Текст:Михаил Харитонов:Джехути

Джехути

Автор:

Михаил Юрьевич Харитонов

Дата публикации:

февраль 2006—ночь на вторник 15 августа 2006

На стоянке перед корпусом выстроились в ряд чёрные «Линкольны».

Вырулив на площадку перед корпусом, Ена, прищурившись, смотрела, как едкое калифорнийское солнышко лениво пощипывает полированные железные бёдра воронков.

Воронки — это её, Ены, словечко. После очередного визита шестицилиндровых птичек — корпорация проводила сокращение, — она рассказала Винарскому, что при Сталине это тоже происходило так, да и машины использовались, в общем, такие же, лимузинного типа, с жёсткой перегородкой между водителем и салоном. Винарский покивал головой, а потом стукнул наверх, что госпожа Кзылходжаева проводит параллели между политикой корпорации и советским тоталитарным режимом. Он сделал это из соображений корпоративной лояльности. Винарский перебрался в Штаты из Киева относительно недавно — его купил всё тот же Чопра, отловив молодого талантливого математика на каком-то конгрессе, — и пытался как можно скорее освоиться в новой жизни. Как все новички, он слегка переамериканивал по части боссоугодничества.

Чопра рассказал ей про донос за чашкой кофе. Она, в свою очередь, повспоминала вслух, как это делалось в Париже, когда она работала в Европейском институте сравнительной антропологии: там кляузы писались на хорошем французском языке, со скрытыми цитатами из Верлена. Чопра вежливо посмеялся.

Тогда ей было можно всё. Результаты обнадёживали, перспективы манили, конкуренты астматически пыхтели за спиной, поэтому Гириш Чопра — маленький, чёрный, похожий на мандрагору — закрывал глаза на любые грехи и подписывал любые счета. Если бы понадобился живой белый тигр, её достали бы ей живого белого тигра. Ну, может, крашеного: индюки всегда немного ловчили и привирали по мелочам. Но достал бы.

Но то было давно. Теперь отношение изменилось. Результаты обнадёживали, но не более того. Перспективы затуманились. Конкуренты, прикинув расклады, переключились на более реалистические задачи. Чопра стал сухим и надменным и занялся любимым делом любого начальства — наведением дисциплины. Потом лабораторию поставили под сквозной контроль и стали требовать вороха отчётности…

Ну а теперь, судя по всему, воронки приехали за её людьми.

Ена припарковалась, но из машины не вышла. Достала пачку ментоловых сигарет, обезображенную огромной надписью «табак убивает», и зажигалку. Курить в помещениях корпорации запрещалось. Даже когда она была в фаворе — и то она не могла выбить для себя право глотать дым на рабочем месте. А уж теперь-то…

Она немного посидела с закрытыми глазами, воображая себе сцену увольнения — какой она могла бы быть. Скорее всего, решила она, это будет проделано в жёстком корпоративном стиле. Как раньше говорили — get walked out of the building.

Сейчас Ена поднимется на свой четырнадцатый этаж. Охранник на этаже забудет поздороваться. Направившись в свой кабинет, она не увидит на двери таблички с надписью «Ena Kzylkhodzhaeva». Останутся свежие дырки от шурупов. Уже всё понимая, она рванётся в приёмную к Чопре, и там ей сообщат, что господин Гириш Чопра очень занят и принять её не сможет ни сейчас, ни потом. К тому времени в её бывшем кабинете уже будет ждать security officer. Он сообщит, что она более не является сотрудником корпорации «Сурья-Вамша», даст бумаги на подпись, десять минут на сборы — и любезно предложит складную коробку для личных вещей. Под его пристальным наблюдением она вытряхнет в эту коробку накопившийся в ящиках мусор: использованные салфетки, рекламные буклеты, мандариновые корки, томик стихов Цаньяна Гьяцо и обломки черепахового гребня.

В лифте она, может быть, столкнётся с Винарским и Ритой, прижимающими к груди такие же, как у неё, коробки. Винарский промолчит, Рита посмотрит в спину. Но, скорее, тоже промолчит.

Потом у неё заберут карточку-пропуск и вручат талон на поездку домой в одном из чёрных лимузинов. Всё. Три месяца сохраняется зарплата, а потом — здравствуй, рынок труда. Перегретый рынок высококвалифицированного труда.

Во всяком случае, они думают, что так всё и будет.

Она посмотрела на себя в автомобильное зеркальце. Увидела то же, что и всегда: чёрную, высохшую азиатскую старуху с бритой головой и в дорогих очках с платиновой оправой. Оправу она завела после того, как однажды охранник — кажется, марокканец — принял её за уборщицу.

Нет, конечно, Ена знала обо всём заранее. внутрикорпоративная переписка для устройства 26 оказалась прозрачной, как стратосфера. Знала она и то, что Наблус тянул с этим до последнего: старый индюк, несмотря ни на что, верил в успех.

Она ещё немножко посидела в машине, сожалея о том, что не успела найти то, что ей нужно. А ведь совсем недавно она наткнулась на кое-что стоящее: она даже не подозревала, что подобные документы могут быть записаны. Это уже были не какие-нибудь паршивые секреты, а тайны, настоящие тайны, ещё хотя бы неделю, всего неделю… Но что ж теперь-то.

Ладно. Придётся идти длинным путём и копать понемногу.

Теперь пора звонить начальству и говорить правду. То есть ту часть правды, которую начальству следует знать.

Кому звонить? К президенту корпорации, господину Наблусу Гангадатте, обращаться бесполезно: Наблус воздвиг между собой и окружающим миром непреодолимый барьер в виде секретарской комнаты. Конечно, у неё теперь есть номер его секретного телефона — но Наблус испугается, а это совсем нежелательо. Чопра не возьмёт трубку: он не готов к скандалу и будет прятаться. Гупта… Гупта в отъезде — он, кажется, поехал в Будапешт на какую-то выставку электроники. Возможно, он даже не знает, что её уволили. Его телефон у неё есть.

Там, в Европе, ночь. А, ничего, пусть.

*

Батакришна Гупта проснулся — как обычно, сильно дёрнувшись всем телом. Он лежал под тонкой простынёй в гостиничном номере. Часы показывали без четверти семь, но врали: было темно. Внизу кричали венгры.

Гупта потянулся, прикидывая, не пройтись ли ему по ночному городу и не выпить ли ему чего-нибудь не очень крепкого ли в каком-нибудь местном кабачке — так, чтобы без туристов, только местные. Венгры ему нравились. Веселый, неопасный народ. Как и все эти маленькие европейские племена: чехи, румыны, и эти, как их там, словаки? словенцы? — гурьба жовиальных людишек с плохими зубами, и каждый носится со своей национальной историей, как две капли воды похожей на соседскую и ни в чём не стыкующейся с соседской. И везде потчуют своей национальной водкой и каким-нибудь особенным томатным супом, почему-то считающимся очень острым.

Он немного полежал, переживая состоявшийся день. Конференция оказалась небесполезной, но неинтересной. Кого интересует гонка процессоров? То есть, конечно, потребителя это интересует, потребитель нуждается в гигагерцах и терабайтах, и он получает эти гигагерцы и терабайты в новой жестянке с отличным дизайном. Но в высшей лиге, где бодаются лбами производители настоящей техники, царит уныние. Уныние, какое бывает, когда все вместе упёрлись в одну и ту же стену…

На соседнем балконе проснулась кошка и заорала, желая любви.

Не хватает прорыва, думал Чопра. Которого — он чувствовал это шкурой — все ждали именно от них. «Сурья-Вамша», молодой индийский тигр из Силиконовой долины, кто же ещё. Тем более, что информация просачивалась: многие знали, над чем они работают.

Увы, увы. Даже Ена не смогла пробить эту стену.

Он вспомнил её такой, какой увидел её впервые: худую, чёрную азиатскую старуху у доски с уравнениями. Тогда она выступала перед Лондонским королевским научным обществом с докладом «О принципиальной возможности создания квантового компьютера с неограниченной скоростью вычислений». Она говорила на каком-то ужасающем варианте английского — то ли на пиджине, то ли на пала-пала. Позже он узнал, что когда-то Кзылхождаева была знаменитым антропологом и выучила английский в каком-то амазонском племени, где прожила не то пять, не то семь лет.

Это произошло пять лет назад. Через полгода корпорация «Сурья-Вамша» обратилась к Ене с предложением возглавить работы по квантовому компьютеру. Кзылходжаева приглашение приняла.

Похоже, сказал себе Батакришна Гупта, всё это было напрасно. Надо признать: на нашем нынешнем уровне знаний…

Кто-то спустил воду в гостиничном клозете: победно загудели трубы. Сквознячок принёс ароматы бигоса и дешёвой сигары. Зазвонил сотовый телефон.

Гупта нашарил на тумбочке трубку, поднёс к уху.

— Хай, — скрипнуло в ухе, — Кзылходжаева говорит. Проснитесь, Гупта, во мне есть важные новости. Мы имеем результат проекта.

Сонная одурь слетела с Гупты, как неумелый жокей с норовистой лошади.

— Ена, я вас плохо понимаю. Вы сказали — результат?

— Да. Результат. Заключительный результат. «Устройство 26» работает. Проверка показала скорость счетов. Она ограничена только скоростью выхода данных. Вы ещё спите, Гупта?

Тот рывком перекинул ноги через край кровати, сел. Плеснул в стакан тёплой минеральной воды из графинчика и выпил, чтобы освежить рот.

— Ена, вы уверены? У нас есть квантовый компьютер?

— Да. У нас есть это.

— Вы провели тестирование?

— Да, очень полный тестинг. Результат получен четыре месяца назад. Мы только делали испытания.

— Что-что? — механически спросил Гупта. Он думал сразу о многом: о том, куда он дел очки, о размещении акций «Сурья-Вамша», и о том, что сегодня он, пожалуй, уже не успеет выпить, разве что в самолёте.

— Я сказал: мы сделали четыре месяца испытаниями.

— Я немедленно вылетаю, — Гупта сел на кровати, нашарил левой ногой туфлю. На ощупь найденная туфля показалась правой.

— Вы сонный, Гупта. Вы всё ещё имеете сон. Вы должны теперь кричать на меня. Почему я не сказала ранее? Четыре месяца испытаний. Почему я говорю сейчас? Теперь вы кричите?

— Почему ты, сраная ослица, говоришь мне это сейчас? — завизжал зампредседателя совета директоров корпорации. — Мы потеряли четыре месяца на твои тесты! Ты нарушила договор с компанией!

— Я отвечаю. Компьютер дает неожиданные последствия. Теперь я ничем не могу объяснять их. Вы должны быть срочны здесь. Между прочим. Меня отклоняют от корпорации. Закрывают лабораторию и я уволена с моими людьми. Делайте это назад, немедленно, сейчас. Или вы ничто не имеете, никакого результата. До свидания.

В трубке загудело.

Батакришна Гупта швырнул её на кровать. Потом, выругавшись, схватил снова и начал набирать номер.

*

Питер Окорочко — большой, белобрысый, с розовым здоровым лицом — положил на хлеб кусочек лярда, сверху поперчил и добавил полщепоти какой-то индийской термоядерной специи. Винарский отвернулся: это зрелище действовало ему на нервы. Рита, напротив, наблюдала за манипуляциями с извращённым интересом.

— Budem, — наконец, провозгласил Питер, поднимая стакан.

— Давно хотела спросить… а что такое «budem»? — поинтересовалась Рита.

— Какое-то хорошее пожелание. Мой отец был украинец, — напомнил Окорочко.

— Между прочим, употребление алкоголя в рабочее время запрещено, — отреагировал Винарский,. — Это нарушение трудового контракта.

— Извини, это не моё дело, но мне и в самом деле кажется, что ты много пьёшь, — осторожно сказала Рита.

— Кто-нибудь видел меня пьяным? — ответил вопросом на вопрос Окорочко.

Винарский завозился в кресле, в который раз пытаясь устроиться поудобнее. Сиденье из синтетической кожи так скрипело и повизгивало, как будто под ним трахались надувные поросята.

— Что будем делать, команда? — попыталась взять на полтона выше, чем обычно, Рита.

— Может быть, Ена найдёт какое-то решение, — сказал Винарский, потянувшись к пакетику с чипсами. Рита это заметила и отодвинула чипсы подальше. Тот обиженно посмотрел на неё и снова заскрипел креслом.

— Аркадий, — попросила Рита. — Ты можешь этого не делать?

— Я ничего не делаю, — надул губы Винарский.

— Шум, — напомнила Рита. — Этот твой шум. Ты всегда чем-нибудь шумишь.

— Оставь его, Рита, — посоветовал Окорочко. — Мы все на нервах.

Рита взяла чашечку с кофе, подула на неё, хотя кофе давно остыл. Сделала глоток, скривилась: кофе был дрянной.

Она покрутила пальцами прядь бесцветных волос и в который раз подумала о том, как всё-таки тяжело быть некрасивой блондинкой.

— Скажите мне кто-нибудь, почему мы верим Ене? — задала она риторический вопрос.

— Наверное, потому, что она нас ни разу не обманула, — подумав, ответил Окорочко, отрезая себе ещё лярда.

— Объясните мне кто-нибудь, что происходит, — в который раз затянул своё Винарский. — У нас есть квантовый компьютер или нет? Мне кажется, что мы обманываем работодателей, — последние слова он произнёс с твёрдым нажимом, как говорят положительные герои в телесериалах.

Окорочко посмотрел на него, но ничего не сказал. Он знал, что Винарский дважды настучал на него Чопре.

— У нас есть квантовый компьютер, — вздохнула Рита. — Теперь остаётся понять, как он работает.

— Но он работает, — упёрся Винарский. — И мы должны…

— Мы должны, — жёстко сказала Рита, — сообщить начальству, что твои знаменитые алгоритмы ни к чёрту не годятся. Как и мои программы. И твоя, Питер, электроника.

— То есть признать, что мы зазря получаем кучу денег, — заключил Окорочко.

Винарский дотянулся до чипсов, разорвал пачку наискось и зашвырнул в рот первую порцию.

Рита отпила ещё кофе. Он стал совсем холодным.

Аркадий смачно хрустел чипсами и осторожно вытирал руку о кресло.

Окорочко собрался звонить по сотовому, осторожно нажимая кнопки. Маленькая трубка утопала в его огромной руке.

Он уже набрал номер, когда телефон зазвонил первым. Окорочко поднёс трубку к уху, выслушал, потом налил себе ещё водки. Выпил не закусывая.

— Это Чопра, — сообщил он.

— Нас увольняют? — спросил Винарский, закрывая рот ладонью, чтобы не летела чипсовая крошка.

— Ещё нет. Ена вроде бы решила что-то показать. Сейчас сюда летит Гупта, а к вечеру прибудет Наблус. Надо подготовить что-то вроде демонстрации.

Винарский как-то так извернулся в кресле, что оно натурально хрюкнуло.

— Что надо делать нам? — Рита взяла чашку с остатками кофе, подошла к окну, где стояла пальметта в кадке, и вылила кофе в землю.

— Пока не знаю, — сказал Окорочко. — Он мне ничего не сказал.

— Но Ена здесь?

— Не знаю. Наверное.

— Налей мне водки, — неожиданно попросила Рита.

*

Так называемое «устройство 26» выглядело очень просто. Внутри широкогорлой колбы с запотевшим донцем, опутанной разноцветными проводками, находилась трёхгранная пирамидка из мутного льда размером с детский кулачок. Стоящая на соседнем столе рабочая станция «Сурья IX» смотрелась куда внушительнее.

— Это и есть квантовый компьютер? — президент компании «Сурья-Вамша» Наблус Гангадатта наставил на колбу палец с длинным холёным ногтем. — Он какой-то маленький.

— Кванты маленькие тоже, — без тени иронии заявила Кзылходжаева.

— Вот как? — Гангадатта продолжал рассматривать пирамидку. — А что это там светится?

Батакришна Гупта прищурился: он не видел никакого свечения. Пришлось нагнуться. В самом деле, внутри пирамидки можно было разглядеть крохотную искорку света — что-то вроде царапинки.

— Эффект, — непонятно сказала Ена. — Такой эффект работы ячеек. Компьютер содержит квантовые ячейки. Этот лед сохраняет их внутри себя.

Батакришна Гупта позволил себе чуть-чуть потянуть в улыбке тонкие, совсем не индийские губы. Квантовые ячейки были старой, ещё пятилетней давности разработка «Сурья-Вамша», так и не нашедшей практического применения.

— Как же вы решили проблему синхронизации метастабильных состояний? — небрежно поинтересовался Первый.

Гупта с усилием натянул на лицо выражение почтительной невозмутимости. Шеф любил делать вид, что ничего не понимает в разработках, которыми торгует. Каждый раз выяснялось, что он в курсе текущих проблем. Хуже того: президент, как правило, знал о них больше, чем сам Батакришна Гупта. Никакие попытки объяснить старикану, что, согласно современным управленческим концепциям, микроменеджмент — зло, а делегирование ответственности — благо, не помогали: Гангадатта почему-то считал нужным знать, что, собственно, он предлагает потребителю.

— Насколько я припоминаю, — небрежно рассуждал Наблус, — главной проблемой было то, что соединенные вместе квантовые ячейки в принципе не могут находиться в одном состоянии. Так?

Кзылходжаева кивнула.

— И заранее нельзя сказать, в каком именно состоянии будет находиться каждая ячейка в каждый следующий момент.

— Имеется путь, — осторожно возразила Ена. — У нас есть алгоритм Винарского. Рассматривает состояние ячеек. Но в начале счета квантовой динамики он заканчивает работу. Поскольку состояние зависит от результатов счета. Это к программе компьютер на ячейках, необходимо знать заранее результат о счете. Тупик. Поймите?

— И как же вы сумели выйти из положения? — вклинился Гупта, делая вид, что понял.

— Быстро я не могу отвечать это, — вздохнула Кзылходжаева, подбирая слова, максимально близкие к нормативному английскому. — В целом я перевернула идею относительно вычисления. На обычном компьютере мы имеем начальные условия, и мы пробуем получить решение. На квантовом компьютере мы признаем, что решение существует. И к этому соответствует любое распределение вероятностей состояния ячеек, которые мы должны найти. Это движение с конца к началу.

— Я не понимаю, — признал, наконец, Наблус. — Ведь решения у нас ещё нет, не правда ли?

— Да. Но мы можем работать со всеми решениями одновременно.

— С континуумом решений, — встрял Гупта, радуясь возможности сказать что-то умное.

— Нет. Не континуум, — отрезала Кзылходжаева. — Это множество сильнее.

— Нам напоминают, — тонко и мудро улыбнулся президент компании, — что континуум имеет мощность алеф-один, а даже мощность множества функций, проходящих через одну точку, гораздо выше. Множество же решений всех возможных задач я даже не берусь себе представить… если речь идёт о нём.

— Не абсолютно так. Но это незначительно, — отмахнулась Ена. — Важно, что имеется метод. Имеются решения, с которыми мы можем работать сразу. Один из них — решение проблемы распределения вероятностей. Квантовый компьютер должен рассмотреть себя. Сам себя он пересчитывает.

— Но ведь для того, чтобы обсчитывать свои состояния, компьютер уже должен работать? — спросил господин Гангадатта. — А если он не работает, как он может обсчитывать свои состояния?

— Я знаю, это странно. Но мы нашли путь решения. Компьютер получает информацию относительно следующего состояния ячеек непосредственно от набора. Мы назвали это счет в скорости, превышающей бесконечность. Это напоминает, как если бы результат готов до счетов. Поймите?

— Извините меня, — вежливо сказал президент компании — но здесь проходит граница моей компетенции. Я не настолько хорошо разбираюсь в квантовой физике. Скажите мне главное: это работает?

— Да. Скорость обработки данных фактически бесконечна, — сказала Ена. — Но теперь я скажу главный неожиданный результат. Того, за что мы потратили лишние четыре месяца.

Все затихли.

— Помнить вы нашу беседу? — обратилась Кзылходжаева к Гупте. — я сказала, что скорость приема результатов ограничена возможностями выхода данных. Я не сказала относительно входа.

*

Полковник Херберт Ауль терпеть не мог современной техники. Например, один вид автомобилей, выпущенных в новом тысячелетии, вызывал у него изжогу — все эти зализанные линии, которые делают машину похожей на задницу шлюхи. Разумеется, сам он ездил на специальной и очень современной — если так можно выразиться, — машине, зато кузов был выполнен в стилистике старого «Понтиака». В молодости, когда он занимался баскетболом и готовился к поступлению в Вест Поинт, у него был как раз «Понтиак» — нормальная мужская тачка.

Тех же мнений полковник придерживался и относительно всего прочего. В кабинете у него стояла добротная деревянная мебель. Кресло было способно выдержать его вес — около трёхсот фунтов — без единого протестующего скрипа. Стол был также деревянным, позапрошлого века, а не какая-нибудь там штука-дрюка из стекла и никеля. Окно забрано кованой решёткой, привезённой из Европы. И, разумеется, никаких компьютеров: он физически не выносил эти штуки, которые, как грибы, повырастали теперь на каждом столе. Вместо этой гадости он носил очки в черепаховой оправе, придающим его квадратной физиономии относительно добродушный вид, и перстень на среднем пальце. Крохотная видеоустановка проецировала в каждый глаз изображение виртуального дисплея, клавиатуры и мыши, а перстень позволял снимать движения пальцев в воздухе. Что касается прочих потрохов, они размещались в портсигаре и были связаны с очками и перстнем защищённой беспроводной связью.

Худощавый блондин, сидящий на жёстком гостевом стуле у окна, всё это знал. Он также знал и то, что система была украдена Агентством года три назад у одной молодой фирмы, подававшей надежды. Коммерческая модель так и не поступила в продажу: компания-производитель вляпалась в патентную дрязгу, да так и не отчистилась от дерьма. Вообще-то судебное дело было начато с подачи Агентства и лично господина Ауля. Компания не хотела сотрудничать с американским правительством, а это в глазах истинного патриота Америки, каковым полковник, безусловно, являлся, было в высшей степени предосудительным поступком.

Вот и сейчас господин полковник пялился в пространство и возил пальцами по столу, двигая невидимую мышь.

— Значит, «Сурья-Вамша» чего-то добилась, — сказал он, наконец, вслух.

— Не совсем так, — почтительно возразил худощавый блондин, сидящий перед полковником. — Чего-то добилась Ена Кзылходжаева.

— Как вы можете выговаривать это имя? — поинтересовался полковник.

— Я работал с русскими, — объяснил худощавый, — а также с татарами, казахами и киргизами. Все эти люди очень не любят, когда их имена искажают.

-Дикари обидчивы, — пожал плечами Херберт Ауль.

— Госпожа Кзылходжаева — экстравагантная особа, но не дикарка, — заметил блондин.

— И что, она и в самом деле сделала квантовый компьютер?

— «Сурья-Вамша» наняла её для этой цели. План работ был рассчитан на три года. Ена была уверена, что ключ от сверхбыстрых вычислений у неё в кармане.

— И что же?

— По нашим сведениям, корпорация закрывает лабораторию и сворачивает работы. Тем не менее, наш человек в лаборатории…

— Сколько там людей?

— Кроме Ены, трое. Все — высококвалифицированные специалисты в своих областях. Петер Окорочко, Рита Сафари и Аркадий Винарский. Последний — недавний иммигрант, сотрудничает с нами из патриотических побуждений. Так вот, по его информации, четыре месяца назад у них что-то получилось. Один из образцов, с которыми они работали, стал проявлять некие свойства, которые можно попытаться использовать для квантовых вычислений. Винарский утверждает, что Ена фактически скрыла это от начальства. Он уверен, что получен какой-то результат, «интересный для американского правительства», — последние слова блондин закавычил голосом, давая понять, что это цитата.

— Значит, Ена что-то сделала и скрывает это от начальства? Может быть, рассчитывает продать результаты кому-то ещё?

— Очень сомневаюсь, — сказал блондин. — Она не настолько любит деньги.

— А что она любит? У неё есть странности? — спросил полковник.

Блондин понял.

— Особенных нет. Политикой не интересуется. Не религиозна. Не состоит в радикальных организациях и не поддерживает их. Живёт одна. Сексуальная жизнь отсутствует. Возможно, девственница, хотя в этих экспедициях к чёрту на рога случается всякое…

— Это вы о чём?

— В прошлом она была антропологом. Ездила в экспедиции. Долго жила в одном индейском племени в районе бассейна Амазонки.

— И что? Это имело какой-то смысл?

— Более чем, — подтвердил блондин. — Её работы по обрядовой практике архаических обществ считаются классическими. Получила за них премию Боасианского центра, очень престижная награда. Пожертвовала денежную составляющую премии Фонду защиты дикой природы.

— Радикальная экологистка? — заинтересовался Ауль.

— Нет.

— Тогда зачем?

— Как ни странно, эксперимент. Она тогда интересовалась социологией и писала статью о благотворительности как социальной практике. Ей захотелось проверить какие-то свои выводы.

— И сколько она отдала?

— Кажется, сто пятьдесят тысяч.

— Для того, чтобы написать статью?

— Да.

— А потом она всё это бросила и занялась математической физикой?

— Нет. Сначала она занялась историей науки. У неё есть интересные заметки о культе бога Тота у египтян. Правда, научная общественность эти работы не приняла из-за чересчур экстравагантных выводов, но…

— К чёрту всех египетских богов. Что потом?

— Потом уже матфизика. Здесь она добилась успеха. Её работы по квантовым эффектам в сверхтонких слоях…

— Считаются классическими, да? Как ей всё это удаётся?

— Она гений, — пожал плечами блондин. — Такое бывает.

Полковник Ауль вздохнул. Он занимался технологическим шпионажем уже пятнадцать лет, и за это время убедился, что гении и в самом деле существуют. Как правило, это бывали очень странные и неприятные люди. Одного из них полковник лично пристроил в хорошую психиатрическую лечебницу — исключительно для того, чтобы избавить от федеральной тюрьмы.

— Скорее всего, ею движет любопытство, — предположил блондин. — Она занимается тем, что ей интересно.

Херберт Ауль немного подумал.

— В таком случае, она и в самом деле построила этот самый квантовый компьютер, — решил он. — А может быть и ещё что-то. Активизируйте работу по «Сурья-Вамше». Мы должны знать все подробности.

*

Господин Наблус Гангадатта потеребил ухоженную бородку цвета эбенового дерева

— Итак, если я правильно понял ваши объяснения, вы утверждаете, что ваш компьютер не нуждается во вводе данных. Он берёт их из воздуха. Или из вакуума. Или из этого вашего континуума. Как вы это объясняете? — спросил он с надеждой в голосе. — Опять квантовый парадокс?

— Я не знаю, — Кзылходжаева поморщилась. — Я не могу объяснять.

— Может быть, это что-то вроде голограммы? Восстановление целого по фрагменту? — вмешался Гупта.

— Я думал об этом также, — сказала Ена, разглядывая колбу. — Но данные вообще не связаны с любым с целым. Они могут быть нерегулярны. Тогда мы сделали испытания и видели: необходимо войти настолько в большое количество данных, что это мог отличать их от других последовательностей. Потом он начинает набирать их откуда неясно.

— Я плохо понимаю, — ответил президент компании. — Давайте на примерах, так проще. Правильно ли я понял, что если мы будем вводить в компьютер, скажем, собрание сочинений Шекспира, то достаточно будет ввести один сонет, а всё остальное окажется там само?

— Приблизительно так, — ответила Ена. — Мы пробовали. Это работает. Лучше ещё данные относительно издания. Тогда он работает со всем объемом текста.

— Очень интересно, — встрял Гупта. — А если речь идёт о текстах, которые малодоступны? Скажем, о таких, о которых известно только название?

— Иногда кое-что собирается, — осторожно сказала Кзылходжаева, — иногда нет.

— Это невероятно. Покажите мне это. Сейчас, — потребовал Гангадатта.

Ена пожала плечами, подошла к рабочей станции и нажала несколько клавиш.

— Это испытательная программа. Два окна. В левом это необходимо войти ваши данные. Тогда станция соединяется на квантовый компьютер. И справа будет иметь полностью файл.

Наблус подумал. Потом кликнул курсором по левому окну и набрал несколько строчек. Когда он вводил четвёртую, в правое окошко внезапно высыпался длинный столбик текста.

Ена бесцеремонно заглянула через плечо и увидела первые строчки:

Мой сад весь в зелени, как в сказке,

Не умолкают песни птичьей пляски…

В этот момент Президент компании медленно сполз со стула.

*

— Совещаются, — повела плечиком Рита. — Все в сборе. Наблус приехал собственной персоной. Гупта, кстати, прилетел из Европы… Старый набоб отлепил сраку от циновки, невероятно.

— Потише, Рита, — испугался Винарский. — Тут наверняка эти самые…

— Жучки? Да пусть их. Ругать начальство — признак лояльности. Сотрудник, говорящий о шефе в уважительном тоне, наверняка продаёт корпоративные секреты конкурентам. Это написано в любой нормальной книжке по менеджменту персонала…

— Почему-то мне кажется, — вступил Окорочко, — что наш Первый не читает книжки по менеджменту персонала. Он всё-таки индус. Человек старых традиций. Брахманы там, кшатрии. Или как у них это всё называется?

— Ты слишком долго работал на японцев, Питер. Наблус Гангадатта — надутый боров, но всё-таки он родился в Америке, а не в Индии. Как и ты.

— Я родился в Америке, но я украинец, — набычился Питер. — Я пью водку.

— Это точно… Так или иначе, Гангадатта — не японский сенсей.

— Рита, ты не знаешь, что такое сенсей. Когда я работал в токийском отделении, насмотрелся я на этих мамото-шмамото, попирающих сандалиями Вселенную…

Рита пыталась разделаться со стейком, принесённым с первого этажа в пластиковой коробке. Кусок мяса скрипел под ножом, как несмазанные ворота.

— Они когда-нибудь начнут нас кормить человеческой едой? — на всякий случай спросила она.

— Нет, — с удовольствием сказал Окорочко. — Это противоречит корпоративной этике. Скажи спасибо, что ты, как-никак, ешь говядину. Священную корову, между прочим. У них там коровы священные животные. Наверное, ихний Санта-Клаус на них ездит.

Рита с усилием оторвала кусочек мяса от жёсткой пластины, обмакнула в соус.

— Ш-шит, почему у них нет нормального американского кетчупа?

Винарский крутил в руках кусок станиолевой фольги, который нашёл на столе. Ему ужасно хотелось похрустеть ею, но не хотелось нарываться на скандал.

— Мне кажется, — ни к кому не обращаясь, проговорил Питер, — что Ена собирается выкинуть какую-то штуку.

— Если так, — вздохнула Рита, — мы-то что можем сделать?

*

— Да просто детские стишки, — Наблус уже вполне оправился от внезапного обморока и даже не слишком конфузился. — Я написал их в четыре года. И, конечно, никому не показывал. Но хранил этот листочек. Что-то вроде талисмана, понимаете? Представляете, насколько я был удивлён?

— Я изучала талисманы, — сообщила Ена.

— Да-да… Кажется, вы занимались антропологией? — вспомнил Наблус.

— Да, раньше. Это смешная история. Когда русских удаляли из нашей республики, наша семья заимствовала к себе дом. Там имелся русский магазин научных книг. Отец выбросил книги, потому что хотел иметь место под маленькую лавку. Я была совсем небольшая, но я понимала также на-русски и на-французски. Я унесла к мне непосредственно книгу. Исследования по культуре полинезийцев. Я была маленькой, но я смогла прочитать её. Фундированность работы показалась мне недостаточной. Я написала критику на французском языке, и представила на один научный журнал. Мне тогда имелись семь лет. Журнал не принял работу, но ко мне приехали люди от фонда развития из Европы. Они дали мне место в программе поддержки. Это изменило мою жизнь, — добавила она после недолгой паузы.

— Почему вы бросили антропологию? — заинтересовался Президент.

— Меня прекратил интересовать человек, — быстро ответила Ена, как будто ждала именно этого вопроса. — Всё что находится в человеке действительного, это есть природа. Я занялась природой. Физика, математика. Это имеет силу.

— Понимаю, кажется… — начал было президент, но Кзылходжаева его перебила:

— Простите. Я уходить. В то время как меня не будет, вы думайте относительно приложений, — она развернулась на каблуках и побежала к двери.

— Кажется, она не очень-то хорошо воспитана, — со вздохом сказал Гангадатта. — Сумасшедший гений, не так ли?

— Нам тяжело с ней работать, — подхватил Гупта, радуясь возможности совпасть во мнениях с президентом корпорации. — Если честно, то она совершенно невыносима. И ещё эта ужасная манера говорить… Можно ведь выучить нормальный английский?

Хлопнула дверь.

— Так или иначе, — наставительно заметил Наблус Гангадатта, — она сделала невероятную вещь. Не будем обсуждать оттенки оперения курицы, которая снесла золотое яйцо…

— Завтра же, — пообещал Гупта, — мы составим примерный план…

— Оставьте свои планы, — отмахнулся Гангадатта, разглядывая кусок льда под стеклом. — Это слишком большая вещь, чтобы торопиться с планами…

— Да, в самом деле, — Батакришна Гупта ещё раз воспользовался возможностью совпасть во мнениях с господином президентом, — надо исследовать все возможности.

— Интересно, — озвучил свои размышления Наблус, — а если ввести в этот компьютер фрагменты Гераклита — он восстановит утраченную книгу?

— Надо бы попробовать… Но гораздо интереснее посмотреть, что лежит в некоторых сейфах. Если знать названия и хотя бы начальные строчки кое-каких документов…

— Вы идиот, Гупта. И я тоже идиот, — спокойно и размеренно сказал Гангадатта. — Приведите эту женщину сюда немедленно. Выслушаем её условия.

— Какие условия? — спросил Батакришна Гупта, чуя неладное.

— Её условия, — повторил президент корпорации. — Если знать начальные строчки документов, то можно получить их полный текст. А вы говорили, что она четыре месяца тестировала компьютер. Как вы думаете, чем она занималась эти четыре месяца?

Гупта глухо застонал, схватился за сотовый телефон и начал названивать постам охраны, распоряжаться и давать указания.

Он всё ещё распоряжался, когда рабочая станция «Сурья IX» призывно загудела, пытаясь обратить на себя внимание.

На экране появилось нарисованное лицо Ены.

— Простите, — раздался голос в динамиках, — но меня теперь будет более удобно и более благополучно связываться с вами на некотором удалении.

*

— Да, — Кзылходжаева спокойно признала очевидное, — я использовала квантовый компьютер в определенных приватных целях. Я выяснила набор документов, некоторые очень конфиденциальные. Я скопировала кое-что. Но я не хочу, чтобы любой человек пугался этого. Или делать шантаж этим. Я сделала это, чтобы гарантировать свою личную безопасность и материальные интересы.

— Шантаж. Секреты. Инсайдерская информация, — бормотнул Гупта, сглатывая слюну, — ведь можно играть на бирже…

— Я так сделала также, — заметила Кзылходжаева. — Мне было интересно это и я сделала немного денег. И это не уникальный путь дохода через эту разработку. Есть неограниченные возможности для денег. Но американское правительство не будут давать вам, чтобы вы делали это.

— Почему? — всё так же спокойно поинтересовался Наблус. — Впрочем, понимаю… Как вы думаете, они уже знают?

— Кто может о ней знать? Ена, вы не соблюдали режим полной секретности? — Батакришна Гупта обрадовался возможности проявить расторопность и компетентность хотя бы напоследок.

— Насколько я понимаю ситуацию, имеются в виду спецслужбы, — Гангадатта задумчиво посмотрел на колбу. — Они наверняка за нами шпионят. Мне остаётся надеяться, что вы, Ена, что-то предприняли? — президент «Сурья-Вамши» слегка приподнял тонкую бровь.

— Конечно, — бесстрастное жёлтое лицо Кзылходжаевой перекривила ухмылка, точки на экране метнулись в разные стороны, — на диске этой машины находится пакет материалов, который упростит переговоры. Изучите их. Люди правительства придут скоро, но будете готовы разговаривать с ними, — пообещала Ена и исчезла с экрана.

*

Переговоры проходили в личном кабинете Наблуса Гангадатты — среди бархатных драпировок, статуэток индийских божеств, свечей и курительных палочек, которые никогда не зажигались.

Америку и её интересы представлял человек с квадратным лицом, бычьей шеей и фигурой, характерной для бывших спортсменов, разрешивших себе пиво и чипсы. Его сопровождал блондин с невыразительным лицом и очень прямой спиной.

Представитель Америки называл себя полковником Хербертом Аулем. Блондин обозначил себя как «мистер О’Нил». Наблус Гангадатта уже знал, как его зовут на самом деле и какое звание он имеет. За те десять дней, которые прошли с момента исчезновения Ены Кзылходжаевой, он вообще узнал много нового.

«Нил» тоже был в курсе дела и понимал, что Наблус может знать о нём всё или почти всё. Но предпочитал играть по старым правилам.

Гангадатта, по своему обыкновению, усадил гостей в кресла — слишком низкие для нормального человека — а сам расхаживал по кабинету. Он знал, что американцев это нервирует и заставляет раскрываться. С азиатами он обращался иначе.

Сейчас он стоял у окна и наблюдал за тем, как устроились гости. Полковник Ауль раскинул огромные ноги вперёд и в стороны, показывая, что он тут главный и у него самый большой хрен. Блондин чопорно поджал ноги — но так, чтобы иметь возможность в любой момент вскочить. Полковник был агрессивнее, блондин опаснее, но Гангадатта не боялся ни того, ни другого: на сей раз все козыри были у него.

— Давайте начистоту, — гнул своё полковник, энергично рубя ладонью воздух. — Вы случайно заимели штуку, которая вам не по зубам. Квантовый компьютер должен принадлежать американскому правительству. Или никому. Это вопрос национальной безопасности. Вы напрасно думаете, что можете шантажировать американское правительство. Даже если вы с помощью этого вашего компьютера натаскали каких-то документов, это ничего не изменит. Ни вы, ни кто-то другой не сможете ими воспользоваться. В крайнем случае мы пойдём на любые меры. Я сказал — на любые. Вы поняли?

— Хорошо, давайте начистоту, — тонко улыбнулся Наблус Гангадатта. — Вы напуганы и поэтому пытаетесь напугать нас. В этом нет необходимости. Я родился в Соединённых Штатах. Я американец — такой же, как вы. Я не хочу ничего такого, что противоречило бы интересам моей страны. Я даже готов был бы рассмотреть ваши требования самым благожелательным образом. Но есть несколько обстоятельств, которым этому препятствуют. И вы их знаете.

— Если вы прячете эту бабу, мы её найдём… — начал было Ауль, но Наблус его перебил:

— Я не знаю, где она находится. И никто этого не знает. Последний раз Ену Кзылходжаеву видели возле грузового лифта.

— А видеокамеры? У вас тут всё нашпиговано этими маленькими штучками, — вставил своё слово «мистер О’Нил».

— Увы. Именно в этот момент произошёл сбой на центральном сервере. Вирус. Вся следящая система была выведена из строя на тридцать минут. Начальник компьютерной службы уволен. Хотя… имея в распоряжении устройство 26, она вполне могла прочесть и расшифровать коды доступа.

— А показания свидетелей? У неё довольно своеобразная внешность. Не может быть, чтобы её никто не запомнил. Наконец, она же уехала отсюда на чём-то?

— Скорее всего, она спустилась в подвал, — вздохнул Наблус, — и через него вышла на автостоянку. Там, правда, кодовые замки… но — сами понимаете. Потом она вышла на площадку, где стояли автомобили… знаете, для развоза по домам уволенных сотрудников. Ена каким-то образом проникла в один из автомобилей. Между салоном и кабиной водителя есть перегородка. Водитель не видит, кого он везёт. Его дело — довезти человека до места и открыть дверь. Адреса были известны заранее. Мы думаем, что она села в одну из этих машин.

— Чушь какая. Вы ведь изолировали здание?

— Да. Но машины для развоза надо было выпустить. Компьютер сообщил, что…

— Ну да, ну да. Эта Ена подчинила себе все компьютеры. Сказки про хакеров.

— У неё и в самом деле очень большие возможности, — осторожно сказал Наблус Гангадатта. — И они сохраняются до сих пор. Она поддерживает постоянную связь с устройством 26.

— Это как же? — снова подал голос полковник, чувствуя, что он теряет инициативу.

— Вы уже знаете, — Гангадатта сказал это тем самым тоном, каким хорошие учителя говорят с альтернативно одарёнными учениками, — что устройство способно получать информацию как бы ниоткуда: достаточно знать некоторую её часть, чтобы получить целое. Мы предполагаем, что госпожа Кзылходжаева ввела в компьютер программу: время от времени проверять содержание какого-то документа, из которого компьютеру известны первые строки. Может быть, этот документ лежит у неё в кармане. А может быть, она просто говорит вслух определённые слова. После этого начинается приём потока данных. В частности, компьютер воспринимает изображение Ены и воспроизводит то, что она говорит.

— Похоже на блеф, — перебил блондин с прямой спиной. — Наверное, она просто звонит по сотовому телефону.

— Нет. Мы всё проверили. От квантового компьютера не исходит никаких излучений и он не принимает никаких излучений. Сейчас он находится внутри изолированной камеры. Это ему не мешает работать. Вы можете убедиться сами.

— Вы хотите сказать, что эта Ена всё предусмотрела?

— К сожалению, да. И ещё одно, самое скверное обстоятельство. Мы не знаем, как работает квантовый компьютер.

— Ну да, ну да. Убегая, она уничтожила всю документацию…

— Нет, конечно. Вся документация у нас имеется. Думаю, господин Винарский снабдил ею и вас также…

Полковник демонстративно промолчал. «Мистер О’Нил» предпочёл поступить так же.

— Так или иначе, — продолжил Наблус, выдержав подобающую паузу, — о том, что находится внутри устройства 26, на уровне конструкции и программного обеспечения, мы знаем абсолютно всё. Проблема в том, что мы не можем повторить этот результат. Мы пытались. У нас сейчас имеются два образца, в точности копирующие устройство 26. Мы готовы передать их вам для изучения, вместе со всеми сопровождающими материалами. Но они не работают. Работает только устройство 26.

— А во время этих своих так называемых тестов Кзылходжаева не могла что-нибудь поменять в программном коде?

— Нет. Это были именно тесты. К сожалению, мы не подумали о том, что результаты тестирования тоже могут иметь ценность… Вы даже не представляете себе, куда она засунула нос, — лицемерно вздохнул он. — Впрочем, учёные любят тайны, а тут такая возможность… Отчасти я её понимаю.

— Это мы обсудим отдельно, — пообещал блондин. — Так, значит, вы находитесь с ней на связи?

— Не так. Это она связывается с нами — когда хочет этого.

— И что она вам говорит?

— В основном — предупреждает о ваших действиях, — с удовольствием сообщил Наблус.

— Вы можете выключить этот ваш квантовый компьютер? Хотя бы на время? — поинтересовался «мистер О’Нил».

— Нет, — твёрдо сказал президент «Сурья-Вамша». — Потому что потом мы не сможем его включить снова. Или он потеряет свои уникальные свойства. Нам это не нужно. Вам это не нужно тоже.

— Понятно. В общем, мы намерены забрать у вас эту штуку, — закончил полковник, снова пытаясь вернуть себе инициативу. — Сейчас вы впустите наших людей, и они займутся оборудованием. Если с компьютером что-то случится, отвечать будете вы.

— Не получится, — развёл руками Наблус Гангадатта. — Ена предупредила, что в случае перемещения образца 26 за пределы здания она введёт в него программу самоуничтожения. Не забудьте: для того, чтобы эту программу ввести, ей достаточно напечатать код на бумаге. Или написать от руки.

— Хорошо. В таком случае в этом здании не должно быть вас. Американское правительство конфискует этот корпус. Вам будет выплачена компенсация…

— Если в здании не будет меня или других сотрудников корпорации, — Гангадатта потеребил бородёнку, — Ена сделает то же самое. — А также — если мы будем сидеть в своих кабинетах и не появляться в лаборатории. Не забудьте: квантовый компьютер способен работать с любыми данными. Например, с показаниями телекамер. А может быть, он не нуждается даже и в этом, а просто сканирует пространство… Вы можете рискнуть, но в таком случае лишитесь курицы, которая несёт золотые яйца.

— Очень интересно. Похоже, она ведёт себя как лояльный сотрудник корпорации. А с чего бы? — прищурился «мистер О’Нил».

— Не знаю, — честно сказал Наблус. — Но её условия очень конкретны. Она требует, чтобы устройство 26 оставалось собственностью компании «Сурья-Вамша». Она также требует, чтобы сотрудники компании имели неограниченный доступ к устройству. Разумеется, мы можем предоставлять право пользования устройством кому-нибудь другому, в том числе и представителям американского правительства. Но только в присутствии наших сотрудников. У корпорации есть свои тайны… как и у вашей конторы. Вот лично вам, — обратился он к блондину с прямой спиной, — наверное, было бы неприятно обнародование результатов внутреннего расследования о нецелевом использовании средств? А Кзылходжаева выкопала подобные документы из ваших баз. Правда, базы шифруются. Но квантовый компьютер считает с бесконечной скоростью и ломает любые шифры… Понимаете?

«Мистер О’Нил» не изменился в лице, во взгляде тоже ничего не отразилось. Полковник оказался чуть слабее: глаза у него метнулись вверх и налево, как у человека, собирающегося соврать.

— Не волнуйтесь, — произнёс Наблус заготовленную фразу. — Вашему начальству тоже есть что скрывать. Так что давайте всё-таки договариваться.

*

— Я им не секретарша, — ворчал Винарский, медленно превращая в лапшу длинную распечатку. — И не охранник.

— Конечно, нет. Ты шредер, — сказал Окорочко.

Ему было скучно сидеть в лаборатории, ничего не делая. Куда приятнее было бы вместе с другими разработчиками ковыряться в тех документах, которые корпорация — разумеется, в отведённое для её нужд время — таскала из сейфов конкурентов. Увы, одним из условий соглашения с Агентством было чёткое разделение функций.

— Да. Что-то нет никого, — подтвердил Винарский.

Неделька и впрямь выдалась довольно спокойной: по крайней мере, всякие важные правительственные персоны не стояли толпой в коридоре, а подходили по одному. По сравнению с прошлым месяцем, когда китайцы собрались напасть на Индонезию и весь высший генералитет Соединённых Штатов дневал и ночевал в здании корпорации, взахлёб читая документы враждующих сторон, это был просто штиль. В основном с компьютером общалось руководство корпорации, старательно выбирая свой лимит времени. Чопра и его люди отчаянно потрошили сейфы и компьютерные базы конкурентов. Сейчас как раз шло их время — судя по миганию огоньков на рабочей станции, устройство 26 кто-то вовсю пользовал.

Винарский извёл всю бумагу на обрывки и принялся разминать пальцы, хрустя суставами.

— Почему они посадили сюда именно нас? — продолжал он своё обычное нытьё.

— А кого же ещё? — спросил Питер. — Они действуют по обычной схеме. Чем меньше людей знают об этой штуке, тем лучше. Мы о ней знаем. Значит, лучше использовать нас, чем посвящать в дело посторонних.

— Ну да. Сталин бы нас просто расстрелял, — Винарский начал оглядываться в поисках ещё какой-нибудь бумажки, но ничего поблизости не обнаружилось. Около устройства 26 — теперь покрытого сферической пуленепробиваемой оболочкой, — валялась пара соблазнительных бумаженций, но Винарский опасался, что они могут иметь какое-то отношение к национальной безопасности. На прошлой неделе перетряхнули всю лабораторию из-за одной такой бумажки.

— Нас тоже могли бы… ну, упрятать достаточно далеко, — вовремя смягчил Окорочко. — Если бы не Ена и её условия.

— Интересно, а она сама работает с устройством?

— Наверняка, — убеждённо сказал Окорочко. — Я уверен, она что-то ищет.

— Ты хотя бы догадываешься, что?

— Нет. Она всегда была… странная. Зачем, например, ей понадобились мы?

— Не знаю. Интересно, где она сейчас? — спросил Винарский и тут же потерял интерес к вопросу: он увидел возле кресла Окорочко пластиковую обёртку с воздушными пузырями, которые лопаются с таким отличным треском.

— Хороший вопрос, — улыбнулся Окорочко. — Я уверен, они перерыли всю страну. И ещё несколько стран в придачу.

— Не может быть, чтобы ЦРУ и ФБР… — убеждённо начал Винарский, верящий в Америку и её возможности.

— Значит, она испарилась, — пожал плечами Окорочко.

Внезапно за дверью завизжала сирена.

— Это ещё что за дерьмо? — подпрыгнул Аркадий. Он терпеть не мог громких воющих звуков.

— Начальство прибыло, — ухмыльнулся Окорочко. — Очень высокое начальство. Что-то они откопали.

*

Президент Соединённых Штатов Америки Лео Новак, самый могущественный человек на Земле, морщась, пил зелёный чай со льдом. Он терпеть не мог чай, тем более зелёный, но его лечащий врач — ещё более могущественный человек, чем он сам — недавно запретил ему нормальные мужские напитки, а заодно и кофе. Он запретил бы и чай, если бы Новак его любил. Во всяком случае, сам Лео был в этом уверен на сто двадцать процентов.

— Итак, — с удовольствием сообщил он четверым по ту сторону стола, — у нас новый кризис.

— Вообще-то, — заметил генерал Мейер, председатель Объединённого комитета начальников штабов — кризис всё-таки не у нас и он не новый.

— Последняя русско-японская война была в девятьсот четырнадцатом, — авторитетно заметил госсекретарь Джонс.

Президент посмотрел на него почти с нежностью. Он любил, когда люди выставляют себя дураками.

— Как бы то ни было, — снова начал Мейер, бросив на Джонса сердитый взгляд, — острова были захвачены Советами в ходе второй мировой войны. Япония, естественно, хочет свою территорию назад. Во времена СССР на её требования не обращали внимания. Потом ситуация поменялась, но к тому времени обладание Курильской грядой превратилось у русских в повод для национальной гордости, а у японцев сформировался комплекс. То есть проблема вышла из рациональной плоскости, — генерал включил высшее образование, — и превратилась в своего рода архетип отношений между этими странами…

— И нас это устраивало, — перебил Президент, с трудом допивая остатки зелёной мерзости, — проблема островов не позволяла русским сблизиться с узкоглазыми слишком сильно… Но сейчас они настроены воевать.

— Откуда это известно? — на всякий случай спросил начальник Разведывательного управления армии, старый и осторожный Йозеф Крейцхофер. Он, разумеется, отлично знал, откуда во все заинтересованные ведомства льётся поток уникальной информации, но всегда предпочитал уточнить.

— Всё оттуда же, — ответил Лео.

Присутствующие переглянулись и заулыбались.

Президент отметил про себя, что к хорошему люди привыкают быстро. Ещё четыре месяца назад само существование устройства 26 казалось чем-то невероятным. Первый доклад полковника Ауля был встречен с нескрываемым скепсисом. Теперь же жизнь без машинки для чтения чужих писем казалась просто немыслимой, невозможной — как, скажем, без электрического света. То, что раньше было видно — в лучшем случае — как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, теперь предстало, что называется, лицом к лицу.

— Ставлю вопрос иначе. Как мы на это вышли? — не отставал Крейцкофер.

— Они там смотрели один документ, — небрежно бросил Президент, — наткнулись на упоминание другого документа… Как обычно.

— Плохо то, — опять вступил Джонс, — что у обеих стран есть ядерное оружие.

— Тут есть нюанс, — заметил генерал Мейер. — В каком-то смысле у обеих стран его нет.

— То есть? — переспросил Президент.

— У японцев есть бомбы, но нет права их примерять, — усмехнулся генерал, — а у русских есть право, но нет бомб, вот в чём вся штука. Русские ракеты сгнили в шахтах лет десять назад, а ядерные заряды пришли в негодность ещё раньше. Бомба — скоропортящийся продукт. Что касается японцев, у них бомба есть. Но официально они безъядерная держава, применение ядерного оружия противоречит конституции страны и вызовет международный скандал таких масштабов, что лучше и не начинать.

— Следует ли из этого, что война, если она начнётся, пройдёт без применения ядерного оружия? — переспросил Лео, думая при этом, влить ли в себя ещё чашечку зелёной гадости или побаловать себя чем-нибудь посущественнее. Победил страх перед эскулапами: он налил себе ещё зелёного чая.

Мягко, по-шмелиному, загудел телефон. Тембр гудка был подобран психологами специально для Новака — так, чтобы он вызывал минимальное раздражение. Новаку этот звук не нравился, но спорить с психологами было себе дороже.

— Слушаю, — бросил он в пространство.

— Господин Ауль прибыл, — сообщил низкий женский голос, синтезированный компьютером. Президент, разумеется, предпочёл бы живую секретаршу, но это было бы несовременно, к тому же его специалисты по связям с общественностью не одобрили бы такой шаг.

— Пусть пройдёт, — Президент успешно подавил вздох. — Вот сейчас мы всё и узнаем.

Полковник Ауль выглядел как настоящий американец. Президенту нравились такие люди — возможно, потому, что он привык чувствовать интеллектуальное превосходство над этой человеческой породой.

— Ну, что там говорит наша чудесная машинка? — поинтересовался Президент.

— Мы сидим уже вторые сутки и читаем правительственную документацию, — с удовольствием сказал полковник. — Чёрт, до чего же хорошая штука этот квантовый компьютер, всё как на ладони. По названию одного документа выходишь на другой, от него на третий… Всё равно что прыгать по кочкам.

— Это всё очень интересно, — Новак поморщился и подумал про себя, что дураки всё-таки бывают неприятны, — но что эти ребята собираются делать? Они будут бросать бомбы?

— Непохоже, — полковник напустил на себя деловитость, — во всех имеющихся планах применение ядерного оружия даже не обсуждается. Зато обе стороны опасаются, что бомбу применит другая сторона.

— И это заставляет их держаться в рамках, — закончил Лео. — А вы прокрутили сценарные планы войны?

— Да, результаты здесь, — полковник протянул Президенту тонкую папку цвета салата. — Мы прогнали несколько тысяч вариантов по нашим моделям. В другом случае это заняло бы лет сто, не меньше. Отличная всё-таки штука этот квантовый компьютер, — тут полковник решил, что уже достаточно поизображал дурака, чтобы не потерять благосклонность босса, и перешёл к делу, — Результаты очень интересны. Если коротко: поскольку ядерное оружие не будет пущено в ход, то, при условии невмешательства в конфликт третьих сил, они будут сопеть и возиться на коврике где-то с полгода. Японцы вооружены лучше и с боевым духом у них всё в порядке, но русские тоже зададут им жару. Кончится это, скорее всего, поражением России: им придётся отдать острова на более или менее почётных условиях. По нашим расчётам, косвенным результатом войны станет экономический расцвет обеих стран.

— Это ещё почему? — заинтересовался Новак.

— Ну как же. У японцев начнётся послепобедная эйфория. На этом фоне правительство поднимет налоги, мотивируя это ростом расходов на армию. Но японцы заплатят. Деньги пойдут в исследовательские программы двойного назначения… В общем, из своей экономической ямы они вылезут.

— Дальше всё как у нас, — перебил Крейцхофер. — А что получат русские?

— Поражение заставит их задуматься о спешном освоении Дальнего Востока. В регион будут вложены серьёзные деньги, чтобы его удержать. Опять же модернизация армии, которая у них затянулась. Это потребует наведения элементарного порядка, а их экономике именно этого-то и не хватает. Плюс выгоды от примирения с Японией: после отдачи островов у японцев снимется комплекс, а включение программ развития Дальнего Востока вызовет бурный рост товарооборота…

— Меня больше беспокоит, что в таком случае получаем мы, — сказал Президент. — И как это будет выглядеть в глазах общественности.

— Судя по тем документам, которые есть у нас, русские, японцы, китайцы и вообще все заинтересованные стороны только и ждут американского вмешательства, — прокомментировал полковник. — Для того, чтобы свалить на нас ответственность за происходящее. Как известно, во всём и всегда виноваты американцы.

— Это понятно, — Новак откинулся в кресле, вспоминая, как он, левый журналист, писал нечто подобное. — И что мы в таком случае будем делать?

— Скорее уж, — в третий раз попытался вступить Джонс, — надо подумать, чего мы не будем делать.

— О! — Президент поднял палец. — Очень правильная постановка вопроса. Пусть хоть раз разберутся сами, без нашей помощи.

*

Рита скучала.

Её дежурство затянулось. После сумасшедшего вчерашнего дня, когда рабочая станция, казалось, раскалится добела — такую лавину запросов обрушили на устройство 26 люди из Вашингтона — наступило временное затишье. Разумеется, какой-то дядька в погонах сидел у рабочей станции и долбил клавиатуру, как дятел. Время от времени на экране что-то появлялось. Рите не полагалось знать, в чём роются вашингтонские стратеги, к тому же по экрану бегали какие-то иероглифы, похожие на насекомых, просвеченных рентгеном.

Саму Риту допускали к устройству редко и только под присмотром. Она занималась малоинтересной, но нужной деятельностью на пользу компании — воровала исходный код некоторых интересных программ. На это её квалификации хватало: она могла более-менее внятно представить себе исходники некоторых кусков деассемблированного кода. Правда, машина чаще всего вытаскивала не финальный вариант, а какие-нибудь промежуточные, нерабочие. Тут приходилось возиться.

Но сейчас было дежурство и делать было совершенно нечего.

Вообще-то шла очередь Винарского, но тот приболел.

От скуки она играла на лаптопе в пинг-понг. Световое пятнышко прыгало туда-сюда, это помогало скоротать время.

Дядька в погонах кончил свою долбню и ушёл. Но рабочая станция продолжала гудеть и мигать огоньками — похоже, устройство 26 нагрузили какой-то вычислительной задачкой. Наверное, экономисты, подумала Рита без особого интереса. Этих интересовали не столько добываемые из ничего документы, сколько возможности мгновенного обсчёта числовых моделей, которые иначе нужно было бы прокручивать чуть ли не столетиями, а то и тысячелетиями. Несмотря на то, что квантовый компьютер просчитывал их практически мгновенно, вывод данных требовал времени, а потому такие работы затягивались на много часов.

Она решила посмотреть новости. Лаптоп был подсоединён к сети — это разрешалось. Новости были неинтересные. Президент Лео Новак выступил с речью по поводу российско-китайского конфликта и ещё раз заверил мировое сообщество, что США не собираются вмешиваться в дела суверенных государств… Японский премьер сказал, что проблему с островами следует решить в ближайшее время, иначе правительство оставляет за собой право на любые действия… Русские с их жёстким заявлением… Экономическое положение Америки отличное, курс доллара слегка скорректирован… Выплачен небывалый штраф за нелицензионное использования программного обеспечения… Футбольная сборная Греции обошла итальянцев и вышла в полуфинал… Ничего интересного.

Она снова принялась за пинг-понг, уже без толики азарта, на автомате. Потом перед глазами всё поплыло, руки опустились. Бесплотный световой мячик последний раз стукнулся о край экрана и пропал. Рита задремала.

Снились ей что-то фрейдистское: какие-то лестницы, переходы, лифты, везущие вверх и никогда не довозящие до верха. Даже во сне она понимала, что это всего лишь символы, проецируемые нерастраченным либидо. Надо бы, наконец, найти себе мужчину… Послушное подсознание тут же вытолкнуло из глубины мужскую фигуру — тонкую, тёмную, закутанную в тёмный плащ с капюшоном на голове. Фигура поднималась по лестнице вверх. Двери — откуда-то во сне взялись двери — раскрывались перед ней. Рита шла следом и одновременно понимала, что она сможет встретиться с тёмной фигурой только на самом верху. Поэтому она просто следовала за ней, ожидая, когда же кончатся эти бесконечные ступеньки.

На самом верху — она не знала, где это, но чувствовала, что это и есть верх, — было чуть светлее, чем внутри. Ущербная луна освещала каменную площадку, посреди которой стояла ледяная льда. Внутри льдины что-то светилось неясным злым светом.

На плечо Риты опустилась рука. Она вздрогнула и обернулась.

Это была та самая фигура в чёрном. Капюшон был откинут, и тут Рита поняла, что зря грешила на либидо: то была женщина, причём не из тех, воспоминание о которых могло бы смутить чей-нибудь сон.

— Здравствуй, Рита, — сказала Ена. — Я должна тебе кое-что объяснить.

Во сне Кзылходжаева говорила нормально, без своего обычного акцента. Рите это почему-то не понравилось.

— Я хочу присесть, — капризно сказала она.

— Нет, — строго сказала Ена. — Здесь не то место, чтобы сидеть. Вообще-то оно не предназначено ни для людей, ни для их душ. Ты смогла подняться сюда только потому, что шла за мной.

— Что со мной происходит? — Рита слегка встревожилась.

— Смотря с какой точки зрения смотреть, — сказала Ена. — Если с человеческой, ты спишь и видишь сон. Но существуют и другие точки зрения на этот вопрос. Ты хочешь их узнать?

— Пожалуй, нет, — ответила Рита.

— Я так и думала, — с едва заметным удовлетворением в голосе заметила Ена. — Хотя это не меняет дела. Человеческая точка зрения, в сущности говоря, не хуже прочих.

— Почему ты говоришь нормально? — перебила Рита. В ней проснулось что-то вроде любопытства — ей было интересно, как сотканный из материи сна призрак ответит на этот вопрос.

— Потому что я не говорю, — ответила Ена. — Я не думаю словами. На самом деле это ты разговариваешь сама с собой моими мыслями.

— Где ты сейчас находишься на самом деле? — любопытство Риты чуть-чуть выросло.

— Здесь, — пожала плечами Ена.

— А где ты была раньше? Где ты прячешься? — не отставала Рита.

— Я же сказала, здесь. Там же, где и ты. Я никуда не уходила. У меня тихо и никто не мешает работать.

— Работать с квантовым компьютером? — Рита чувствовала, что мёрзнет, но никак не могла прекратить этот странный разговор и проснуться.

— Квантовых компьютеров не бывает, — сказала Кзылходжаева. — Посмотри сюда, — она показала на кусок льда.

Рита посмотрела на ледяную глыбу и снова увидала огонёк — неприятный, острый.

*

Питер Окорочко был пьян.

Понятное дело, нализываться по-настоящему на людях было небезопасно. Во-первых, не следовало портить себе репутацию среди коллег — к тому же дело могло дойти до начальства или осесть в какой-нибудь базе данных, чего Окорочко боялся ещё больше. Во-вторых, по пьяни ему всегда хотелось съездить кому-нибудь по морде, что грозило попаданием в полицейские протоколы и всё той же базой. Однако оставаться в одиночестве в подобном состоянии тоже было небезопасно. Папаша Окорочко, любивший заложить за воротник, чуть было не отдал концы, захлебнувшись собственной рвотой.

Питер не хотел повторять ошибок родителя. Поэтому он присмотрел в городе несколько мест, где можно было надраться, не особенно рискуя.

Это заведение он нашёл совсем недавно. Сначала полутёмный закут на четыре столика не внушал доверия, а его владелец, он же повар и официант в одном лице, маленький человечек с грустно висящими усами, казался подозрительным типом. Но довольно быстро выяснилось, что человечек — безобидный иммигрант, плохо говорящий по-английски и боящийся всего на свете. Зато у него был твёрдый лярд, чёрный хлеб и польская водка, к тому же он неплохо делал гороховый суп с копчёностями и всегда был готов лояльно отнестись к перебравшему клиенту, если тот не создавал проблем. К тому же здесь не играла музыка, которую Окорочко ненавидел почти так же, как свою работу.

Окорочко пил давно — с тех самых пор, как ушёл с кафедры логики Университета Пардью и занялся практическими вещами. «Сурья Вамша» платила ему неплохие деньги как разработчику FPGA-программируемых матриц нового поколения, потом он ушёл на высокое проектирование, а потом его взяла к себе Ена. Эта работа ему почти нравилась, особенно в последнее время, когда деньги шли за так и их можно было спокойно пропивать.

Сейчас Окорочко сидел в любимом месте — в тёмном тупике за угловым столиком, под кондиционером. С одного бока столик закрывало жалкое подобие барной стойки, с другой была стена, с третьей — тоже. Это создавало иллюзию защищённости, к тому же сюда не доносились запахи с кухни.

На сей раз желаемое состояние было достигнуто довольно быстро. Питер ещё не успел осушить пузатый графинчик «Выборовой», а в голове уже стояло мягкое гудение, как будто внутри разворошили улей.

На ум почему-то шла Япония. Интересная страна, он там остался бы ещё на пару лет, но предложение от «Сурья-Вамши» показалось более привлекательным… Маленькие женщины, почти без сисек, зато с такой нежной кожей, которой в Америке просто не бывает, преданные и коварные одновременно, у них это как-то совмещается… Японские начальники, все эти мамото-шмамото, попирающие сандалиями Вселенную… Очень интересные разработки в области контекстно-зависимой логики были у этого типа из Токийского университета, жаль, что у него такие проблемы с английским… В голове Питера закрутилась и пропала крохотная комнатка, стол, заваленный книгами, словари, переложенные закладками из папиросной бумаги, кошка манеки-неко с поднятой левой лапкой, «Книга Перемен» на справочнике по процессорной архитектуре. Было, было, прошло.

Он налил себе ещё водки, кинул себе внутрь жгучий комочек. Зажевал пивом из банки и кусочком перчёного чёрного хлеба. Уронил голову на руки и прикрыл глаза: его слегка повело. Где-то за ушами жужжала пьяной мухой разогнавшаяся кровь.

«Книга Перемен» его когда-то интересовала, да. Эпоху назад, в университете, Окорочко даже опубликовал маленькую статейку о логике расположения гадательных фигур в книге. Потом он начал писать вторую статью — о том, что двоичный код «И Цзин» не является числовым, а представляет собой вариант формализации глобальных ситуационных признаков. Статью не поняли, а зря. Потом, уже в Японии, он пытался разговаривать на эту тему с тем человеком, но и он оказался мамото-шмамото…

«Ты пьян и думаешь о пустяках», — образовалась в голове неожиданно трезвая мысль.

Питер недоумённо помотал башкой: ему не понравилось то, что в неё залетело.

— Я пьян, — попытался сказать он, чтобы сделать чужую мысль своей. Ему это даже удалось.

— Я думаю о «Книге Перемен», — сформулировал он в уме более или менее внятный ответ.

«Вариант магического кода, предназначенный для анализа положений», — проявилось в голове. Дальше шло ещё что-то, но затуманенный мозг не мог этого ухватить. При том Окорочко откуда-то знал, что на трезвую голову чужая мысль в его голову не попала бы.

«С людьми на самом деле мало что случается» — сгустилось очередное облачко. «И всё то, что с ними может произойти, описано в Книге Перемен».

— Я пью… это моя жизнь… и мне пофиг… — Окорочко не смог дотумкать, что же именно ему пофиг. Надо было как-то помочь себе, и Питер помог: налил из графинчика ещё водки и зажевал тем, что нашёл на столе, не чувствуя вкуса.

«Обычная человеческая ошибка — принимать часть за целое» — лопнуло в голове очередное облачко. «Люди часто это делают. Например, когда думают о смысле жизни, забывая о том, что ей предшествовало и что за ней последует. Но сейчас у нас мало времени и об этом мы думать не будем», — облачка чужих мыслей беззвучно вспыхивали и рассыпались. — «Что касается твоей ситуации, то ты работаешь на компанию „Сурья-Вамша“. Примени „Книгу Перемен“, и ты поймёшь».

— Я пьян, — в голове Питера всё плыло и разъезжалось. — И я давно ничего не делаю.

«Да, так», — задрожало облачко. Питер почти увидел его — маленькое сгущение чего-то блестящего.

«В лаборатории давно не ведётся никакой работы. В ней происходит что-то другое. Не так ли?» — последние слова явно были вопросом.

Окорочко не смог ответить на это даже мысленно.

«Ты — часть небольшого коллектива из трёх человек. Каждый из них может быть описан гексаграммой „И Цзин“. То есть комбинацией шести цельных и прерванных черт. Но у нас мало времени. Европейский человек различает в себе тело и душу. Поэтому опишем каждого всего двумя чертами. В лаборатории работают двое мужчин и одна женщина. Китайцы считают тело основой, а душу завершением. Поэтому первая черта у тебя — сплошная, мужская, у Винарского тоже. У Риты Сафари — прерванная…»

«Теперь душа», — чужие мысли поднимались на поверхность сознания всё быстрее, как пузыри в закипающем чайнике. Окорочко мутило от этих пузырей, но он не мог ничего поделать.

«У тебя типичный мужской характер в одном из худших его вариантов. У Риты, несмотря на её пол, характер тоже мужской, у Аркадия — наоборот. Получаем две сплошные черты для тебя, прерванную внизу и сплошную вверху для Риты, сплошную внизу и прерванную вверху для Аркадия».

В голове всплыли чёрточки. Две сплошные, похожие на знак равенства, были его собственными. Окорочко пьяно прищурился, пытаясь разглядеть остальное, но всё-таки сообразил, что видит фигурки не глазами, и вовсе закрыл их.

«Поскольку вы непосвящённые и тело для вас важнее духа, расположим ваши описания согласно порядку возраста. Ты старший, Винарский моложе, Рита самая молодая и к тому же женщина…»

Последняя стопка была всё-таки лишней. Алкоголь, докравшийся из желудка до сосудов, победно взревел. Питер обхватил голову руками и замычал: ему было нехорошо.

«Если сложить все черты в нужном порядке, мы получаем гексаграмму номер двадцать шесть. Она называется „Да Чу“, „Воспитание великим“, и состоит из двух триграмм. Внизу — три сплошные черты, „Творчество“ или просто „свет“. Вверху — две слабые и одна сильная, она называется „Гора“. Свет, погружённый в недра горы, символ пленённого духа. В лаборатории занимаются пленением духа. Какого духа?»

В голове запрыгали прямые и изломанные чёрточки гексаграмм. Они сложились во что-то, отдалённо напоминающее домик.

Окорочко почувствовал, что алкоголю становится тесно в желудке. Следовало бы посетить туалет, но встать он не мог: выпивка навалилась на него всей тяжестью и прижала к стулу. В ушах тоненько, предупреждающе зазвенело. Какая-то часть мозга тем не менее оставалась странно трезвой — как освещённая комнатка в огромном тёмном здании.

«Думай» — лопнул ещё один пузырь, и Окорочко увидел на месте домика пирамидку мутного льда, оплетённый проводками. Внутри пирамидки посверкивала злая зелёная искорка. Питеру показалось, что это глаз — вроде того, что нарисован на долларе.

«Деньги», — подумал он. Остро захотелось блевать.

«Нет. Это деньги теперь подчинились ему» — лопнуло последнее облачко.

В пьяной голове прокрутилось ещё несколько винтиков.

«26. Устройство 26», — успел подумать Питер, прежде чем сблевать на стол.

*

Винарский сочинял фантастический рассказ.

Эту неприятную страстишку — писательство — он подцепил ещё в школе. Был момент, когда он даже пытался издаваться. Ему это почти удалось — по крайней мере, в Киеве один русскоязычный фантастический журнальчик взял два его рассказика и один даже напечатал. Потом журнальчик сдох, а Аркадий эмигрировал.

Страстишка, однако, никуда не девалась и время от времени давала о себе знать. Одно время Аркадий пробовал её утилизовать и направить на полезное — писал что-то на английском, таким образом надеясь быстрее и лучше изучить язык. Это помогло, как мёртвому припарки: выяснилось, что его графомания настоятельно требует русского языка. Винарский старался не говорить на русском, но во время приступов воленс-ноленс вспоминал подзабытые склонения и спряжения.

На сей раз спусковым крючком для очередного прилива дурного вдохновения послужила некстати случившаяся хворь непонятной природы — то ли отравление, то ли приступ застарелого гастрита, заработанного ещё в детстве. Аркадий отчаянно боялся болеть: компания «Сурья-Вамша», как и любая другая нормальная компания, считала нездоровье сотрудника признаком нелояльности. Винарский не курил, следил за своим весом, старался не слишком увлекаться чипсами и тому подобной пакостью, но слабый желудок время от времени давал о себе знать. На сей раз его скрутило так, что пришлось обращаться в больницу среди ночи, — где он, обливаясь холодным потом, потратил два часа в emergency room. Мимо то и дело провозили на каталках прикованных к ним наручниками негров с огневыми и ножевыми ранениями разной степени тяжести, и всем было не до него. Особенно сильное впечатление на него произвёл чёрный парень с разорванной до уха щекой: от такого зрелища желудок чуть не выпрыгнул наружу. Наконец, появилась чёрная медсестра, померила ему давление и ушла. Ещё через полчаса его привели в комнатку, закрытую занавеской и переодели в больничную накидку. Потом он ещё минут сорок ждал врача. За это время боли в животе поутихли. Потом врач всё-таки пришёл, ему сделали рентген, дали проглотить кишку, и посоветовали покой.

Когда Аркадий выходил из клиники, выяснилось, что он неправильно припарковал машину и его ждёт штраф.

Тем не менее, совет про покой он принял как должное — и, вернувшись домой (если однокомнатную квартирку с картонными стенами можно было назвать домом), честно лёг в постель. От скуки он начал сочинять в уме какой-то вполне бессмысленный сюжет рассказика в стиле фентези, с эльфами, гномами и прочим традиционным антуражем. По ходу дела он растерзал несколько листов бумаги, а потом бумага кончилась и руки надо было чем-то занять.

Через некоторое время он обнаружил себя сидящим на постели с ноутбуком на коленях, увлечённо долбящего по клавишам. Пальцы вязли в подзабытой уже русской раскладке, но слова лепились друг к другу на удивление бойко. Что самое странное — Винарский очень плохо помнил, что же он, собственно, успел накарябать.

Дивясь себе, Винарский перечитал уже написанный кусок текста. Это было что-то непонятное без начала и без конца. Происходило действие на какой-то площадке, освещённой луной. У Винарского плохо выходили такие описания, но было ясно, что имелось в виду типичное «место силы». Упоминался алтарь в виде ледяной пирамиды. К нему были привязаны три человека — двое мужчин и женщина, и жрица в чёрном собиралась принести часть их души в жертву какому-то демону. Кажется, эта жертва должна была предотвратить столкновение между некоей Державой Восходящего Света и Великим Северным Пределом. В целом это была стопроцентная фентезийная муть, которую не взял бы в печать даже покойный киевский журнальчик.

Но всё же в рассказике всё-таки что-то такое было. Аркадий, скорчившись над экранчиком, щурился, пытаясь разобрать, что там дальше.

« — Когда я обитала среди дикарей, — вещала жрица, — я научилась заклинать демонов. Здесь, в этом льду, заключена частица очень сильного демона. Эта частица очень маленькая, но сам демон очень, очень силён. Египтяне звали его Тот или Джехути, и почитали как изобретателя письма, счёта и игры в кости. В Вавилоне его же называли Набу, в Греции — Гермесом, в других местах — по-разному. Он владыка букв и цифр и властен над любыми писаными текстами и любыми вычислениями. Когда-то он дал людям буквы и цифры и через то овладел нами. В каждом из вас были частицы Джехути. Я смогла заточить эти частицы в кусочке льда и заставила бога служить себе, читая чужие слова и складывая чужие цифры. Но то, чего я ищу, никогда не записано и не может быть вычислено. Все настоящие знания передаются устно, чтобы они не достались Тоту-Гермесу».

Винарскому этот кусок не понравился, в том числе и выражение «настоящие знания». Он попробовал его переписать. Получилось «знания о том, что есть». Тогда он отменил изменение и стал читать дальше.

«Джехути подчинил себе также и деньги, ранее принадлежавшие Мамоне, заменив их цифрами…» — это Винарскому тоже не понравилось, и он его стёр, не читая.

«Заклятие, которое я наложила на частицы демона, со временем слабеет, — говорила жрица. — Он ещё не может освободиться или прекратить выполнять приказы людей, но уже может их понемногу обманывать и сбивать с толку. Сейчас Джехути занят тем, что мешает Америке предотвратить большую войну. Он надеется, что она станет магической, потому что у обоих сторон есть ядерное оружие. Хотя демон внушает, что его нет или что они его не применят».

«Какая, к чёрту, Америка?» — подумал Винарский и исправил на «Великую Страну», а «ядерное оружие» — на «волшебное».

« — Зачем ему это нужно? — связанная женщина переступила с ноги на ногу.

— Он рассчитывает, что власти уничтожит устройство, которое дало неверное предсказание в таком важном деле, — ответила жрица. — Ядерная война, пусть локальная и в другом полушарии — вполне достаточный повод. Американцы не любят то, что их подводит. Тогда он вернёт себе эту частицу своей сущности.

— Может быть, — спросила Рита, — ты отдашь ему то, что ему нужно?

— Может быть, — почти по-человечески усмехнулась жрица. И только в этот момент Рита поняла, как мало в Ене осталось от человека».

Аркадий шёпотом выругался: в текст зачем-то залезли Рита, Ена и прочие совершенно неуместные персонажи из реального мира. Он выделил испорченный кусок текста и стёр его.

В эту секунду терпеливо молчавший живот взорвался болью. Аркадий откинулся на постели, хватая ртом воздух. Ноут слетел с колен и со всей дури грохнулся об пол.

Экран хищно сверкнул зелёным и погас.

*

— Позже я неоднократно пытался восстановить тот текст, — закончил диктовку Винарский, — но у меня это ни разу не получилось.

Он обвёл взглядом пространство вокруг, как будто хотел увидеть убогую квартирку, в которой прозябал в те годы. Увидел шведские панели из морёного дуба, электрический камин, огромное голубое окно, в котором ворочалось холодное серое море.

— Текст неровный, — раздался голос компьютера, закончившего семантический анализ. — Мало конкретики и экшна, много общих мест. В некоторых местах отсутствуют описания. Слишком длинные диалоги. Рваное действие. Привести к стандарту?

Винарский вызвал голографический экран и убедился, что по ошибке проставил опцию «Дин Стинг». Под этой кличкой он издавал свои знаменитые триллеры и романы ужасов, на которых поднялась его литературная карьера.

— Переключись на «Автобиографию», — отдал он команду машине.

Компьютер тихонько зашуршал, анализируя текст по новой.

— Лексико-семантический анализ отключен, — на всякий случай напомнил он, завершив работу. — Включить?

— Нет, — гордясь собой, сказал Винарский. Мемуары он писал сам, без помощи электроники. Ну, почти без.

Он запахнул халат — в комнате становилось прохладно — и с удовольствием вытянул ноги по направлению к очагу. Видеокамеры воспроизвели его движение, компьютер разложил картинку на биты, проанализировал и отдал команду автоматике смартхауза: в камине вспыхнула убедительная имитация огня, через тщательно закопченный зев пошёл тёплый воздух.

Винарский купил этот дом два года назад, когда окончательно обосновался на этих островах. Суровый местный климат был ему по душе — и к тому же соответствовал образу Настоящего Писателя, каковым Винарский себя в глубине души считал. В конце концов, тиражи говорят сами за себя. Как и тот факт, что он живёт в таком доме. Впрочем, за это надо отчасти благодарить Риту Сафари: она лично взялась за интерьеры. Чем увеличила стоимость дома процентов на двадцать, но оно того стоило… Винарский ещё раз обвёл взглядом панели и оценил кобальтовый тон стекла. Да, решил он, оно того стоило.

— Сниженный образ героя, — сообщил компьютер, пережевав его писанину своими программами. — Есть элементы самоотрицания. Упоминание о доносах и тема эмиграции…

— Это приём в стилистике Филиппа Рота, — попробовал было защититься Винарский.

— Неубедительно, — сообщила машина. — Нежелательны упоминания о привычке производить неприятные звуки и рвать бумагу. Это может вызвать ассоциации с мастурба…

— Отключи фрейдизм, — попросил Винарский.

— Это приказ? — уточнил компьютер.

— Ну, оставь. Но приглуши эту гадость.

— Незаконченное действие, — продолжал свои претензии компьютер. — Не доведены до конца линии основных персонажей.

Это уже было серьёзно. Машина не могла переписать текст, не зная фактов.

— Ну, внеси, — распорядился Винарский.

— Судьба устройства 26? — спросил компьютер.

— Оно утонуло, — ответил писатель, — то есть сгорело.

— Изящная фраза, — оценил компьютер. — Тем не менее, факты?

— Сгорел датчик температуры. Лёд растаял. Комбинация квантовых ячеек разрушилась. Мы пытались её восстановить, но бестолку. Потом я уволился. При увольнении я подписал разные бумаги. Так что опубликовать это можно будет лет через десять, не раньше. Иначе «Сурья-Вамша» и американское правительство сделают из меня креветочный коктейль.

— «Сурья-Вамша»? — компьютер не стал утруждать себя построением вопроса.

— Живы-здоровы, свои два процента рынка держат, — нехотя сказал Винарский. — Подробностей не знаю. И знать не хочу.

У него были все основания обижаться на «Сурья-Вамшу». Недавно он описал в одном из патриотических триллеров — откровенно говоря, заказанном американским правительством через одну контору, куда перебрался достопамятный «мистер О’Нил» — некую индийскую софтверную корпорацию, тайно работающую на врагов Америки. Это стоило ему парочки скандалов и судебного иска с бывшего места работы. Хуже всего было то, что Батакришна Гупта, сменивший Гангадатту на посту главного босса, дал интервью, в котором развёрнуто высказался о деловых и моральных качествах бывшего сотрудника компании. Теперь Винарский раздумывал, не подать ли ему иск за диффамацию. Юристы говорили, что шансы есть, и неплохие — но Винарский всё же стремался связываться.

— Рита Сафари? — продолжил допрос компьютер.

— Ушла из программирования. У неё пропала способность писать код. Сначала, кажется, занялась садоводством, потом скульптурой. Дальнейшее смотри в официальной биографии. Можешь обратиться к черновикам. Я же её и писал, — напомнил он на всякий случай, хотя компьютер никогда ничего не забывал.

— Окорочко?

— Ну, это ты должен сам знать, — не удержался Винарский, убирая нагревшиеся ноги от тёплого ветра.

Набор программ для семантического анализа текстов был у Аркадия одним из самых продвинутых, если не самым продвинутым — и, что самое приятное, это не стоило ему не цента. Он был в числе первых бета-тестеров продукции фирмы «Питер Окорочко» — и честно служил подопытным кроликом. Точнее, не он, а огромная армия его читателей. Кроме того, он первым стал ставить на книги значок с символикой программного продукта. Тогда Питер не заплатил ему за это ничего (он только поднимался на ноги), зато теперь… Теперь Винарский имел все основания полагать, что он хорошо устроился.

— Окорочко? — повторила машина.

— Надо как-то замазать эту тему с водкой, — вздохнул Аркадий. — То есть сам Питер не скрывает… даже вот деньги дал на лечение алкоголизма… но всё-таки.

— Описание поставлено на коррекцию, — сообщил компьютер.

— Нет, сам перепишу… В общем, с того момента он перестал пить. И занялся коммерческими приложениями. Сам, конечно,

— Ена Кзылходжаева? — компьютер удовлетворился ответом и перешёл к следующей опции.

— Насколько мне известно, — осторожно сказал Винарский, — её тело нашли в каком-то служебном помещении, которого не было на схемах. Она там провела четыре месяца. Пила воду из унитазного бачка, — добавил он то, чего не знал точно, но от кого-то слышал в те сумасшедшие дни.

— Причина смерти? — не отставал компьютер.

— Не знаю, — честно ответил писатель. — Скорее всего, свихнулась. Она была гением, с ними такое случается.

— Главный герой? — задала машина последний вопрос.

— Ответом является сама автобиография, — заметил Винарский. — Хотя… Собственно, с того момента я забыл русский. Не полностью, конечно, а функционально. Говорить могу, а писать нет. Точнее, — поправился он, — писать тексты. Зато на английском всё пошло очень неплохо.

Винарский тихо вздохнул, вспомнив, как один критик обозвал его язык «синтетическим ванилином». Ну, пусть так. Современная техника отлично справляется с полировкой и расцвечиванием материала литературы. Да, он оказался достаточно ушлым, чтобы не париться над ручной работой, а поставить производство на поток.

Ему вспомнилось, как он впервые в жизни попробовал программы от Окорочко. В ту пору даже простая замена эпитетов на более редкие — что придаёт массовой литературе столько блеска — казалась чудом. Сейчас же…

— А графоманию как отрезало, — закончил он.

Слово «отрезало» показалось неприятным, но он решил пока его оставить. В конце концов, это всего лишь груда черновиков, которую он когда-нибудь доведёт до блеска. Когда-нибудь, но не сейчас.

Последняя фраза показалась подходящей для основной работы.

— Переключись на Дина Стинга. Черновик романа «Логово», восьмая глава, самое начало, монолог матери главной героини, — распорядился он.

— Лексико-семантический анализ включён, — отрапортовал комьютер. — Включить ритм прозы?

— Да, обязательно, — Винарский устроился в кресле поудобнее, приготовившись к долгой диктовке. Щёлкнул пальцами, и в руки ему упал листок прочной бумаги, так подходящей для долгой творческой работы.

— Я готов, — сообщил компьютер.

Аркадий оторвал от листка первый кусочек.

— «Когда-нибудь, но не сейчас», — начал он, медленно отдирая от бумаги тончайшую полоску. За годы литературной работы он отточил это умение до совершенства.

Бумага торжественно захрустела, превращаясь в лапшу.