехали какие-то мелкие «идущие на хрен»… и вот уже правозащелкали правозащитники, засучил липкими лапками ПЕН-клуб, и даже Заокеанские Хозяева — Госдеп США — вступаются за «нашего сукина сына».
На все это нечестие следует сказать ровно одно: «соблюдайте свою Конституцию». Вы, хорошие господа и милые барышни, столько времени голосили о том, что во вверенной вам стране должно быть «правильное судопроизводство», что теперь выражать неудовольствие по поводу того, что это учреждение может работать и против интересов вашей стаи, по меньшей мере неспортивно. Я не вижу никаких оснований для того, чтобы предоставлять любому любимцу наших властителей дум иммунитет от уголовного преследования.
Скажу больше. Сам пафос «всякое слово неподсудно, затыкание рта есть абсолютное зло, и оного не можно допускать не под каким видом» мне решительно непонятен. Я, как человек благонамеренный, полагаю, что есть слова, которые можно и нужно запрещать, а произносящих и пишущих их — преследовать. Российский исторический опыт даёт к тому достаточные основания.
Однако же. Отвращение к ситуации не должно, мне кажется, застить глаза. Поэтому, когда иные люди (в особенности — умные, хорошие, и, несомненно, благонамеренные) начинают всерьёз увлекаться идеей преследования сорокинского сочинительства, поскольку оно-де безнравственно и порнографично, у меня возникают серьёзные сомнения в том, что они всерьез задумывались над тем, что такое безнравственность и порнография.
А потому я вынужден — в интересах истины, а не в рамках этой самой компании, провались она сквозь землю — сказать несколько слов в защиту сочинений господина Сорокина. По крайней мере, по этим пунктам, не затрагивая всё остальное, в том числе и сугубо литературные вопросы.
Прежде всего — о дефинициях. Начнем с того, что существуют тексты, которые, по здравому размышлению, не следует допускать к печати. Во-первых, это относится к сочинениям, где сообщается специфическая информация, которая может быть использована во зло государству (скажем, какие-нибудь государственные тайны) или обществу (например, рецепты изготовления наркотиков или ядов, или пособия для деторастлителей). С этим все понятно. Далее, нежелательны к распространению сочинения безнравственные. «Безнравственное сочинение» — это текст, в котором очерняется и поносится (причем на полном серьезе и убедительно) нечто хорошее, или когда в нем же проповедуется и прославляется нечто скверное. Сюда, например, относится антигосударственная или антинациональная пропаганда, или восхваление убийц и преступников. С этой точки зрения, кстати, образцом безнравственной литературы являются «чеченские речи» Сергея Адамовича Ковалева, не содержащие в себе ни одного нелитературного слова, или «милым таким языком писаные» передовицы «Московского Комсомольца» тех времен, когда каждый мальчик мечтал стать киллером, а каждая девочка проституткой. Или, если подбирать примеры посвежее, какие-нибудь «подростковые» журналы типа «COOL», содержание которых сводится к упорной и целенаправленной борьбе с пятой заповедью.
Заметим, что само по себе изображение чего бы то ни было ни нравственным, ни безнравственным не является. Важен тот эффект, который данное изображение производит на читателя. Например, Стивен Кинг — безупречно (даже, на мой вкус, несколько занудливо) нравственный автор. Все его «страшные ужасы» — это такая добротная, с душой сделанная пропаганда образа жизни и убеждений честного американского обывателя. Все мертвецы и чудовища у Кинга, в сущности, убеждают читателя в одном: если вы свернете с прямой дорожки, предначертанной дорогим американским государством для таких, как вы, то попадете в когти всяких кошмарных тварей, которые сделают вам бо-бо. Дидактично, наивно — но вполне себе морально…
Теперь о «порнографии». Само по себе описание или изображение плотского соития или каких-либо относящихся к нему частей тела ничего плохого в себе не содержит, если только мы не собираемся записать в «порнуху» медицинские справочники или картины эпохи Возрождения. «Порнографией» являются тексты и изображения, созданные специально для того, чтобы вызывать половое возбуждение. Что в некоторых случаях приводит к дурным последствиям (например, когда этим делом начинают зачитываться дети, см. выше о растлении малолетних).
Вооружившись этими «посильными соображениями» (© Солженицын), приступим к творчеству Сорокина. То, что никаких опасных тайн он нам не сообщает, очевидно. То же самое можно сказать и о порнографии: «возбудительное» в текстах Сорокина найти крайне затруднительно. Практически все описания «половых действий», которые у него можно найти, скорее уж заслуживают специальную премию от общества противников секса, до того они антиэротичны. Та же горстка «сексячины», которую можно наскрести у Сорокина по сусекам, несоизмеримо меньше тех панорамных полотен «восемь на семь», что позволяли и позволяют себе малевать вполне себе легальные авторы, к которым никто никаких претензий покамест не предъявлял.
Теперь о безнравственности. Да, мир, рисуемый Сорокиным, уныл и гадок. Однако же нравственных претензий к нему быть не может: писатель честно изображает унылое и гадкое именно как унылое и гадкое, а не как удивительное и достойное подражания — чем обычно грешат всякого рода «радикальные писатели», обожающие идеализировать маргинальный быт и нравы, выдавать подонков за «борцов с системой», видеть в преступниках страдальцев и героев, воспевать паразитические «меньшинства», и так далее. В мире Сорокина много всякой тошниловки, но я как человек старомодный готов ему многое простить за то, что там нет места такому персонажу современный продвинутой литературы, как обаятельный ублюдок. И если сравнивать каких-нибудь сорокинских людоедов, и, скажем, светлый образ Ганнибала Лектора, умницы и эстета, бесконечно превосходящего своих жертв «по уровню развития» и в таковом качестве вызывающего у интеллигентного читателя приступ восхищения — то сомнений не остается: сорокинские герои находятся «по эту сторону» классической эстетики (в которой зло должно смотреться скверно), а герой удачно экранизированной модной книжки — уже «по ту». Как, увы, и весьма немалая часть «современной литературы».
Еще одна кстати всплывающая тема — «насилие» у Сорокина, образы которого-де могут дурно повлиять на чью-нибудь хрупкую психику. Смешно, но этот аргумент время от времени можно услышать даже от людей, которые читают российские газеты и смотрят телевизор… Впрочем, нет, не будем о газетах и телевизоре. Вы, господа хорошие, когда-нибудь интересовались тем, что смотрят ваши малыши? Посмотрите, пожалуйста, диснеевские мультфильмы. Скажем, пару серий про Тома и Джерри, где мерзкая маленькая мышка (судя по всему, олицетворяющая собой какое-то «меньшинство»), садистически изощренно издевается над несчастным котом. Количество и качество актов насилия в двух-трех мультяшках данной серии примерно соответствует сорокинскому «Месяцу в Дахау». И не надо говорить, что «это же сказка» и «они нарисованные». У Сорокина тоже не люди, а буковки нарисованные. И что?
Я, конечно, могу себе представить условия, при которых сорокинское описание действительности могло бы содержать в себе некий криминал. Например, ему вполне могли бы пришить антисоветчину, благо большая часть его текстов немыслима без тщательно выписанного советского колорита. Однако, антисоветизм в современной России — господствующая идеология. На основы же конституционного строя Российской Федерации Сорокин не покушался. Может быть, и зря — но чего не было, того не было. Социальный протест какого бы то ни было типа ему не свойственен. Чай, не Лимонов.
Чернуха во всех видах (как правило, одной левой побивающая сорокинские экзерсисы, хотя бы потому, что выдает себя за «правдивое изображение нашей жизни») льется на нас со всех экранов вот уже второе десятилетие. Это, конечно, нехорошо. И бороться с этим, наверное, надо. Но в таком случае «Идущим вместе» следовало бы пойти и разгромить пару редакций популярных московских периодических изданий, владельцы которых сделали на «очернении российской действительности» (причем сознательном и злокозненном) огромные состояния. Сорокин же, по крайней мере, не делает вид, что все описанное им «бывает на самом деле». Он просто пишет похабные сказки.
Мне могут возразить: пусть даже так, но все равно тексты Сорокина гадкие и противные, и их надо запретить, как надо запрещать вываливать мусор посреди улицы. Я на это могу ответить только одним: сначала надо почистить улицу. Пока из телеэкрана не вылазит какой-нибудь «шендерович», пока свободно выходят и продаются книги и журналы, в открытую поносящие и клевещущие на русских людей, пока еще живы всякие там программы «полового воспитания» и «планирования семьи» — до тех пор претензии к неблагообразию сорокинских сочинений нельзя рассматривать всерьез.
Еще можно спросить: а ты бы дал творения обсуждаемого автора на прочтение своему ребенку? Ну что ж, отвечаю. Моей старшей дочке одиннадцать лет. Ее мама никогда не читала Сорокина и не будет — поскольку она врач, три года проработала на скоропомощной подстанции, после чего все сорокинские изыски в области физиологии воспринимаются в лучшем случае как бледное подобие профессионального фольклора. Разумеется, мама своевременно рассказала ей про всякие «нехорошести» — затем, чтобы та знала, почему не надо ездить в лифте с незнакомыми дядями и почему не стоит брать конфетку у дяди в обмен на просьбу задрать юбочку. Сейчас у нас ведь нет гадской советской власти, при которой еще можно было позволить не объяснять ребенку подобных вещей. Все остальное на «половую тему» ей, я думаю, расскажут в школе подружки, как это обычно и происходит. Что касается по-настоящему вредных воздействий — ох, не знаю, удастся ли оградить ее от воздействия российских молодежных журналов, где мальчиков и девочек принято называть «кексами» и «морковками», презерватив кокетливо именуется «презиком» и даются полезные советы на тему «как вытрясти с предков бабло на развлекуху» и «как поставить родаков на место, если они от тебя че-та хотят». Не знаю также, не увлечется ли она группой «Тату» или чем-нибудь похлеще. В любом случае, я понимаю, что шансов отвратить ее от всей этой дряни, буде она туда вляпается, практически нет. И если она когда-нибудь спросит меня, что ей почитать из Сорокина, я присоветую ей, скорее всего, «Голубое сало», причем порекомендую читать с середины — там, где приведены великолепные пародии на Платонова, Пастернака, и прочих ВПЗР’ов. Может быть, это заставит ее прочесть что-нибудь из Платонова (у которого, кстати, попадаются абсолютно «сорокинские» тексты) или Пастернака.
Впрочем, если уж говорить о детях и возможности их «испортить», то охранителям детской невинности я советую вспомнить те времена, когда они сами были детьми. Я, например, помню, как мы, дворовая малышня, собирались под детской горкой, и один семилетний пацаненок (этакий маленький Сорокин) рассказывал нам бесконечные сериалы: про «писю и попу», про «море какашек» и прочее в том же духе. Время от времени какая-нибудь бдительная бабуська нас разгоняла, а родителям похабника жаловалась. Родители были «из простых», и сыночка после жалоб добросовестно лупили ремнем по попе — особенно сильно ему попало, когда тот сочинил историю «как Ленин обкакался». Потом все выросли, и интерес к «какашкам» прошел сам собой. Все выросли, и все забылось.
Теперь не то. Вот, к примеру: не так давно после долгого перерыва я побывал в гостях у одних своих старых знакомых. Это очень милые, интеллигентные люди, сумевшие вписаться в новые рыночные реалии, не растеряв по дороге накопленного культурного багажа. Они проводят немало времени в разъездах по миру, но живут пока здесь. Недавно они записали свою дочку (очаровательный ребенок) в лицей с углубленным изучением английского языка. Чтобы помочь дочке поскорее освоиться, дома теперь говорят только на английском, благо и мама и папа хорошо владеют разговорной лексикой. За каждое русское слово девочка получает от матери пощечину. «Мне ее тоже жалко, но надо закрепить рефлекс, — объяснила мне интеллигентная мама, — а то так и будет по-русски разговаривать». И потом с кротким удивлением звонила мне по телефону: «Костя, я не поняла, почему ты ушел и хлопнул дверью? Что случилось?»
Да нет, ничего такого не случилось. Просто хочется сказать спасибо всем популярным литераторам, от Акунина до Марининой включительно (и в том числе — дорогому товарищу Сорокину). За то, что они все еще разговаривают по-русски.