Текст:Наталья Холмогорова:Evil they name us...
Evil they name us...
- Автор:
- Наталья Холмогорова
Сказали мне, что эта дорога ведет к погибели, и я повернул вспять. С тех пор все тянутся передо мною кривые, глухие окольные тропы…
Вообще говоря, люди не имеют права править людьми. В этом есть что-то противоестественное. Людьми должны править драконы
- Дата написания:
- 31 октября – 7 ноября 2003
- Предмет:
- Американский кинематограф
«Минобраз запретил Хэллоуин…» «Нет, Минобраз не запрещал Хэллоуин…» «Хэллоуин — сатанинский праздник!» «Нет, не сатанинский!» Удивительно любят наши публичные ораторы поднимать шум из ничего. Сколько радости, должно быть, производителям карнавальных костюмов и хозяевам ночных клубов — давненько они не получали бесплатной рекламы в таком количестве.
Честно говоря, для меня этот день значит не больше, чем день взятия Бастилии, да и в моем окружении, кажется, никто его не отмечает (хотя уж этим-то людям, кажется, сам бог… гм… сам ЛаВей велел). Но раз праздник нам навязывают, и навязывают достаточно агрессивно, значит, это кому-то нужно. И вряд ли только производителям карнавальных костюмов.
Все, кто говорит о Хэллоуине, в один голос отмечают, что праздник этот «нетрадиционный для России» и «неукорененный в базовых ценностях русского народа». И это чистая правда. Хэллоуин — ритуал преодоления страха, а у нас как-то не принято бояться нечистой силы. Верить-то в неё верят, но не боятся. Можно услышать иногда, что отсутствие культуры страха, мол, связано с особо благотворными свойствами православия (по сравнению с ихним поганым папизмом); но эта теория сомнительна. Все-таки и истории о вампирах происходят из православного греко-балканского региона, и первые «ужастики» о страшных видениях, колдовстве и торговле собственной душой мы встречаем во вполне православных византийских житиях. Но дальше русские пошли своим путем: пока западный человек продает душу дьяволу, а потом всю жизнь дрожит в ожидании неминуемой расплаты по счету, наш солдат с этим самым дьяволом выпивает, дуется в картишки и в конечном счете оставляет его в дураках.
Характерно, что horror как жанр в России не развивается. Казалось бы, какая богатая почва, сколько сюжетных возможностей! Сколько, так сказать, ужасов, подсказанных самой жизнью! Но нет, не идет. Попытки снять на русском материале триллер или мистический боевик («Одиночество крови», «Упырь») оставляют очень жалкое впечатление, что же до литературы… На сегодняшний день я знаю только одного русского автора, работающего в этом жанре — это небезызвестный И. Деревянко. Увы, лучше бы он оставался безызвестным.
Даже «монстры» из плоти и крови не вызывают у нас «правильных», хэллоуинообразных эмоций. У них — реальный Джек-Потрошитель и литературно-киношный Ганнибал Лектер, блестящие, дерзкие, загадочные людоеды-интеллектуалы; у нас — Чикатило, импотент и пожизненный неудачник, который на суде скидывает штаны, изображая психа, чтобы отвертеться от высшей меры. К Чикатило можно испытывать ненависть, презрение, отвращение, любопытство, может быть, даже жалость; но вот бояться его никак невозможно.
Возможно, в этом все дело: в русском менталитете нет места для страха перед EVIL’ом. Пишу именно так, по-английски и большими буквами, чтобы подчеркнуть конкретность этого понятия, весьма отличного от расплывчатого «зла».
Что же такое EVIL и почему они его боятся, а мы нет?
***Править
Начнем с характернейших и любимейших персонажей как horror’а, так и хэллоуиновских маскарадов — с живых мертвецов. Что в них такого страшного? Да то, что они мертвые — и при этом живые. Они не могут жить, они не должны жить. По всем понятиям им положено гнить в могилах и не мозолить глаза законопослушным налогоплательщикам. Ан нет, живут. И, кажется, даже неплохо живут. Вопреки здравому смыслу, назло законам природы и социума.
Самое страшное, что живут они совсем рядом, в одном мире с нами. Вампиры ходят по тем же улицам, что и простые граждане, и даже тусуются в тех же клубах. Где гарантия, что исчезнувший из морга покойник, которого ищут по всему городу, не притаился у тебя под кроватью? Да, прямо сейчас undead'ов не видно — но они всегда могут быть где-то поблизости. Они есть, и одного их появления достаточно, чтобы твой уютный, налаженный мирок разлетелся вдребезги. Если правда, что в сюжетах horror’а символически, в искаженном и преувеличенном виде отражаются реальные социальные проблемы, что бесконечный «Эмитивилль» — это сага о дороговизне жилищного кредита, а «Изгоняющий дьявола» — сцены подросткового бунта с точки зрения перепуганных родителей, то в фильмах о зомби, вампирах, оборотнях, кровожадных демонах и прочих представителях «ночного народа» отражается страх перед ДРУГИМИ. Другим обществом, другим мировоззрением, другими ценностями. Другой системой, которая отрицает тебя самим своим существованием.
Реки крови, льющиеся в фильмах ужасов и считающиеся непременным атрибутом жанра, никого особенно не пугают и, во всяком случае, не раскрывают сути дела. EVIL CREATURES страшны, даже (особенно страшны, если) ничего дурного не делают — страшны уже тем, что они есть. Суть этого страха раскрывается в знаменитой «Семейке Аддамс», умной и тонкой комедии, где все страсти-мордасти, уродства, злодейства и преступления оборачиваются откровенной клоунадой, и выступает на первый план главная причина: Аддамсы вызывают всеобщую опасливую неприязнь, потому что не желают быть «как все». Не подчиняются неписаным законам современного западного общества. И при этом — вот наглецы! — прекрасно живут и вполне довольны собой. (NB: Интересно обратить внимание на подчеркнутую «традиционность» облика и стиля жизни Аддамсов — людей, не подчиняющихся «духу века сего», а также на вскользь упомянутые русские корни Гомеса.:-))
Здесь уместно вспомнить, что в мифологическом мышлении весьма распространена ассоциация чужих земель с потусторонним миром, а смерти, соответственно, с отъездом на чужбину.
Вот и первое различие: нашей культуре не присуща ксенофобия. Русский человек может не любить иностранцев, но по конкретным практическим причинам — когда они приходят к нему в дом и начинают мешать ему жить. Причем не любит именно тех и именно настолько, насколько они ему мешают. С Западом русскую культуру связывают сложные отношения притяжения-отталкивания; но ни априорной неприязни к европейцам, ни иррационального страха перед чужеродным влиянием, боязни «заразиться злом» (боязни, о которой мы ещё будем говорить) у нас не было ни в классический, ни в советский период нашей истории. Русский народ, по слову Достоевского, «всемирно отзывчив»: как и подобает имперской нации, он с интересом прислушивается к голосам иных народов, усваивает и использует все, что может быть ему полезно, сохраняя при этом свою культурную независимость и свое лицо. (NB: По крайней мере, так обстояло дело до 90-х гг. XX века. Сейчас ситуация меняется, и не в лучшую сторону.)
Соответственно, нет в нашей культуре и иррационального ужаса перед «нежитью»: подземное царство — мир мертвых — в русских сказках очень похоже на мир земной и ничего особо страшного в себе не содержит, а ожившие покойники в быличках бывают (не всегда) зловредными, но при этом всегда сохраняют рассудок и способность объясняться с живыми .
***Править
Однако отрицательные персонажи horror’а и смежных жанров страшны не только тем, что существуют (хотя для наших американских товарищей и этого достаточно, чтобы бояться их до одури и не жалеть для них серебряных пуль). Они агрессивны, причем, в большинстве случаев, агрессия их носит своеобразный характер стремления к мировому господству. И сам Князь Тьмы, и его многочисленные и многообразные подчиненные, и обаятельные предводители вампирских кланов, и пришельцы с Альфы Центавра и Тау Кита, и мутанты, пострадавшие от безответной любви к науке — все жаждут абсолютной власти. Даже зомби — уж на что, казалось бы, безмозглые твари! — и те целеустремленно заполняют мир и наводят в нём свои порядки.
Желание EVIL’ных созданий править миром для голливудских сценаристов выглядит чем-то само собой разумеющимся, для наших зрителей — вопиющей глупостью, неисчерпаемой темой для шуток и приколов. Ну хорошо, говорят зрители, завоюет какой-нибудь очередной хрен со щупальцами Вселенную — а дальше-то что? На этот вопрос сценаристы либо не отвечают вовсе, либо дают ответы смехотворные и явно продиктованные пропагандистскими надобностями («Что-что — перережет нас всех на фиг и один останется!») Можно, конечно, поверить, что ярко выраженный тактический ум у EVIL’ной твари сочетается со столь же ярко выраженной стратегической глупостью, и всю свою недюжинную сообразительность и неотразимое обаяние (о котором у нас ещё пойдет речь) она употребляет сама не зная на что. Однако логичнее предположить, что, как всегда, всему, что показывают по телевизору, верить не стоит. Нам говорят правду, но не всю. EVIL’ная тварь действительно хочет овладеть миром, но вот что будет с ним делать — этого работники Голливуда не понимают и строят догадки в меру своего разумения.
В конце концов, не так уж важно, намерен ли антигерой жрать младенцев или воспитывать из них сверхчеловеков, повергать вселенную в хаос или строить рай на земле. Он хочет отменить существующий порядок и установить какой-то другой — вот его главное преступление. «Бойтесь того, и только того, кто скажет: я знаю, как надо» © любимый девиз либералов. EVIL’ная тварь знает, как надо, и готова осуществлять свои идеалы на практике — этого достаточно, чтобы все добрые граждане взялись за осиновые колы.
***Править
Между тем концепция der Wille zur Macht не является ни самоочевидной, ни бессмысленной.
Разным культурам свойственны различные модели отношения к миру. В современном обществе превалирует т. н. «западная» модель, основанная на своеобразно понятой идее свободы и принципе: «Живи и давай жить другим». «Западный» человек свободен иметь любые мнения и следовать любым правилам (чем очень гордится); однако его свобода ограничена узкими пределами «частной жизни». Он может (до определенных пределов) распоряжаться собой, но не может и не имеет права брать на себя ответственность за то, что его окружает. Внешний мир властно врывается в его жизнь, втягивает в бесконечную гонку за деньгами и престижем, душит ценами и налогами, вешает на уши газетную лапшу, мозолит глаза и сверлит уши рекламой, оболванивает его детей никчемными или откровенно вредными школьными программами — а бедный частный человечек ничем не может ответить, ибо выйти за пределы «своей крепости» для него означает нарушить табу, покуситься на свободу других частных человечков. Которых, возможно, все происходящее устраивает.
EVIL’ные создания, как легко заметить, придерживаются иной модели — той, которую К. А. Крылов в своей работе «Поведение» (http://www.traditio.ru/krylov/pv1.html) определяет как «северную», имперскую и свойственную, в частности, русскому менталитету и выражает принципом: «Чего я не делаю, того никто делать не должен». «Северный» индивидуум не делит жизнь на «частную» и «общественную», не боится практической деятельности (в том числе применения силы), не делает фетиша ни из своих, ни из чужих прав и свобод; у него есть четкие представления о достойном и недостойном, и недостойного он не намерен терпеть не только в себе, но и в других. О морали антигероев horror’а (как ни странно, мораль у них есть, и весьма неожиданная) мы поговорим в свое время; пока же отметим в них имперскую волю к власти и преобразованию мира — волю, которую создатели жанра преподносят нам как Абсолютное Зло.
Разумеется, реки крови и горы трупов, которыми устлан путь любого киношного злодея, имеют некоторое обоснование в реальности. Всякий, кто хочет изменить мир, неизбежно стесняет чью-то свободу и кому-то причиняет страдания. Следовательно, наилучший способ сохранения status quo — возведение свободы (в смысле «свободы от») и отсутствия страданий в ранг абсолютных ценностей. И превращение die Macht — творческой силы, способной и желающей изменить мир и взять на себя ответственность за эти изменения — в атрибут Абсолютного Зла.
***Править
Показательно в этой связи само распределение сил в фильмах ужасов. «Наши» — частные люди, среднестатистические обыватели, слабость и незначительность которых подчеркивается даже их биологическим статусом: как правило, это женщины, подростки, дети . Земная власть — будь то власть правительства, армии, полиции, психиатров или священников — не защищает простых людей от сил тьмы, напротив, чаще всего вольно или невольно выступает на стороне EVIL’а. Сами же EVIL’ные создания обладают всеми традиционными атрибутами могущества и господства: они величественны, вид их вызывает трепет (что обычно подчеркивается музыкальной темой), они говорят и действуют «как власть имеющие», обладают магией, повелевают армиями сверхъестественных созданий, они всезнающи, вездесущи и почти всемогущи; сами их наименования несут в себе отсылки к понятиям державности (Повелитель, Властелин, Император), созидания (Зодчий теней, Инженер), иерархии, организованной по феодальным или абсолютистским принципам (Миньон, Рыцарь-демон). Отметим, что в политическом плане воплощением EVIL’а всегда является Империя.
Наконец, характерно, что основная задача любой EVIL’ной твари в любом фильме — замочить побольше народу. Вне зависимости от сюжета и реальной необходимости мочилова. Это не просто литературная игра и даже не просто пропагандистский прием. Убийство представляет собой выигрышный материал для съемок, приятно щекочет нервы и убеждает зрителей, воспитанных на гуманистических ценностях, что они имеют дело с настоящим Воплощением Зла; но кроме всего этого, убийство есть выражение предельной власти. Кто решает, кому жить, кому не жить, тот становится судьей мира, тот устанавливает свой закон уже не в теории, а на практике. В былые времена это право на суд принадлежало любому благородному человеку (феодальные суды, дуэли), затем — только государству; теперь оно отнято почти у всего «цивилизованного мира» и, что характерно, сохраняется лишь в одной стране «западной ойкумены» — в США.
Интересно, однако, что власть EVIL’а ограничена территориально. Чернокнижник теряет силу на освященной земле, Зодчий теней не может войти туда, где есть свет, демоны Эмитивилля действуют только в доме — стоит выбежать за ворота, и ты в безопасности, Фредди Крюгер — повелитель в мире снов, но в реальном мире он бессилен (причем переход между сном и реальностью показан именно как пространственный). Разумеется, EVIL стремится к экспансии и старается стереть границу между своей и чужой территорией; и, разумеется, положительные герои за эту границу хватаются, как за последнюю надежду. Какие битвы, какие интриги вокруг границы разыгрываются, например, в «Рыцаре-демоне ночи»! Сколько трудов кладет Крюгер на то, чтобы превратить реальность в сон, а его противники — чтобы вытащить его из сна в реальность! Сколько раз наблюдали мы на кино- и телеэкранах, как измученные герои, задыхаясь, из последних сил мчатся на «свою» территорию — только бы успеть, только бы добежать! А вот и другой извечный мотив хоррора: древний EVIL, запертый в темнице, рвется на свободу, уже трещит железный занавес, уже вздымаются языки пламени и высовывается из заколдованного круга страшная-престрашная лапа… Крепче держите попкорн, граждане, плохо ваше дело; ща вылезет — устроит всем полный Армагеддец!
Одним словом, перед нами, облеченный в символический язык картинных «ужасов», предстает старый знакомый — либеральный метасюжет о борьбе частного человека со злобной авторитарной властью за свою свободу (которая, заметим, всегда заключается в сохранении status quo и отстаивании права «жить как живется»). Причем речь идет о вполне конкретной авторитарной власти. Такой, от которой можно сбежать за границу (переступил черту — и все, она уже не достанет), а её саму запереть за железным занавесом и следить, чтобы не вырвалась. И для России этот сюжет, несомненно, актуален, только вот — как бы это сказать? — с другой стороны.
***Править
Третья характерная и неожиданная черта EVIL’а — его неотразимость.
За экранным злодеем наблюдать всегда интереснее, чем за метаниями его противников. Если он красив, то уж красив по полной программе. Если страшен — его язвы, жвала и щупальца, любовно созданные мастерами спецэффектов, привлекают взор и доставляют своеобразное, но несомненное эстетическое удовольствие. По-настоящему противными в фильмах ужасов бывают только безмозглые твари — толпы зомби, гигантские пауки и т. п.; монстр, обладающий личностью и разумом, непременно обладает и действенной харизмой. Он умен, остроумен (в меру способностей сценариста, разумеется), артистичен, он прирожденный лидер, он умеет привлекать к себе и вести за собой; в случае нужды ему ничего не стоит навербовать себе толпу сторонников или в пять минут обворожить какую-нибудь даму. Ему опасно смотреть в глаза, и уж точно не стоит прислушиваться к его речам — не спасет никакая твердость духа, обманет, загипнотизирует, и поминай как звали.
Роковая красота и притягательность EVIL’а нам, воспитанным на произведениях христианской и пост-христианской культуры, кажется общим местом. Однако это не так.
В традиционной культуре этика и эстетика были нераздельны: они соединялись, например, в греческом понятии «kalokagateia» или в древнерусском слове «доблий», означавшем сразу и нравственные достоинства, и воинскую доблесть, и мастерство в любом деле, и телесную красоту. Зло, противоположное «kalokagateia» — это прежде всего ничтожество и мерзость. Достойное всегда прекрасно (и наоборот), недостойное всегда мерзопакостно. Потому зло и называется злом, что никаких хороших сторон, ни внутренних, ни внешних, в нём нет, и искать их нечего. Не Гектор противостоит Ахиллу — Гектору с Ахиллом противостоит Терсит. Зло для традиционного человека может быть удобным, практически выгодным (как Терситу удобно и выгодно быть трусом), может быть даже «соблазнительным» — в самом плотском смысле — но вот обладать эстетическим великолепием и привлекать порядочных людей своей неземной красотой не может. Если же во Зле вдруг обнаруживается нечто возвышенное и обаятельное, стоит приглядеться получше: возможно, перед нами не Зло, а просто нечто такое, чего мы не понимаем. (Об этом — Еврипидовы «Вакханки».)
Разумеется, идея опасной и гибельной красоты существовала и в языческие времена (вспомним приключение Одиссея с сиренами), но имела характер частного случая, курьезного отклонения от нормы. Только христианство возвело «прелестность» и притягательную силу «дурного» в догмат веры (да настолько, что в умах некоторых ревнителей все красивое и привлекательное сделалось дурным); именно христианству мы обязаны популярным представлением о блестящем, дерзком, неотразимо притягательном Зле и, в противоположность ему, мелком, сереньком, убогоньком и порой откровенно мерзком Добре. Но мы сейчас ведем речь не о христианстве.
В русском менталитете, несмотря ни на влияние христианства, ни на несколько волн увлечения романтизмом, представление о зле как сущности принципиально некрасивой сохранилось. В самом деле, какой жизненный пример не возьмешь — будь то буйный сосед-алкаш, чиновник, хапающий из казны, маньяк, насилующий маленькую девочку, или даже чеченец, обвешанный взрывчаткой — нет в них ничего привлекательного, да и только. Может, и хотелось бы «эстетизировать зло», да эстетизировать нечего. Даже среди товарищей, коим по роду занятий положено охмурять народ и сладкими песнями завлекать его в пропасть — то есть среди политиков и журналистов — не найдешь ни одной мало-мальски яркой, обаятельной личности. Кажется, генерал Лебедь последний был .
И, соответственно, цацкаться с этим самым злом, устраивать вокруг него пляски с песнями, выяснять его философскую сущность, наделять его сверхъестественной харизмой, видеть в нём какой-то «соблазн» для себя и т. п. русский человек не склонен. Это грязь, которую надо убрать. Вот и все. Грязь может вызывать отвращение, раздражение, злобу, даже отчаяние (если её очень много и нет никакой возможности прибраться), но не может вызывать ни страха, ни, тем более, восторженно-благоговейного трепета.
Однако реальные алкаши, маньяки, террористы и вороватые чиновники везде примерно одинаковы и у представителей всех народов, независимо от национальных и культурных особенностей, вызывают примерно одинаковую реакцию. И если Голливуду удается столь долго и, главное, столь талантливо и успешно изображать прекрасный, величественный, гипнотически притягательный EVIL — очевидно, их EVIL не равен нашему Злу. Они говорят о чём-то совсем другом. Не «приукрашивают зло, изображая его привлекательным» — напротив, изображая нечто, по сути своей привлекательное, на живую нитку пришивают к нему серийные убийства, людоедство, руки по локоть в крови. Чтобы народ не соблазнялся. И не сворачивал с пути, избранного не им.
***Править
Однако как же все-таки быть со «слезинкой ребёнка»? Ведь EVIL’ные монстры в самом деле мочат честных граждан, мочат в массовом порядке, с энтузиазмом, часто даже разными извращенными способами. Мочилово это занимает в жанре такое место и, честно говоря, так органично смотрится, что одним желанием распропагандировать зрителя и пощекотать ему нервы его не объяснишь. Разве постоянная готовность EVIL’а к убийству невинных — убийству бессмысленно-жестокому, немотивированному, ради удовольствия — не доказательство, что эти твари и вправду ЗЛЫ, что они враги для каждого из нас?
Однако, если мы приглядимся к тому, кто, как и почему гибнет в фильмах ужасов, нам станет ясно, что убийства, совершаемые EVIL’ами, отнюдь не бессмысленны. И что «слезинкой ребёнка» тут и не пахнет.
Прежде всего: невинных в точном смысле слова EVIL’ы убивают крайне редко. Гибель маленького ребёнка от когтей монстра — случай весьма нетипичный, а вот ситуации, когда EVIL щадит ребёнка, которого мог бы убить, вспоминаются пачками («Призрак в компьютере», «Калитка в ад», вторая серия «Кошмара на улице Вязов»). По-видимому, монстры предпочитают иметь дело с людьми дееспособными и ответственными за свои деяния.
Далее: даже в случаях «немотивированного» убийства (то есть не тогда, когда монстр мстит за свою смерть, расправляется с личными врагами и т. п.) смерть жертвы всегда так или иначе вызывается её собственными поступками. И поступки эти чаще всего предосудительного свойства. Мелкая служащая сбегает с казенными деньгами; журналист, готовый отца родного зарезать за репортаж, рыщет по моргам и психушкам в поисках сенсации; школьники дружно и с наслаждением травят забитую одноклассницу; отвязные подростки бухают, обкуриваются, яро сексуются, балуются спиритизмом и в довершение всего машиной или мотоциклом сбивают человека — и не знают, что меч (топор/гарпун/бензопила) уже навис над их головой.
Характерно и то, что EVIL’ы никогда не вознаграждают предателей. Казалось бы, раз уж они ведут войну с человечеством, каждый перебежчик должен быть у них на счету — ничего подобного. Персонаж, из корысти или из трусости предавший своих, умирает, как только перестает быть нужен своему новому хозяину. И смерть его, как правило, бывает ужасна. Как и смерть того, кто с самого начала заявлял: «Я никому помогать не собираюсь, раз такое дело, тут каждый сам за себя». Люди с червоточиной умирают первыми — оказывается, монстры, как и мы, трусов и шкурников не любят.
Типична для horror’а ситуация нравственного испытания: EVIL’ная тварь искушает героев, проверяет их на прочность, ищет слабину в характере. Те, кто поддался слабости, гибнут сразу; у тех, кто в экстремальной ситуации проявляет мужество и твердость духа, остается шанс выжить. Не менее типичны и эффектные сцены, в которых монстр использует слабости героев для победы над ними — как Крюгер, который к подростку, обуреваемому эротическими фантазиями, является в облике соблазнительной красотки, к наркоманке — в виде наркодилера, а девицу, мечтающую стать телезвездой, настигает из телевизора. Как ни странно, при выборе жертвы монстр действительно руководствуется её моральным обликом, и само убийство подается не как беспричинное, иррациональное насилие, а как наказание — хоть и очень жестокое — за дурное поведение или проявленную слабость .
В фильме «Крик» герои шутки ради составляют список действий, запретных для героини фильма ужасов, которая хочет остаться в живых. Главные пункты: не терять девственности до финальных титров и не поддаваться страху — ни в коем случае не кричать. В этом есть смысл. Посмотрев с десяток «ужастиков», легко составить представление о том, какие человеческие качества крайне антипатичны голливудским EVIL’ам: житейская непорядочность, алчность, тщеславие, малодушие, похоть, пьянство, наркомания, жажда развлечений, чрезмерное любопытство, чрезмерная мечтательность, несерьезное отношение к серьезным вещам (например, к вызыванию духов)…
Читатель, знакомый с историей англосаксонского менталитета, сразу ощутит и в этом списке прегрешений, и в чрезмерной суровости наказаний нечто очень знакомое. Так вот что EVIL’ы проводят в жизнь, вот какие стараются ввести порядки! Не удивительно ли — демоны, вампиры и маньяки вдруг оказываются защитниками репрессивной пуританской морали?!
Здесь, пожалуй, стоит вспомнить, что для англоязычного мира, особенно для США, пуританская традиция ещё свежа — они отказались от неё совсем недавно. И что никакой другой традиции они не знают.
По-видимому, это одна из тех ситуаций, когда не стоит верить всему, что видишь на экране. Только на этот раз труженики Голливуда не занимаются пропагандой, не очерняют своих героев — они честно, в меру своего разумения, излагают то, что чувствуют. Вглядываясь, так сказать, в эгрегор EVIL’а, сценарист видит в нём отвращение к современному миру — миру бездумного потребления и бесконечных развлечений, видит строгость и жесткость этических установок, бескомпромиссность и безжалостность в суждениях, обращенность к прошлому, стремление вернуть какие-то утраченные ценности… Но что за ценности и какими методами их возвращать — он уже не знает и не понимает, а потому «достраивает» этику противника, исходя из собственного культурного опыта .
***Править
До сих пор мы наблюдали EVIL лишь извне и в статике, как некую изначальную данность, и судили о психологии EVIL’ных тварей только по косвенным признакам. И это естественно: основной закон жанра в том и состоит, что EVIL’ные существа должны быть непонятны, а действия их непредсказуемы — ведь люди больше всего боятся непонятного. Да и хорош был бы фильм ужасов, пытающийся погрузить зрителя, например, в сложные внутренние переживания Чужого!
Однако законы устанавливаются для того, чтобы их нарушать, и из этого правила существует исключение, причем весьма прославленное, к которому мы сейчас и обратимся.
Разумеется, я говорю об «Омене». Писать о кинематографической мистике и не упоминать «Омен» — все равно, что исключать Достоевского из курса русской литературы. Парадокс в том, что перед нами очень нетипичный horror-фильм, в сущности, анти-horror, в котором все перевернуто с ног на голову. Откровенно EVIL’ный персонаж становится здесь главным героем, причем функционально адекватным положительному герою «нормального» horror’a (во всех трех сериях он терпит преследования и борется за свою жизнь), и все происходящее зритель видит его глазами. Не могу сказать, что этот эксперимент полностью удался; но, во всяком случае, результаты его заслуживают внимания.
Скажем сразу: в вопросах о сущности EVIL’а, особенностях EVIL’ного мировоззрения или о том, чего же киношный злодей хочет от мира, никаких откровений от создателей «Омена» ждать не стоит. Повзрослевший Антихрист в третьей серии занимается совершенно тем же, что и его «коллеги» из стандартных образцов жанра: поклоняется Сатане, стремится к мировому господству и с унылой регулярностью мочит своих врагов. А в промежутках делает трагическое лицо и проникновенно, но в крайне туманных выражениях сообщает, что, мол, очень любит своего Отца, ненавидит Назареянина и вообще по жизни страдает. (В фильме это ещё не так ярко выражено, а вот в книге…) Это называется «раскрытие внутреннего мира героя» и хорошо действует на романтически настроенных читателей, особенно на девиц, но к нашим штудиям не прибавляет ничего. И только ради того, чтобы обрядить EVIL’ную тварь в костюм с галстуком, снабдить «переживаниями» и распихать по тексту несколько злободневных политических намеков, городить трехсерийный огород, конечно, не стоило. По-настоящему интересные вещи происходят раньше.
Создатели «Омена» задались целью: максимально «очеловечить» своего героя, при этом сохранив за ним однозначную и брутальную EVIL’ность. В результате Антихрист у них получился очень симпатичным (пожалуй, даже слишком — с этаким конфетно-американским уклоном), очень человечным (определенно слишком — человечность его в конце концов и губит); но главное, на протяжении большей части экранного времени он живёт сам по себе, а его злобная антихристова сущность — сама по себе. Более того: EVIL’ность Дэмьена Торна уже существует, когда его самого, как личности, ещё нет. Он ещё не родился — но все, кого это касается, уже точно знают, что Армагеддон не за горами. Он ещё говорить не научился — а у него уже есть армия сторонников, обожающих его и готовых отдать за него жизнь. Он ещё ребёнок, невинное дитя, ничего не знающее о себе и по малолетству не способное ни замыслить, ни сделать ничего дурного — но люди вокруг него один за другим умирают страшной смертью, и повсюду сопровождают его зловещие «омены»-предзнаменования. EVIL’ность героя показана как врожденное качество, но в то же время это не «качество» в прямом смысле, не свойство характера или темперамента; это некая изначальная сила, сопровождающая героя на жизненном пути и терпеливо ждущая, когда он осознает её присутствие и сделает свой выбор — примет её или отвергнет.
Тот монах, что в фильме служит чем-то вроде резонера со стороны сил Добра и Света (и по совместительству — «монстром», преследующим героя), полагает, что выбор предопределен с самого начала. Он не прав — Дэмьен не робот, он выбирает свободно и с открытыми глазами. И в то же время прав — да, выбор предопределен.
В сущности, здесь звучит та же тема, что и в толкиеновском «Властелине колец» — книге, во многом задавшей парадигму масс-культурной идеологии современного западного мира . Что может сделать человек, обнаруживший, что в его руках — огромная сила, что от его действий — или бездействия — напрямую зависят судьбы мира?
Абстрактный человек — все что угодно. И отказаться от своей силы (для абстрактного человека, пожалуй, самый разумный выход), и растратить по пустякам, и попытаться использовать «в мирных целях». И напиться от радости, и повеситься со страху. Или — скорее всего — махнуть рукой и оставить все как есть. Продолжать жить как живется. Делать вид, что все в порядке, притворяться таким же, как все. А сила, подавленная, слепая и неконтролируемая, будет искать себе выход, будет убивать всех, кого угораздит подойти к тебе слишком близко, и в конце концов пожрет тебя самого…
В том-то и дело: там, где у абстрактного человека — куча возможностей, у EVIL’а выбора нет.
Не потому, что у него связаны руки. Не потому, что его кто-то принуждает, охмуряет, зомбирует, на аркане тащит в ад. И не потому, что он — такое объяснение часто можно услышать в разговоре о реальных EVIL’ах — будто бы одержим психопатическим желанием всеми помыкать и всех строить. Просто, в отличие от абстрактного человека, он знает (может быть, точнее — чувствует), что делать с этой силой. И знает: никто, кроме него, этого не сделает. Он — воин, а воину не пристало отказываться от меча. И если этот меч не принесет ему ничего, кроме горя, если за него придется заплатить по полной программе — болью, одиночеством, отречением от всего, что тебе дорого, неотвратимым поражением и неминуемой гибелью — пусть так и будет. За все надо платить, и дороже всего мы платим за возможность быть теми, кто мы есть.
***Править
Впрочем, мы увлеклись. Вычленять из «ужастика» кодекс бусидо — занятие неблагодарное, и вопросов о том, что думает, чего хочет, какими идеями руководствуется, с кем и за что сражается EVIL’ная тварь, труженикам масс-культа задавать не стоит — как они на это отвечают, мы уже видели. Не будем искать апельсинки на осинке, оставим в покое психологию самих кандидатов во властелины мира и поговорим о психологии их подручных.
Хотя EVIL’ной твари более свойственно действовать в одиночку, довольно часты случаи, когда она ищет и находит себе сторонников среди людей. Речь идет не о тех, кто перебегает на её сторону из трусости или корыстных соображений: таких мало, и, как правило, долго они после этого не живут. Мы говорим о людях, которые искренне разделяют ценности и цели EVIL’ной твари, питают к ней личную преданность и готовы трудиться, сражаться и приносить жертвы на благо её темного дела.
Таких оказывается много, даже очень много — это первая странность. И вторая странность: на сторону EVIL’а становятся такие люди, которых никак в этом не заподозришь. Ладно бы отщепенцы какие-нибудь, асоциальные личности — так нет, никому нельзя верить. И социальное положение, и культурный уровень, и моральный облик — все обманчиво. Черт его знает, как это получается, но убежденными EVIL’истами в любой момент могут оказаться и милейшие, интеллигентнейшие старички-соседи, и знаменитый музыкант, игрой которого ты восхищаешься, и родной дедушка, и любимый муж, и даже дети, играющие в твоем дворе.
В том же «Омене-3» эта тема развита до степени паранойи. Тайное общество дьяволопоклонников охватывает весь мир: их сотни тысяч, их миллионы, их люди — на всех ключевых постах, среди них — преуспевающие бизнесмены, священники, пенсионеры, домохозяйки и бойскауты. Все они — совершенно нормальные люди, живущие совершенно обычной жизнью; но каждый из них в душе предан Делу и ради победы готов на все.
В чём конкретно это самое Дело состоит — так и остается неясным. В том числе, похоже, и для самих деятелей. По крайней мере, вопросов типа: «Что будем делать, когда придем к власти?», каких-либо рассуждений, сомнений или мечтаний на эту тему из их уст не слышится вообще.
Автор чувствует, что должен дать этому помешательству, охватившему чуть ли не весь мир, какое-то рациональное объяснение. И разъясняет дело так: мол, Дэмьен — личность чрезвычайно харизматическая, от одного его вида люди впадают в экстаз, признают в нём истинного вождя, проникаются к нему самоотверженной любовью и безграничным доверием, после чего туманные лозунги типа: «Приблизим Царство Моего Отца!» принимают на ура, не задавая вопросов и не интересуясь подробностями. Ибо верят: такой замечательный человек плохого не посоветует.
Теория не новая — примерно так во многих популярных изданиях объясняется феномен «тоталитарного мышления». И тем не менее, товарищи, это лапша на наши уши. Или, возможно, фигура умолчания. Потому что всякий, даже самый тоталитарный и харизматичный демагог добивается успеха только тогда, когда отвечает (пусть и демагогически) на реальные нужды и чаяния людей, когда выдвигает конкретные, простые и понятные народу предложения. Власть — Советам. Мир — народам. Земля — крестьянам. Пенсии-то в Царстве Сатаны повысят, или как? И, кстати, что будет после Армагеддона с итогами приватизации?
Средствам, с помощью которых Антихрист движется к победе, автор уделяет очень много внимания — и средства эти, как на подбор, одно другого аморальнее. Зритель должен сделать вывод: благой цели такими способами не добиваются. Но все-таки, почему не обрисовать, хотя бы пунктиром, саму цель? Если идеалы сатанинской утопии ужасны и для нормального человека совершенно неприемлемы, рассказать о них можно и нужно — пусть зритель ужаснется и преисполнится благородным негодованием. Если Дэмьен обещает своим сподвижникам рай на земле, но обманывает (или обманывается сам) — об этом тем более стоит рассказать. Причем расписать как можно подробнее и крутить по телеку перед каждыми выборами, в назидание электорату. Если же все «на самом деле» происходит именно так, как нам показывают, то эта масса разнокалиберных и вполне нормальных с виду людей, увлеченных неизвестно чем и восторженно ждущих пришествия неизвестно чего, заставляет задуматься об ином, куда более тревожном (для сильных мира сего) объяснении. Похоже, всем этим сытым, благополучным, хорошо устроенным в жизни людям настолько опротивело все окружающее, что они готовы идти куда угодно и за кем угодно — лишь бы отсюда подальше.
Но «Омен», как мы уже отмечали, произведение нетипичное и, несомненно, более глубокое, чем стандартные фильмы ужасов — именно потому, что его авторы не боятся ставить интересные вопросы и давать демонстративно неудовлетворительные ответы. В стандартных образцах жанра проблема решается просто и без лишней рефлексии. Здесь EVIL’ная тварь завоевывает себе сторонников не политическими программами, не аргументами, не обещаниями, даже не демонстрацией харизмы, а чисто силовыми, магическими приемами. Достаточно укуса, прикосновения, пристального взгляда в глаза, достаточно даже простого присутствия EVIL’а где-то поблизости (как в «Зодчем теней» и «Мумии») — и несчастный забывает все, чему его учили в школе. У него уже нет своей воли, личность его потеряна, он превратился в бездушного и покорного раба EVIL’ной системы, и все, что он делает дальше — в сущности, делает уже не он.
Характерно в этой связи представление о том, что EVIL’ная тварь может насильно сделать человека подобным себе (ср. превращение в вампира или оборотня, которое всегда происходит помимо воли, а часто и против воли) или даже завладеть его телом. Ситуация, когда герой встает на сторону EVIL’а сознательно, по каким-либо рациональным основаниям или осознанным симпатиям, для horror’а почти невозможна: в классических образцах жанра выбор всегда подчеркнуто иррационален, связан либо с «одержимостью», овладевающей человеком помимо его воли и незаметно для него самого, либо с прямым насилием EVIL’а над личностью. Разумеется, ни о какой свободе воли речи не идет: всякий, кто связался с EVIL’ом — раб по определению. Точный выстрел по сознанию общества, приученного превыше всего ставить свободу!
Вот и последняя особенность голливудского EVIL’а. Творцам-пропагандистам с Фабрики Грез хорошо известно, что EVIL привлекателен. В том числе и для самых умных, порядочных и достойных людей. Может быть, для них-то в особенности. Но реальных причин его привлекательности они не знают (или, возможно, предпочитают держать это знание при себе). Вот и находят объяснение, которое всех устраивает.
EVIL’ность, дамы и господа — это болезнь, род сумасшествия, причем заразный. Человек, демонстрирующий ДРУГОЕ мировоззрение — не оппонент, не заблуждающийся, даже не враг. Это одержимый. Выслушивать его аргументы, возражать ему, вообще вести с ним любого рода честный бой — бессмысленно. Он болен. Можно ли его вылечить, неизвестно (как правило, нельзя): но пока что необходимо изолировать, чтобы не заражал окружающих. Чтобы предотвратить распространение заразы, подходят любые методы: здесь допустима и даже желательна максимальная жестокость, простительно нарушение любых гуманистических табу (и снова вспоминаем «Омен» — как там насчет слезинки ребёнка?) Чего с ними церемониться? Это уже не люди. Даже если вот этот конкретный пациент ещё ни в чём не провинился, ничего дурного не сказал и не сделал (и не факт, что сделает вообще) — какая разница? Он же EVIL’ный. Одно его присутствие угрожает нашей свободе и демократии. Пока он существует, общечеловеческие ценности в опасности. Он должен быть уничтожен.
***Править
И все-таки — что же такое EVIL? Где его искать — не в картонных мирах Голливуда, а в нашей реальности?
Авторы horror’а и смежных жанров редко говорят об этом впрямую, оставляя прямые ответы для других видов массовой кино- и литературной жвачки (например, для тягучих повествований «об ужасах тоталитаризма»). Однако порой они проговариваются — как проговорились, например, авторы третьей версии «Heroes of Might and Magic», начертившие карту Европы и разместившие на ней фэнтезийные народы по своему разумению: благородных рыцарей — во Франции, варваров — в Скандинавии, а далеко на востоке, в городе Moscow — филиал Ада с огненным дворцом, демонами, церберами и мрачно-величественными Archdevil’ами. А порой делают признания, подобные признанию Стивена Кинга в его давней «Пляске смерти».
В начале этой книги, посвященной развитию и современному состоянию horror’а, Кинг рассказывает о том, как впервые в жизни испытал настоящий ужас. Рассказывает в свойственной ему манере — подробно, красочно, с разными лирическими отступлениями, так что мы лучше перескажем эту историю своими словами.
4 августа 1957 года (многие ли у нас ещё помнят эту дату?). Стиву десять лет, он сидит в кино и вместе с компанией таких же малолетних обормотов ловит кайф от очередного «Вторжения злобных марсиан», которые тогда выходили на экраны десятками. Почему, догадаться несложно, и что это были за марсиане, тоже понятно — шла холодная война. Действие в самом разгаре, пришельцы уже бомбят Нью-Йорк, малышня в зале замирает от блаженного восторга, зная, что наши все равно победят — и вдруг экран гаснет. Включается свет. На сцену перед экраном выходит администратор, и лицо у него белое.
— Только что передали по радио, — говорит он, — русские запустили на орбиту космический корабль. Они назвали его sputnik.
И — тишина, наполненная ужасом. В тишине — дрожащий детский голос: «Врешь!» Но все понимают: нет, не врет.
Тогда-то, пишет Стивен Кинг — уже не мальчишка, а умудренный жизнью человек, добрый гражданин Соединенных Штатов и прославленный мастер horror’а — тогда-то он впервые узнал настоящий Ужас.
Ужас — это когда-то где-то в холодных небесах, прямо у тебя над головой, летит русский sputnik. А это значит, что русские опередили нас в космосе. И теперь они могут сделать с нами все, что захотят, а мы с ними — ничего. EVIL вырвался из заколдованного круга: он здесь, он смотрит на тебя, он видит все, что ты делаешь и чем живешь, он готов стать твоим судьей и палачом — что ты ему ответишь? Да, это вам не злобные марсиане.
***Править
Однако мы, кажется, начали с разговора о Хэллоуине. И о том, почему вводить этот праздник в России не стоит.
Думаю, из всего сказанного это становится достаточно ясно. Та «нечисть», которой так боится западный мир, которую то размалевывает самыми черными красками, то издевается над ней, то пытается её задобрить, но все равно боится до одури; эта нечисть — мы .
За бесконечными фантастическими и фэнтезийными битвами с пришельцами, демонами, зомби и т. п. слишком ясно чувствуются отзвуки холодной войны. За всевозможными Мордорами и Темными Империями слишком явственно просвечивают очертания реальной «Империи Зла» — России. Цели и ценности киношных монстров, замолчанные, оболганные, перекрученные, все ещё сохраняют достаточно верности себе, чтобы мы могли угадать в них, словно сквозь тусклое стекло, имперские ценности и имперские идеалы.
Нам показывают нас самих в кривом зеркале — и говорят: «Не правда ли, мерзкие рожи? Давайте вместе бороться с этими гадами!» Нам показывают нашу потерянную, почти забытую доблесть — и говорят: «Смотрите, вот оно — по-нашему EVIL, по-вашему — ЗЛО!»
Ошибаетесь, господа. Мы с вами говорим на разных языках: ваше «добро» для нас — гибель, ваше «зло» — быть может, наше единственное спасение. Сейчас победа на вашей стороне; но конец фильма — ещё не конец истории. Ждите сиквела.
EVIL you name us — EVIL we are.