Текст:Николай Суворов:Возникновение университетов

Возникновение университетов

Автор:

Николай Семёнович Суворов

• Суворов Н.С. Средневековые университеты. М., 1898.

Дата публикации:

1898

<	Понятие об университете в средние века	•	Дотации и привилегии университетов	>

Развитие личности

Древнейшие университеты

Древнейшие университеты болонские и парижские возникли почти одновременно и не только повлияли на другие, позднее возникшие, университеты, но и испытали взаимное влияние одного на другого в дальнейшем своем существования. Поэтому не лишне будет изложить генезис образования обоих университетов в их начальных фазах. Собственно говоря, древнейшею высшею школою в Западной Европе была салернская (специальная медицинская), уже в XI в. славившаяся в Европе; но относительно прошлого этой школы сохранилось мало известий, и, кроме того, она не оставила после себя никаких следов в истории западноевропейских университетов, так как и медицинская же, школы, позднее возникавшие, складывались по болонскому или парижскому образцу.

Болонский университет Школа правоведения

Начнем с Болоньи.

Болонские юристы желали производить учреждение болонской школы правоведения от императора Феодосия II, учредительная якобы грамота которого была даже внесена в 1257 г . в сборник важных официальных документов. Грамота эта, по выражению Фиттинга, есть одна из тех благочестивых фальсификаций, которые в Средние века столь же мало смущали совесть, как и похищение мощей. Не более основательным оказалось и другое, многие века господствовавшее представление, что правоведение находилось в полном упадке, и что римское право оставалось совершенно неизвестным на Западе вплоть до XII в., когда при императоре Лотаре, находившиеся с ним в союзе пизанцы завоевали Амальфи и в числе других вещей, доставшихся им в добычу, взяли драгоценный манускрипт юстиниановских пандект, находящийся теперь во Флоренции и называемый флорентийским списком. В связи с этим фактом и считали до нынешнего столетия oживлeниe римского права и правоведения, представляя дело так, что император Лотарь, подарив пизанцам рукопись за оказанные ими услуги, вместе с тем, по совету Ирнерия, занимавшегося будто бы ранее изучением права в Константинополе и лучше других понявшего важное значение находки, предписал эдиктом повсеместное изучение и применение судами римского права, и что, наконец, Ирнерий сам и положил в Болонье начало научной обработке римского права, почему и должен считаться основателем тамошней юридической школы, а вместе и современного правоведения. Савиньи в своей знаменитой «Истории римского права в Средние века» опроверг этот взгляд, доказывая, что эдикт Лотаря есть не что иное, как сказка, и что не было надобности вновь вводить римское право, так как оно во все эпохи Средних веков было в действии и в живом применении, и что болонской школе предшествовали юридические школы в других городах Италии. Но и Савиньи все-таки приписывал Ирнерию «восстановление правоведения», называя даже это восстановление «внезапным». Яснее и точнее представляет дело Фиттинг в ценной брошюре, составленной им по поводу празднования в 1888 г . восьмисотлетнего юбилея болонского университета: «Начала юридической школы в Болонье». Выводы позднейших ученых, таких как итальянец Беста, в существенном сходятся с выводами Фиттинга. Не говоря о том, что в церковных школах, охранявших вообще во времена варварства остатки античной образованности, преподавались так называемые свободные искусства (artes liberales), различавшиеся как trivium (грамматика, диалектика и риторика) и quadrivium (арифметика, геометрия, астрономия и музыка), и в связи с риторикой, как особый род словесности, преподавалось право (хотя, разумеется, в самых скромных размерах),- для правоведения существовали специальные школы в Риме и Равенне и, кроме того, школа лонгобардско-римского права в Павии. Одна любопытная черта отличает эти доболонские юридические школы — несвязанность положительным законом римским (или лонгобардским). Воображая себя преемниками классических римских юристов, которым предоставлено было «создавать право», и в то же время мало знакомые с источ- никами, доболонские юристы произвольно устанавливали разные юридические положения, мотивируя их требованиями справедливости.

Преемственность римского права

Эта несвязанность юристов почвою положительного закона, при малых ресурсах умственного развития и знания, была одною из причин, почему болонская школа со времени Ирнерия, взявшаяся за точное изучение самых источников юстинианова права, затмила все предшествовавшие школы и завоевала себе всемирную репутацию.

Ирнерий и преподавание римского права

Любопытно, что толчок к занятиям Ирнерия римским правом был дан маркграфинею Матильдою, известною в истории своею горячею приверженностью к папе Григорию VII. По рассказу болонского юриста Одофреда XIII в. (1265), до начала преподавательской деятельности Ирнерия в Болонье существовала школа искусств (studium in artibus), и сам Ирнерий первоначально преподавал «искусства», а затем принесение юстиниановских книг из Равенны в Болонью дало ему повод заняться ими, но, с другой стороны, еще раньше Ирнерия преподавал там «законы» некий Пепо, которому, однако, как замечает Одофред, не удалось достигнуть известности. Ирнерий родился в Болонье и был гражданином этого города, хотя о его жизни, времени рождения и смерти вообще мало известно. Рождение его падает на 1050‒1060 гг. О нем упоминается в 1100 г ., как о посланном императором Генрихом IV судье по одному делу, и потом в документе от 1113 г . как о члене судебного заседания в присутствии маркграфини Матильды. Предполагают, что Ирнерий первоначально преподавал диалектику с риторикой и, в связи с последнею, мог до известной степени заниматься правом. В рассказе Одофреда о принесении законных книг из Равенны в Болонью и о толчке, данном этим событием деятельности Ирнерия, усматривается зернышко истины: возможно, что некоторые отдельные части юстинианова законодательства Ирнерий добыл только из Равенны. Большую важность имеет то обстоятельство, что, судя по документам, раньше в судах Тусции (то есть во владениях маркграфини Матильды) действовали равеннские юристы, которые затем заменяются юристами из Болоньи. Объясняется это, вероятно, тем, что Матильда не желала иметь дело с юристами города, который сделался центральным пунктом течений, враждебных Григорию VII, особенно с тех пор, как из равеннской юридической школы вышел бурный памфлет против Григория VII и, в довершение всего, равеннский архиепископ выбран был как антипапа, с целью водворения которого на римской кафедре император Генрих IV жесточайшим образом опустошил владения маркграфини. Когда же, во время военных походов Генриха в Италию (1081‒1084) поддерживавшаяся дотоле в Риме юридическая школа распалась, маркграфиня, вероятно, побудила молодого даровитого человека, раньше уже с успехом преподававшего смежные отрасли знания, посвятить себя изу- чению римского права. И Ирнерий со своей стороны не мог не ценить покровительства могущественной государыни, из территории которой обеспечивался обильный приток слушателей. После смерти маркграфини, он, как видно, поступил на службу к императору Генриху V и участвовал, в качестве императорского судьи, в разных судебных заседаниях, а также действовал по исполнению разных поручений императора. Приглашение Ирнерию было сделано, по предположению Фиттинга, около половины восьмидесятых годов XI века; поэтому Фиттинг находил не безосновательным празднование в 1888 г. восьмисотлетнего юбилея болонского университета, хотя, собственно говоря, с выступлением Ирнерия началось существование не университета, а школы, поставившей себе задачей точное изучение юстиниановских законных книг, в противность господствовавшему дотоле направлению. Юристы прежнего направления, воображавшие себя преемниками римских классических юристов, в своих ответах на вопросы, вызывавшиеся разными казусами практики, склонны были говорить тоном законодателя и, при каком-нибудь решительном отступлении от юстинианова законодательства, вместо всякого оправдания довольствовались заявлением, что круг юристов не дает юстинианову закону полного применения.

Средневековое право на римской основе

В XI в., говорит Фиттинг, готово было возникнуть новое средневековое право на римской основе, но с сильными уклонениями от римского права, применительно к идеям и обстоятельствам времени. Но этот процесс был прерван Ирнерием и его преемниками. В уклонениях от юстинианова права Ирнерий видел лишь не имеющие никакого оправдания ошибки и результат недостаточного знакомства с источниками, каковым и на самом деле были отчасти эти уклонения. Задачею Ирнерия и его преемников было выяснить истинное и полное содержание юстинианова права путем всеобъемлющего и основательного изучения всех его частей. Вскоре и составилось убеждение, что поистине основательное и полезное знакомство с римским правом можно получить только в Болонье. Политика императора Фридриха I вполне благоприятствовала этому направлению, так как в постоянных спорах с папой и в борьбе с ломбардскими городами, стремившимися к независимости, он находил, что ему лучше всего опереться на букву существующего права и ссылаться на юстиниановы законы, понятия в их первоначальном и подлинном смысле. Получить знание римского права из единственно чистого источника устремилась в Болонью масса учащихся из всех стран Запада, преимуществен- но из Германии. Успеху болонской школы могли содействовать и благоприятные естественные условия города: сравнительно холодная и благоприятная для занятий зима, близость гор, дававших возможность приятного освежения в жаркие летние дни, плодородная почва, обилие винограда и овощей. Как при Ирнерие, так и при его ближайших преемниках, школьное дело в Болонье стояло на таких же основаниях, на каких оно вообще держалось тогда в Италии. Это было частное дело предпринимателя-профессора, который, если обладал талантом и знаниям в области своей специальности, мог привлечь к себе массу учащихся и пожинать плоды своих трудов в виде условленного между обеими сторонами гонорара, мог побудить своим примером и других способных учителей к преподавательской деятельности, но ни между учащими, ни между учащимися не было корпоративной связи, существовала только школа, которая столь же легко могла распасться, как она и возникла. Лишь позднее как Болонья, так и другие итальянские города-республики оценили всю важность высшей школы для их политического престижа и старались наперерыв не только устраивать высшие школы, но и переманивать к себе учащих и учащихся из другого города, предлагая тем и другим выгодные условия.

Преобладание юристов

Уже из вышесказанного можно объяснить, почему в Болонье должна была расцвести именно юридическая школа насчет других отраслей знания. К этому добавить нужно, что и Болонья, и другие итальянские города-республики нуждались в юристах для выработки своих статутов, для замещения городских должностей, для ведения внешних сношений. Другие отрасли знания, как в Болонье, так и в других итальянских университетах, не получили более или менее значительного развития, за исключением канонического права, которое с половины XII в. стало рассматриваться и преподаваться как ветвь не теологии, а юриспруденции, параллельная римскому праву. Других ветвей, или юридических дисциплин, кроме римского и канонического права, не знали ни болонский, ни другие средневековые университеты. Преобладание юристов в Болонье сильно сказывается уже ко времени издания аутентики «Habita». В рейхстаг на ронкальских полях были приглашены четыре преподавателя-юриста, и привилегия была дарована тем, которые путешествуют ради научных занятий, в особенности преподавателям божественных и священных законов (omnibus qui causa studiorum peregrinantur scholaribus et maxime divinarum atque sacrarum legum professoribus). Привилегированная подсудность указана школярам, по их выбору, «пред их господином или учителем, или же пред местным епископом» (coram domino aut magistro suo, vel ipsius civitatis episcopo). Юристы истолковали этот закон так, что слово «господин» приложимо только к ним одним, преподавателям же других наук приличествует лишь название «учитель». А в действительности дарованная Фридрихом юрисдикция сделалась почти исключительным достоянием преподавателей права, так как школяры редко обращались к суду преподавателя — неюриста, пока неудобства этой профессорской юрисдикции и развивавшийся больше и больше корпоративный строй не выдвинули ректорскую юрисдикцию. Любопытно еще, что юристы истолковали закон Барбароссы в том смысле, что юрисдикция преподавателям других отраслейвпервые дана этим законом, а за ними самими она лишь признана и подтверждена, принадлежала же она им и без того на основании юстиниановского закона (Omnem reipublicae § 10). Не невозможно впрочем, что и сам Фридрих стоял на почве этого закона, изданного Юстинианом в пользу юридической школы в Берите. У Юстиниана говорится, что надзор над писцами и известное дисциплинарное наблюдение над школярами предоставляется наместнику провинции (Финикии приморской), епископу и профессорам законов; Фридрих же превратил этот ограниченный надзор в юрисдикции вообще, а наместника провинции, не прили чествовавшего Болонье, обошел молчанием; по крайней мере, глосса (то есть толкование) к данному месту юстиниановского кодекса и к «Habita» замечает, что новый закон есть лишь распространение юстиниановского. Любопытно, наконец, что и самый титул докторские юристы присвоили себе одним, для остальных преподавателей считая достаточным титул магистра.

Университет ультрамонтанов и университет цитрамонтанов

«Habita» была издана в 1158 г ., и к этому времени, как выше было замечено, могли образоваться мелкие землячества, потому что всего проще и естественнее было людям, прибывшим на чужбину из одной и той же страны, действовать сообща и помогать друг другу. Что прочной организации не существовало, видно из следующего факта: когда в 1176 г . прибыл в Болонью папский легат, его осадили жалобами на беспорядки и насилия при размещении по квартирам напиравшей от всюду массы школяров. Богатые из них перебивали, наддавая цену, у бедных занятые уже последними помещения, так что бедняки выгонялись из квартир в се- редине года, до истечения срока найма, вследствие чего еще более затруднялась возможность отыскания квартир. Легат угрожал за подобные насилия и вероломство отлучением от церкви; но, несколько лет спустя, папский же легат нашел те же самые явления в Болонье и снова повторил те же угрозы. Дело, действительно, было серьезное: по некоторым сведениям, число штудирующих в Болонье доходило до 10 000 и более, и оказывалось, что школяры могли терпеть не от притеснений только со стороны горожан, а и от недостатка товарищеской взаимности в среде самих же школяров. Но вот, в первой половине XIII в., мы наблюдаем нечто новое: малые землячества или мелкие союзы слились в две большие universitates — университет ультрамонтанов и университет цитрамонтанов (разумеется, с итальянской точки зрения: ультрамонтаны — это пришельцы из-за альпийских гор, цитрамонтаны — пришельцы из разных городов Италии, которым не было надобности переходить через Альпы, чтобы достигнуть Болоньи). Оба университета распадались на частичные союзы («провинции» или «королевства», как их называли). Так, например, университет ультрамонтанов в 1265 г . составлялся из 13-ти провинциальных союзов (галлы, пикардийцы, бургунды, пришельцы из Пуату, Тура и Ле-манса, норманны, каталонцы, венгры, поляки, германцы, испанцы, провансальцы, англичане и гасконцы). Университет цитрамонтанский составлялся из еще большого числа «королевств» (до 18-ти). На взаимодействии обоих университетов, ультрамонтанского и цитрамонтанского, покоилась потом жизнь целого болонского университета. Но так как в обоих университетах господствовали юристы, а между тем в Болонье находилось немало и таких лиц, которые штудировали медицину и свободные искусства (trivium и quadrivium), и которые тяготились своею зависимостью от юристов, выражавшеюся уже в том одном, что ректором мог быть избран только юрист: то медики с «артистами» учинили раскол, образовав новый университет с особым ректором. Юристы старались было помешать этой затее и подстрекнули даже город запретить им образование нового университета (каковое запрещение, действительно, и состоялось в 1295 г .); но в 1316 г. особый университет с особым ректором был формально признан в мирном соглашении юридического университета с городом. Во второй половине XIV в. (в 1362 г .,) включена была еще в университет папой Иннокентием VI теологическая школа, организованная, однако, по парижскому образцу, то есть с сосредоточением власти в руках магистров. Вообще же говоря, университет болонский (то есть два юридических университета — ультрамонтанский и цитрамонтанский — и университет медиков с артистами) обнимал собою именно штудирующих пришельцев: профессора могли входить в корпоративный строй, лишь насколько они были пришельцами же, то есть не были природными болонскими гражданами или не получили прав болонского гражданства в течение своей профессорской деятельности. Но так как профессора все-таки не могли не оставаться управляющими собственно школьным или учебным делом вплоть до испытаний на ученые степени включительно, то, в противовес университету школяров, они составили из себя коллегии, как предохранительное средство против полного подчинения ректорам школяров. Так явились профессорские коллегии юристов, нотариального искусства, медиков, артистов. Эти коллегии были общежитиями в том смысле, в каком развились коллегии в других университетах, отчасти в итальянских, но в последних только для бедных школяров.

Введение лиценции

Со времени издания в 1219 г . декретала папы Гонория III поставлен был в известные отношения к болонскому университету архидьякон болонского кафедрального капитула. Из декретала папы можно заключить, что если раньше и существовали испытания, предшествующие возведению в ученые степени, то недостаточно регулированные. Часто случается, говорит папа, что в Болонье люди неподготовленные допускаются к учительствy, вследствие чего и репутация учителей страдает, и пользам школяров, желающих учиться, наносится ущерб. Вот почему папа, в видах поддержания чести школы и интересов учащихся, предписывает, чтобы на будущее время лиценция (то есть дозволение учить, licentia docendi) давалась архидьяконом на основании предшествующего, тщательно произведенного профессорами испытания. А когда в XIV в. в университет включена была теологическая школа, то лиценцию в теологии предоставлено было давать епископу болонскому на основании такового же предварительного испытания, так что с этого времени юристы с канонистами, медики и артисты должны были получать лиценцию от архидьякона, а теологи от епископа. Едва ли можно сомневаться в том, что к болонскому университету применен был тот порядок, который успел к тому времени развиться в парижском университете, где так называемый канцлер, также член кафедрального капитула, располагал правом давать лиценцию. Влиянием же Парижа нужно объяснить и то, что название «канцлер» сделалось техническим для обозначения того должностного лица, от которого исходит лиценция, хотя бы в действительности дело это возлагалось не на кафедрального канцлера, а на другого члена кафедрального капитула (архидьякона, схоластика), или даже на самого епископа. Но в болонском, равно как и в других итальянских университетах, порядки которых были большим или меньшим подражанием болонским порядкам, духовный прелат, хотя бы он назывался и канцлером, остался в стороне от университета, как внешняя власть, контролирующая производство испытаний на ученые степени. Итальянские университеты, за исключением неапольского (о чем — ниже), принадлежать к одному и тому же типу городских университетов, подчиненных городскому правительству, в отличие от канцлерских университетов, в которых канцлер, располагавший правом давать лиценцию, выступил и в других отношениях как университетская власть. Древнейший университет этой категории есть парижский.

Парижский университет

Парижский университет несомненно возник в связи с церковными учреждениями и под влиянием церковных властей. Строго говоря, в Средние века не существовало общего взгляда, по которому школьное дело считалось бы исключительною монополиею церкви. Основу, на которой покоилось все школьное дело Средних веков, составляло законодательство Карла Великого и его преемников. Нельзя, правда, отрицать, что и Карл Великий при учреждении школ имел в виду главным образом потребности церкви, что его главными советниками и помощниками были духовные лица, и что, наконец, все основанные им школы, за исключением придворной, были церковными и монастырскими. Но всем этим указывается скорее на то, что Карлу Великому трудно было найти в какой-либо другой среде, кроме духовенства, грамотных людей, способных заниматься школьным делом, чем на школьную монополию, и при том не духовенства вообще, а духовенства кафедрального. Папа Александр III (в декретале, занесенном потом в официальный канонический сборник Григория IX) провозгласил свободу открытия учебных заведений без притеснений со стороны епископа или каноников его кафедрального капитула. Однако в противоположность этому воззрению в некоторых местах, под влиянием местных и личных отношений, епископ или каноник, на которого специально возлагалось попечение о кафедральной школе, претендовал на нечто вроде школьной монополии по отношению к городу, или даже к целому епископскому диэцезу (по нашему — епархии). Надобно заметить, что в со- ставе кафедрального духовенства при епископе, образующего собою капитул, отдельные члены носят вообще название каноников, и должности их, как членов капитула, вообще называются каноникатами, причем некоторые из них, отправляющие особые должности, носят и особые названия, как архидьякон, декан, пробст, канцлер, схоластик, официал, кантор и друг. Обыкновенно попечение о кафедральной школе возлагалось на схоластика, самое название которого произошло от его специальной функции — руководить школой (schola); но иногда, за неимением в капитуле особого схоластика, дело это возлагалось на кого-либо другого, между прочим на канцлера (cancellarius), который сам по себе был чем-то в роде церковного секретаря или нотариуса, который составлял именно официальные церковные грамоты и документы, скрепляя их приложением церковной печати, хранившейся у него же. В некоторых местностях кафедральному духовенству в самом деле и удалось провести свои притязания на школьную монополию. Например, город Бреславль в 1267 г . не считал себя вправе устроить школу, хотя епископская школа находилась за городскими воротами и посещение ее затруднялось дурными дорогами и опасными мостами; город мог устроить у себя школу, лишь после того как получено было дозволение на это от епископа. Подобным же образом Любек в XIII в. признавал школьную монополию кафедральной церкви, или например, в Ашафенбурге схоластик имел исключительное право держать школу и дозволять открытие школ в пределах целого архидьяконского круга.

Теологические начала Парижского университета

История возникновения парижского университета, несмотря на усердную ее разработку в довольно большой литературе, все еще представляет несколько неясных и спорных между учеными исследователями пунктов. В ближайшем отношении к началу Парижского университета стоят кафедральная школа при Нотр-Дам, состоявшая под руководством кафедрального канцлера, и две монастырские школы — аббатства св. Женевьевы и аббатства св. Виктора, особенно первая из них, в которой процветали главным образом artes, искусства, тогда как школы кафедральная и св. Виктора были по преимуществу теологическими. По-видимому, в Париже никто не думал о школьной монополии, и считалось лишь не подлежащим сомнению, что никто не может устроить школу и выступать в качестве учителя на чужой земле без разрешения землевладельца. Отсюда следовало, что тот, кто желал учить в зданиях или на земле, принадлежавших кафедральной церкви или аббатству св. Женевьевы, должен был испрашивать дозволение на то у кафедрального канцлера, или у аббата, но что, с другой стороны, не было никаких препятствий открывать школы в других местах и предместьях Парижа, особенно в монастырях и под их покровительством. Но две названные школьные области, то есть кафедральная и св. Женевьевы, уже в первой половине XII в., успели завоевать себе блестящую репутацию, которая привлекала к ним массу учащих и учащихся. Мнение теологов парижской кафедральной школы ценилось и принималось во внимание при разрешении богословских споров о пресуществлении (transsubstantiatio) хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы, о непорочном зачатии (immaculata conceptio) Св. Девы, а в начале второй половины XII в. английский король Генрих II Плантагенет отдал на решение парижских теологов свой спор с Фомой Бекетом, архиепископом кэнтерберийским. Что же касается школьной области св. Женевьевы, то прославлению ее немало способствовал Петр Абеляр, учившийся сначала в кафедральной школе у каноника Вильгельма Шампо, потом вступивший в состязание со своим учителем и, после нескольких попыток устроить школу в других местах, разбивший свою палатку на северном склоне возвышенности, на которой расположено аббатство св. Женевьевы, и своей блестящей диалектикой привлекший к себе массу слушателей из всех стран Европы. Преподавание Абеляра в Париже, с перерывами, продолжалось приблизительно с 1102 по 1136 г ., и после того как его злосчастный роман с Элоизой и другие обстоятельства заставили его навсегда покинуть Париж, школьное дело было продолжаемо его учениками, так что, на этом основании, некоторые исследователи Абеляра именно и считали виновником возникновения Парижского университета; новейшие исследования высказываются против этого взгляда, но охотно допускают, что Абеляр проложил дорогу будущему университету.

Школьную область св. Женевьевы называли в Париже: «на горе» (in monte), а кафедральную область: «между двумя мостами» (inter duos pontes), так как она расположена была на острове Сены; на левом берегу Сены основался и так называемый латинский квартал, а книгопродавцы уже в начале XIII в. облюбовали себе место близ соборного храма Парижской Богоматери.

Корпоративное объединение магистров

Мы сказали, что Абеляр проложил дорогу будущему университету; это нужно понимать так, что именно в школьной области св. Женевьевы начался процесс образования землячеств, из которых позднее составились нации, — процесс столь же естественный, как и в Болонье, и начавшийся едва ли даже не раньше, чем в Болонье. В настоящее время, впрочем, признается ошибочным утверждение Савиньи, что уже в 1206 г . четыре нации вступили между собою в договорное соглашение о выборе ректора. Событие это случилось, по крайней мере, двадцатью годами позднее: к началу XIII в., четырех организованных наций тогда еще не существовало, но университетская корпорация начинала уже выступать весьма отчетливо, и не в школьной области св. Женевьевы, а в области Нотр-Дам, на острове. Не школяры, а магистры образовали здесь корпоративное соединение, под дирекцией кафедрального канцлера, который и сделался главой парижского университета, и когда позднее в строй университета вошли нации, то характер профессорской корпорации повлиял и на эти последние, так как и в пределах наций всякое управление делами сосредоточилось в руках магистров — членов наций, а не школяров. Предполагают, что толчком к корпоративному соединению магистров, то есть учителей, проходивших учительскую должность на острове с дозволения кафедрального канцлера и в зависимости от него, послужила обнаружившаяся и осознанная необходимость регулировать переход от ученичества к учительству. Уже пример Абеляра показывал, что любой талантливый и честолюбивый юноша мог быстро превратиться из ученика в учителя. Кафедральный канцлер давал дозволение учить (licentiam docendi) всем, желавшим заняться преподавательской практикой, какой бы отрасли знания дело ни касалось, и вел надзор за ними, так что все преподаватели в области Нотр-Дам (а они считались сотнями) зависели от канцлера и состояли к нему в одинаковом отношении. А с другой стороны, те же самые преподаватели могли содействовать канцлеру при даче им лиценции, так как канцлер, если он желал действовать добросовестно, нуждался в свидетельстве магистров о достаточной подготовке и способности лиценциата. Отсюда вытекали общие интересы канцлера и преподавателей в отношении к школьным занятиям и к штудирующим, а общие интересы, как справедливо заметил Денифле, искони ведут к образованию интерессентами общественных союзов.

Конфликты школяров и магистров с горожанами

Но если зарождение корпорации магистров совершилось не в оппозицию канцлеру, а в зависимости от него и в общих с ним интересах, то окрепло корпоративное начало несомненно в борьбе с канцлером и при поддержке пап. Прежде чем, однако, сказать об этой борьбе, следует упомянуть о распоряжении короля Филиппа-Августа, которое было вызвано столкновением школяров с горожанами в 1200 г . Служитель одного знатного школяра германского происхождения был побит в одной из парижских таверн; в отместку за это толпа школяров, ворвавшись в кабачок, избила содержателя до полусмерти, а это, в свою очередь, привело в ярость горожан, которые, вероятно, рады были подвернувшемуся случаю отплатить школярам за разные их старые грехи. И вот они, под предводительством прево, напали на дом, в котором жили германские школяры, убили того знатного господина, служитель которого вольно или невольно дал повод к столкновению, и несколько других лиц. Магистры пожаловались королю на насилия со стороны горожан, угрожая вместе со школярами покинуть Париж. Король, чтобы уладить дело мирным образом, определил, что на будущее время школяр, арестованный за преступление, должен быть выдан духовному суду, то есть епископу, который мог осуществлять свою судебную власть или через оффициала (то есть через тот должностной орган, которым ведал суд в общем порядке eпархиального управления по всем делам и над всеми лицами в объеме церковно-судебной компетенции), или через канцлера.

Магистры в оппозиции к канцлеру

Последний на самом деле сделался постоянным представителем епископа по выполнению возложенной на него королем задачи, и в руках канцлера оказалась судебная власть над всем ученым людом. Единство подсудности должно было, разумеется, содействовать укреплению солидарности, а вскоре после того папа Иннокентий III предоставил магистрам право иметь постоянного представителя или синдика для ведения гражданских дел, право составлять статуты и обязываться взаимно присягой к соблюдению их. Это было в 1208‒1209 гг. Но вскоре же раздаются жалобы на злоупотребления со стороны канцлера, и начинается оппозиция ему со стороны магистров.

Преемственность римского права

Оказалось, что до 1212 г . не существовало никакого статута, которым бы регулировался образ действий канцлера при даче им лиценции. Разумеется, как уже замечено было выше, канцлер, если он желал действовать добросовестно в этом отношении, не мог обойтись без свидетельства профессоров о годности кандидатов на лиценцию. Но, по-видимому, не все канцлеры действовали по этой методе. В 1212 г . папа Иннокентий III (который сам раньше учился в Париже), очевидно, по поводу заявленных ему жалоб, обратился в Париж с посланием, из которого видно, что канцлер и лиценцию давал, не справляясь с суждением магистров о качестве кандидатов, и вымогал от желающих вести школьное дело присягу на верность и повиновение своей особе, а иногда и деньги, да, кроме того, и в качестве судьи, заключал в тюрьму без достаточного основания.

Поиск компромисса между канцлером и магистрами

Результатом папского послания был компромисс в следующем 1213 г . между канцлером и магистрами при посредничестве папского легата. В силу этого соглашения, канцлер обязался не арестовать ни одного школяра, за исключением случаев тяжких преступлений, которые давали бы повод опасаться, что виновный ускользнет от суда бегством, и самые вызов и арест производить не через городскую полицию, а по возможности, через своих служителей, причем распоряжение о лишении свободы может быть обжаловано епископу и его оффициалу. Денежные штрафы канцлер обязывался налагать только с известными ограничениями, так чтобы штрафные суммы во всяком слу- чай не составляли источника доходов. В силу договора, с другой стороны, за канцлером признается право давать лиценцию даже и без предварительного испытания и рекомендации магистрам, но решительно отрицается право отказывать в лиценции кандидату, рекомендованному магистрами — или большинством магистров (по общему правилу), или шестью магистрами, из которых трое выбираются магистрами же, а трое — канцлером на шесть месяцев (при лиценции "в искусствах "). При утверждении этого соглашения в Риме, в 1215 г ., последний пункт был изменен таким образом, что канцлер вообще может давать лиценцию только на основании предварительного испытания, произведенного магистрами, и притом лиценцию в искуствах (in artibus) не раньше, как по достижении кандидатом 21 года, а лиценцию в теологии не раньше достижения 35-летнего возраста. Добавлено еще, что всякий, заплативший за лиценцию деньги канцлеру или кому- либо другому, устраняется от учительской должности. Канцлер, однако, не успокоился и, как видно, привлек на свою сторону епископа; оба они стали оспаривать право магистров составлять статуты и обязываться под присягой угрозой штрафами к coблюдeнию статутов, угрожая отлучением от церкви всем тем, кто стал бы принимать участие в подобных актах. По жалобе корпорации, папа принял ее сторону и поручил apxиепископу руанскому отменить распоряжение епископа. Но так как епископ продолжал свои притеснения и подверг отлучению от церкви апеллировавших к папе магистров и школяров, то все магистры приостановили чтения. Папа кассировал епископское отлучение, объявив притом, что на будущее время никто не должен дерзать провозглашать подобные приговоры против парижского университета без особого соизволения папского престола. В 1222 году папе снова пришлось вступиться за университет, так как епископ, несмотря на запрещение, снова отлучил от церкви разных магистров и школяров и, для того чтобы пресечь распри в самом источнике, папа следующим образом регулировал отношения между епископом и канцлером, с одной стороны, и университетом — с другой: судебная власть принадлежит епископу и осуществляется им через oффициaлa или через канцлера; за канцлером признается право давать лиценцию, но тюрьма, которую канцлер выстроил для школяров, должна быть разрушена; школяры могут быть арестованы только тогда, когда без этого обойтись нельзя, и только по распоряжению епископа, а не канцлера, и в таком случае должны содержаться под приличным арестом (honeste); осуждаются претензии канцлера на принятие от магистров присяги на верность, а также злоупотребления канцлера при даче лиценции.

Вопрос о печати

Непредусмотренным оставался вопрос о печати, а между тем обладание печатью, по средневековым понятиям, считалось столь же безусловно необходимым признаком всякой universitas, как общая касса и общее имущество, и право установления статутов.

Средневековое право на римской основе

До 1221 г . корпорация не имела своей печати; университетские бумаги всякий раз препровождались к канцлеру для приложения печати, и, как скоро корпорация завела свою печать, канцлер протестовал, настаивая на своем исключительном праве скреплять печатью университетские акты. Папа Гонорий III, к которому обратились стороны, медлил с решением, потому, вероятно, что вопрос и в самом деле был не из легких (мы увидим, что он и остался неясным, служа источником недоразумений): смотреть ли на канцлера, как на главу университета, входящую в самый строй корпорации, в качестве ее составного элемента, или как на внешнюю, постороннюю для корпорации, власть? С первой точки зрения трудно было возражать против нахождения печати в руках канцлера, а целое развитие университетской корпорации до сих пор шло именно в этом направлении, указывая на канцлера, как на главу корпоративной организации. Не давая тотчас решительного ответа, папа распорядился, чтобы впредь до его решения, корпорация не употребляла своей печати, и чтобы против епископа, канцлера и тех из магистров и школяров, которые склонятся на их сторону, не было предпринимаемо никаких репрессивных мер со стороны корпорации. Однако, магистры, не смотря на папское запрещение, продолжали употреблять свою печать, и когда папский легат сломал ее, школяры подняли бунт, для усмирения которого потребовались королевские войска. Легат отлучил от церкви действовавших против него магистров и школяров, и как велико было их число, видно из того, что на одном лишь соборе буржском пришлось дать абсолюцию 80-ти магистрам. В конце концов корпорация добилась права иметь собственную печать: это право получено было университетом в 1252 г . от папы Иннокентия IV.

Возникновение факультетов

В то же самое время шла внутренняя организационная работа, так сказать, в недрах самой корпорации: образование факультетов и наций представляет едва ли не самую любопытную страницу в истории возникновения парижского университета. Следя за историей возникновения болонского университета, мы не встречались с факультетами, потому что их там не было; некоторое слабое подобие факультетов можно усматривать лишь в упоминавшихся выше докторских коллегиях. Факультеты явились именно в Париже и из Парижа были заимствованы в другие университеты, особенно в германские. В одном официальном документе от 1254 г . (litera universitatis magistrorum et scholarium Parisius studentium) значится, что источник мудрости (sapientiae fons) в Париже делится на четыре факультета: теологию, юриспруденцию, медицину и философию разумную, естественную и моральную), — это как бы четыре реки рая (quasi quatuor paradisi flumina), о которых говорится в книге Бытия. Профессора этих факультетов, говорится в документе, чтобы иметь возможность с большими свободой и спокойствием предаваться научным занятиям, связав себя некоторыми специальными узами права (quodam juris speciali vinculo sociati), образовали из себя корпорацию (corpus collegii sive universitatis), получившую затем разные привилегии. Это историческое свидетельство нельзя понимать в том смысле, что парижский университет образовался путем соединения четырех факультетов, существование которых таким образом предшествовало бы образованию университета, так как подобное предположение, замечает Денифле, противоречило бы всем известным историческим данным. Образовательным элементом парижского университета были просто магистры разных отраслей знания, факультеты же образовались позднее силою солидарности, связывавшей отдельные группы преподавателей одной и той же дисциплины. Например, теологи естественным образом обособились от остальных потому, что с преподаванием теологии связывалось право проповеди, и теологи состояли в большей, чем все другие, зависимости от епископа, да к тому же, и по возрасту своему, они, были солидными людьми (не моложе 35 л .). Медики должны были на первый план ставить практику, а не теоретическое преподавание. Об артистах нечего и говорить: всеми условиями своего существования они обособлялись от остальных, и если где и должна была почувствоваться потребность в правилах для общего регулирования дел, равно касавшихся и учителей, и учащихся, то всего сильнее у артистов.

«Великая хартия» папы Григория IX

Надобно заметить, что слово «facultas», само по себе, означает способность, в применении к научной отрасли -способность преподавать эту отрасль, а также и саму преподаваемую отрасль. В последнем смысле, то есть в смысле обособленной области знания или научной отрасли, в первый раз слово «facultas» было употреблено папой Гонорием III в 1219 г . в его послании парижскому университету: здесь говорится, что школяр, выдержавший испытание и получивший лиценцию, может свободно «управлять» в той отрасли (facultas), в которой дана ему лиценция. Но в 1255 г . выражение это употребляется уже в новом значении. Артисты говорят: «мы… магистры искусств… в виду новых и неисчислимых опасностей, угрожающих нашему факультету», а в январе 1259 г . те же артисты, для отвращения опасностей, угрожающих им, требуют присяги пред целым факультетом (jurent coram tota faсultate). Ясно, говорит Денифле, что «facultas» пoнимается здесь уже не в смысле науки, а в смысле совокупности магистров известной области знания, то есть в современном значении факультета. Но что же случилось после 1219 года? Магистры отдельных отраслей стали составлять общие статуты, соединяясь в общие собрания, чтобы сообща производить испытания, возводить в ученые степени, возведенных принимать в свое общение, недостойных исключать и т. д. Твердою точкой опоры процесса развития факультетов послужила булла папы Григория IX " Parens scientiarum " 1231 г ., которую обыкновенно называют «великою хартией» (magna charta) парижского университета. В папской булле подтверждаются порядки, установленные в 1222 г ., но все факультеты трактуются отдельно, каждый сам по себе, и каждому дается полномочие «устанавливать уставы и порядки, какие окажутся нужными, относительно способа и часов чтения, относительно диспутаций, костюма, погребения умерших, относительно бакалавров… таксирования квартир, дисциплинарных мер против ослушников», причем даже прямо воспрещается одному факультету вмешиваться в дела другого. От статутов и распоряжений отдельного факультета должны были отличаться постановления целой «universitas», обязательные для всех факультетов; исключение из факультета рассматривалось, как исключение из целого университета вообще, и напротив, мнение например теологического факультета по какому-нибудь вопросу рассматривалось, как мнение целого университета.

Факультет как научная отрасль

Итак, нет ничего удивительного, ввиду описанного положения дел, что мало-помалу название научной отрасли перенесено было на совокупность преподавателей этой отрасли. Но и позднее еще, в папских и императорских учредительных грамотах под «facultas» разумеется научная отрасль, и даже не одна из четырех, соответствующим четырех факультетам, а всякая научная специальность. Папа (всего чаще) или император (реже) соизволяли на открытие в данном городе «генеральной школы», в которой должно вестись преподавание по богословию, каноническому и гражданскому праву, медицине, грамматике, диалектике и всякой другой дозволенной специальности (et in qualibet alia licita facultate), причем слово "дозволенная " означало, что разные недозволенные "искусства ", например, волшебство, исключаются из университетского преподавания.

Факультет как организованная совокупность преподавателей

Из взгляда на факультет, как на организованную совокупность преподавателей, вооруженную правом составлять статуты и прочее, логически выводилась необходимость придать корпоративную законченность факультетской организации: во главе факультетов стали деканы (название, заимствованное из церковной организации кафедральных капитулов), и каждый факультет получил особую печать. Все это делалось не вдруг, а постепенно. Юристы и медики получили деканов в 1267 г .; печать юристы получили в 1271 г ., медики в 1274 г .; теологи дольше других оставались в непосредственной зависимости от канцлера, который обыкновенно сам был теологом, и получили декана лишь в 1296 г ., а артисты и совсем не получили декана, — по- чему, выяснится ниже, когда мы будем говорить о нациях. Прежде же чем перейти к нациям, нужно сделать несколько замечаний относительно двух факультетов: юридического и богословского.

Разведение центров юриспруденции и богословия по университетам

В 1219 г . папа Гонорий III запретил преподавание в Париже римского права, так что с этого времени и в течение нескольких столетий парижский университет не имел полного юридического факультета, который представлялся одними канонистами, или, как их называли декретистами (потому что основною книгой, которую они преподавали, служил канонический сборник, известный под названием «декрета» Грациана). Отсюда некоторые ученые готовы были сделать общий вывод, что церковь в средние века систематически противодействовала изучению римского права. Но еще Савиньи разъяснил неосновательность этого мнения. Что в духовных сферах могли вообще раздаваться голоса недовольных против увлечения духовенства римским правом в ущерб занятиям по теологии, в этом нет ничего неожиданного, и например, около половины XII в., св. Бернард клервоский жаловался на то, что в папском дворце слышатся не законы Господа, а законы Юстиниана. Нужно принять во внимание, что даже в итальянских школах, в гораздо большей степени отмеченных светским характером, чем остальные высшие школы, главный контингент учащихся составляло духовенство, с ревностью предававшееся изучению юриспруденции, рассчитывая этим путем «добраться до парадиза высоких должностей и богатых бенефиций», выразился один средневековый писатель (Рожер Бекон). Но главное дело даже и не в этом, а в соображениях совсем другого порядка. Вскоре же по возникновении университетов болонского и парижского составилось убеждение, что, так сказать, Самим Господом Богом предназначено быть одному светильником в области юриспруденции, другому — в области богословия. Папа Гонорий III в булле 1219 г . говорит, что металлоносные жилы находятся не в одном, а в разных, что в одном месте добывается серебро, в другом железо, в третьем золото, причем под золотом разумеет теологию и местонахождением золотоносных жил называет Париж.

Конкуренция университетов за науки

О том же Гонорие III известно, что он был главным покровителем болонского университета, не отступавшим даже пред советами школярам скорее оставить город, чем подчиниться несправедливым требованиям горожан. Подобно тому, как Болонья ревниво относилась к попыткам других итальянских городов основать у себя высшие школы, подобно тому, как в Англии Оксфорд и Кембридж так-таки и не допустили в Средние века образования университетов в других английских городах, или как позднее император Карл IV, спасая Прагу от конкуренции, не очень благосклонно относился к учреждению венского университета, так и Парижу старались обеспечить возможность посвящения его лучших сил теологии и безопасность от всяких возможных конкуренций. Любопытно, что авиньонские папы, все симпатии которых тяготили к Франции, из 18-ти университетов, учрежденных за время пребывания пап в Авиньоне, в девяти не допустили преподавания теологии, да и из тех девяти, в которых разрешено иметь теологический факультет, в двух воспрещены были промоции в теологии (Рим и Перуджия), а промовированные в Кагоре поставлены были в необходимость подвергаться новому испытание в Париже, если хотели там учить. Напротив, те же папы ничего не имели против преподавания римского права в других, французских же, университетах, и некоторые из них, например, орлеанский и анжерский, были по преимуществу юридическими школами, а например, в Париже бернардинцам воспрещено было заниматься даже и каноническим правом, да и вообще, как думают, нищенствующим орденам исключительно рекомендовались занятия теологией. Факты из позднейшей истории, приводимые у Савиньи, не менее ясно указывали истинный смысл воспрещения преподавания римского права в парижском университете. Так в XVI парижские канонисты не раз заявляли о своем желании преподавать римское право, но остальным факультетам удавалось затормозить это дело частью своими постановлениями, частью жалобами в парламент. А в 1572 г . парижские канонисты были прямо обвинены многими юридическими школами Франции в том, что они преподавали римское право и промовировали в нем, и парламент решил дело против канони- стов. В 1576 г . дозволено было преподавание римского права Якову Куяцию, с предоставлением ему права возводить в докторскую степень по римскому праву в Париже; но три года спустя, на собрании государственных сословий в Блуа было возобновлено старинное воспрещение, которое окончательно было устранено лишь в 1679 г . На самом деле, за все время существования парижского университета, канонисты не могли обойтись без изучения римского права, и если например, в статуте канонистов 1370 г . выражено, что можно, и не штудируя римского права, получать степени и читать лекции по каноническому праву, то это, как замечает Савиньи, нужно понимать лишь в том смысле, что нет необходимости проходить полный курс римского права в каком-либо чужом университете, и несомненно, что в самом же Париже читались вводные лекции по римскому праву, не допускались же только подробные чтения по самим книгам Юстиниана, то есть не было систематического изучения, которое бы делало штудирующего способным промоций. А что во Франции, вообще, римское право было не в загоне, это всего лучше доказывается именами таких звезд первой величины, как Донелл, Куяций и оба Готофреда. Не с неба же свалились эти светила юриспруденции, и притом в такую историческую эпоху, когда во всех других странах, не исключая и Италии, юриспруденция влачила довольно жалкое существование.

Распри университетов с монахами

Для богословского факультета, но вместе также и для целого университета имело немаловажное значение столкновение с монахами нищенствующих орденов, в особенности доминиканского. Марквардсен и некоторые другие историки связывали даже с этим столкновением образование факультетов вообще, представляя ход событий в таком виде, что долговременные распри университета с монахами повели в 1257 г . к образованию факультета теологов, примеру которого последовали потом медики и канонисты. Приведенные выше факты, в особенности булла 1231 г ., не оправдывают этого взгляда. Борьба университета с монахами возгорелась из-за того, что монахи, искусно пользуясь событиями, требовали признания их в качестве членов университета. Первый толчок к предъявлению этой претензии монахами был дан столкновением школяров с горожанами в 1229 г ., которое и вообще имело важные последствия для корпоративной жизни университета и отразилось даже на судьбах других университетов, не только французских, но и английских, так что неизлишне будет рассказать об этом событии. В одной из таверн школяры, употребляя точное выражение старинного историка, "нашли вино превосходным, но счет, предъявленный им за выпитое вино, слишком высоким ". Отсюда недоразумение. Школяры побили содержателя кабачка, а сбежавшиеся соседи тем же отплатили школярам. Последние, полагая, что они остались в долгу следующий день снова явились, взяли таверну и опустошили дом, нанося побои всем, попадавшимся на пути, мужчинам и женщинам. Так как селение, в котором находилась таверна, принадлежало монастырю св. Марцелла, то приор монастыря обратился с жалобой к королеве Бланке, управлявшей в то время, за малолетнего короля (Людовика Святого). Когда королева дала строгие приказы парижскому прево, не в меру усердствующие полицейские напали на группу ни в чем неповинных людей, не участвовавших в разгроме кабака, и так сильно избили их, что некоторые остались на месте избиения. Тотчас собрались и решили предъявить королеве требование об удовлетворении за совершившееся злодеяние. Не получив немедленного удовлетворения, магистры поручили особому комитету обсудить данный вопрос, и комитет решил, что если в течение шести недель удовлетворения не последует, лекции и остальные академические акты будут приостановлены на шесть лет, и в течение этих шести лет воспрещается и учащим и учащимся проживать в городе, даже в диэцезе парижском. Шесть месяцев прошло, а удовлетворения не последовало, и университет фактически распался. Начались массовые переселения в Орлеане, Анжере, Оксфорде, Кембридже и других городах. Так «великий поток научной жизни, выведенный из русла, распался на маленькие пересыхающие ручейки», писал папа Григорий IX королю Людовику, убеждая его дать оскорбленным удовлетворение и возвратить им привилегию Филиппа Августа. Привилегия Филиппа была возобновлена, но насчет удовлетворения за насилие советники короля не расположены были ни к каким уступкам. Епископ отлучил даже от церкви тех магистров и школяров, которые присягнули оставить Париж, а равно тех, которые получили бы лиценцию в Анжере и Орлеане без содействия парижского канцлера; кроме того, на провинциальном соборе сенском епископ провел постановление о лишении выселившихся в другие города школяров привилегии освобождения от резиденции (мы после увидим, в. чем состояла эта привилегия и как много значила она в университетской жизни). Школяры перенесли дело в Рим, и здесь оно нашло себе сильную поддержку: в это именно время издана была вышеупоминавшаяся булла Григория IХ «Parens scientiarum», которую называют «великою хартией» парижского университета. В заключении буллы говорится, что магистры и школяры, после причиненных им насилий давшие присягу оставить Париж, преследовали не эгоистический, а общий интерес, и присягнувшие разрешаются от присяги в случае, если бы король подтвердил их старинные привилегии и наказал тех, кто действовал против них насильственно. Булла, очевидно, предполагала содействие короля; поэтому, одновременно с изданием буллы, адресованной на имя университета, папа обратился с письмом к королю, убеждая его возобновить привилегию Филиппа и доставить удовлетворение школярам и рекомендуя, кроме того, особому покровительству короля тех двух магистров, которые столь успешно вели в Риме у папы дело университета. Дело наконец и уладилось, после чего начался новый прилив молодежи, даже более сильный, чем когда-либо раньше; случалось, что в Париже скапливалось до 30 000 штудирующих.

Борьба монахов за вхождение в университетскую корпорацию

Возвратимся, однако, к нищенствующим монахам. Монахи воспользовались тем временем, когда академические акты прекратились и дело магистров велось в Риме для устроения лекции в своих орденских домах и имел успех: лица, которым поручено было преподавание, оказались действительно выдающимися учеными (Альберт Великий, Александр Галес). По восстановлении университетских чтений, магистры сначала не трогали монахов, но монахи потребовали включения себя в корпорацию, как равноправных членов. Университет был против этого, так как опасался, что члены ордена, с их особыми интересами и правилами внесут в университет элемент раздора, да и белое духовенство вообще не очень благоволило к монахам, видя, что они лишают его всякого влияния на народ проповедями и исповедями. Все-таки университет в 1252 г . согласился дать орденам по одной профессуре, помимо того преподавания, которое могло вестись в орденских помещениях для монахов. Когда затем, при новых пертурбациях, постигших университет, магистры хотели принять общее решение об оставлении Парижа, монахи обещали свое согласие на общее мероприятие лишь под тем условием, если им дадут по второй профессуре. Университет, испробовав всякие убеждения и угрозы, исключил монахов из своей среды. Но монахи не сдались. Они перенесли дело в Рим, куда и университет также отправил от себя посольство и на этот раз проиграл, отчасти, может быть, и оттого, что глава посольства, как видно, не в достаточной степени дипломат, выразил в Риме порицание не только образу действий нищенствующих монахов, но и самим их обетам, то есть в сущности и римскому престолу, одобрившему ордена. Монахи получили вторую профессуру; и хотя, как показал последующий ход событий, доминиканцы содействовали не посрамлению, а прославлению парижского университета (из доминиканского ордена вышли такие знаменитости средневековой науки, как Фома Аквинский и Бонавентура), но в университете навсегда остался, по выражению одного писателя, известный осадок горечи, и осадок этот был настолько силен, что вытеснил все воспоминания о прежней поддержке, оказывавшейся университету папами. В последовавших вскоре после того столкновениях королевства с папством университет решительно стал на сторону короля и потом, в течение долгого времени, был очагом западно-европейского либерального (епископального) движения, направлявшегося против единовластия папы.

Деление университета на нации

Сказав об образовании профессорской корпорации с канцлером во главе и с четырьмя факультетами, как частичными автономными корпорациями, вошедшими в состав университетской организации, мы все еще не дошли до цели выяснить себе процесс образования парижского университета. Нашему наблюдению представляется еще другой фактор в ходе внутреннего организационного развития университета (кроме факультетов) — это нации. Деление на нации — школяров ли одних, или школяров вместе с магистрами, стекавшихся отовсюду в Париж, — едва ли не более древнего происхождения, чем деление по факультетам. Некоторые исследователи полагали далее, что нации именно и легли в основу парижской университетской корпорации. Естественно, что пришлая масса штудирующей молодежи, как и в Болонье, группировалась по землячествам. Эти землячества мало-помалу соединились в четыре обширные группы или нации: галльскую, английскую (заменившуюся германскою, после того как приток англичан, с образованием университетов оксфордского и кембриджского, ослабел), пикардийскую и норманнскую. Почему образовалось именно четыре нации и в числе этих четырех оказались именно такие-то, объясняется вероятно тем, что названных национальностей было всего более в тот момент, когда складывалось четверное деление, с точностью потом воспроизводившееся в разных германских университетах. Пришельцы из других стран, например, из-за Пиренейских гор или из Италии, приурочивались к одной из названных четырех наций. Четыре нации развились в автономные корпорации, и любопытно, что каждая из них имела свою печать уже в сороковых годах ХШ в., то есть раньше, чем факультеты получили свои печати, и даже раньше, чем целая университетская корпорация получила бесспорное право иметь свою печать. Между тем как факультеты развились на учебной почве в отношении к преподаваемым наукам, нации образовались для взаимной поддержки, для дисциплины в видах административных вообще, причем и в нациях активная роль принадлежала магистрам, а не школярам, как в Болонье. Во главе каждой нации — прокуратор, а во главе всех соединенных наций — ректор. Но любопытнее всего то, что деление по нациям воспроизведено сполна только на факультете «искусств», в том смысле, что все без исключения и магистры и школяры искусств должны были принадлежать к какой-нибудь из четырех наций. Магистры трех других факультетов стояли вне всяких наций; но школяры других факультетов входили в национальные корпорации, наряду с артистами, потому что они обыкновенно и юридически числились на факультете, как разъяснено будет впоследствии. Итак, четыре нации составляли собою факультет искусств, или другими словами, факультет искусств обнимал собою все четыре нации, и немудрено, что ректор — глава соединенных наций — сделал излишним существование особого декана факультета искусств.

Школьная область — почва для развития наций

Справедливо предполагают, что первоначальною почвою для развития наций была не кафедральная область, а школьная область св. Женевьевы, где уже со времени Абеляра процветали artes, и где было более свободы для корпоративного развития вне зависимости от канцлера, чем в области Нотр-Дам. Как бы то ни было, в результате всего сложного процесса развития парижской университетской организации получилась редкостная федерация семи автономных единиц: трех факультетов и четырех наций, обнимаемых четвертым факультетом. Не будем говорить пока о том, сколько в этой федерации факультетов, с канцлером во главе, и наций, с ректором во главе, скрывалось источников для недоразумений столкновений. Во главе об устройстве средневековых университетов придется еще коснуться этого предмета. Но естественно задать себе вопрос: каким образом аббат св. Женевьевы мог сойти со сцены, после того, как в XII в. он давал такую же лиценцию на учительство в область аббатства, какую кафедральный канцлер давал в школьной области Нотр-Дам? Собственно говоря, он и не сошел со сцены и не поступился своими правами в пользу кафедрального канцлера. Аббат боролся с канцлером, и боролся не без успеха; дело доходило и до Рима. И, по-видимому, сначала оба они конкурировали при даче лиценции по всем факультетам; позднее конкуренция осталась только по отношению к факультету искусств, так что на этом факультете для лиценциатов существовал выбор между кафедральным канцлером и аббатом (который также заменял себя монастырским канцлером, как представителем), лиценция же на других факультетах сосредоточилась исключительно в руках кафедрального канцлера. Затем, что касается университетского управления, аббат остался в стороне от него и в борьбе университета с канцлером никакого участия не принимал.

Квартирный вопрос

О парижских коллегиях, еще более осложнивших университетскую организацию, мы тоже не будем пока говорить, а скажем лишь о том, как относились к квартирному вопросу, прежде чем явились коллегии. После того как дело университета по столкновению с горожанами, благодаря посредничеству папы, уладилось, и начался более сильный, чем когда-либо, прилив штудирующей молодежи, король Людовик Святой предоставил университету право таксировать квартиры и принуждать горожан указанные таксаторами квартиры сдавать под постой. Между горожанами послышался ропот на несправедливую неравномерность, так как монахи и духовные домовладельцы не обращали никакого внимания на требования таксаторов, угрожая им отлучением от церкви. В дело должен был вмешаться сам папа. Он дал полномочие квартирной комиссии действовать в силу папского авторитета, заклеймил духовенства и пригрозил церковным отлучением даже таким субъектам, которые, из страха низкопоклонничества пред духовными господами, отказывались бы доставить комиссарам необходимые сведения. Вскоре после этого, самим университетом был выработан статут, регулирующий наем квартир и аудиторий. В этом статуте определено, между прочим, что если горожанин отказывается сдать в наем свои помещения по таксе, то дом его подвергается "бесчестию " (infamia) на пять лет, так что в течение этого срока никто из членов университета не может нанимать помещение в пораженном «инфамией» дом, под страхом исключения из университета. Парижская "инфамия " соответствует болонскому «интердикту», поражавшему, с такими же последствиями, дом того горожанина, который не подчинился бы таксе или предъявил лживое обвинение против школяра, даже на дома, соседние с квартирою школяра, если бы в ней учинено было оскорбление школяра или совершена кража.