Текст:Павел Крупкин:Проблемы демократии постмодерна

Проблемы демократии постмодерна

Автор:

Павел Крупкин

• Павел Крупкин «Проблемы демократии постмодерна» // Политкласс. — июль 2007.

Дата публикации:

03 июль 2007

Дата написания:

20 апреля 2007

Предмет:

Демократия, Малый народ

Ссылки на статью в «Традиции»:

• Малый народ
• Павел Крупкин:Пора говорить о свободе по русски

О тексте:

Статья была написана для журнала «Политкласс» 20 апреля 2007 г. Вышла в июле 2007 г. в слегка отредактированном виде.

• Павел Крупкин «Проблемы демократии постмодерна» // Политкласс. — июль 2007.

Введение

О кризисном состоянии западной демократии в течение по меньшей мере 40 последних лет говорили многие (см., например,). С другой стороны данный политический институт продолжает успешно существовать на Западе, решая (с разной степенью успешности) возникающие перед обществами проблемы. Более того, совершенно не видно предпосылок к тому, чтобы общества стран, имеющих на вооружении данный институт, всерьез обсуждали бы его замену на что-то иное. Максимум, о чём бывает идет речь, — это всего лишь о различного рода небольших улучшениях функционирования данного института.

Итак, есть ли кризис западной демократии, или его нет? И почему возникает такой разрыв мнений на эту тему? Эти, и некоторые другие вопросы являются предметом рассмотрения данной статьи.

Определение демократии

Первый вопрос, на который необходимо дать ответ, заключается в том, чтобы объяснить, что в этой работе будет пониматься под термином «демократия». Для ответа на этот вопрос я не буду тратить время в словесной эквилибристике вокруг слов «demos» (народ) и «kratos» (власть), как это обычно делают сторонники философского реализма (или эссенциализма), а вслед за Поппером изберу прагматичный номиналистский подход: демократия — это форма государственного устройства, позволяющая в случае общественной необходимости в обозримом времени совершить бескровную смену правящей команды. Именно эта возможность является общей для государственных устройств западных стран, и именно она, в частности, делает монархии Великобритании, Дании, Бельгии, а также ряда других европейских стран, образцовыми демократиями.

Эпистема и эволюция «великих рассказов»

Следующим шагом надо прояснить вопрос о том, что мы здесь понимаем под эпохой постмодерна. Один из вариантов ответа на данный вопрос дал Лиотар, который существенно опирался на достижения французских постструктуралистов.

Если задуматься над тем, что собой представляет современная цивилизация, и чем человеческое общество отличается от сообществ других социальных животных, то мы сразу же придем к понятию передачи и накопления информации, к понятию знаний. При этом хранение знаний осуществляется в виде текстов, то есть в виде каким-то образом зафиксированных последовательностей знаков — букв и/или иероглифов/пиктограмм, определяющих язык текста. Заметим, что здесь имеется в виду не только какой-то обычный человеческий язык коммуникации между людьми, но и, например, языки математики для описания формул, языки химии для описания веществ, нотная запись для описания музыки, и т. д.

Для упорядочивания получившейся «библиотеки», или, по другому, — эпистемы, каждое общество определяет свои подходы. Обычно часть имеющихся текстов определяются как священные, другие тексты назначается основой для обучения новых поколений, и т. д. При этом также существуют тексты, которые отодвигаются на обочину общественного сознания, вплоть до полного их забвения. Однако в какой-то момент времени подобные тексты могут быть «выдернуты» с периферии эпистемы и заново введены в центр дискурса.

Такая работа по структуированию текстов идет всегда. Если не вполне осознано, то по меньшей мере стихийно она все равно происходит. При этом каждая общественно значимая группа населения может работать со своим набором текстов. Например, традиционные тексты (сказки, поговорки, мифы) были основой общественного сознания традиционных сословий. Когда произошел «отрыв» «просвещенных слоев» от традиции, были введены в дискурс новые тексты (беллетристика, работы философов, ученых), которые легли в основу общественного сознания «просвещенных кругов». Потом «просвещенными слоями» были вновь «открыты» традиционные тексты — исследователи пошли в народ фиксировать «народное творчество», причем часть таких «забытых» текстов была введена в образовательный стандарт. Например, подобной чести были удостоены народные сказки.

Таким образом, в обществе имеется постоянное «кипение» текстов, их перемещение внутри эпистем сообществ, и между такими эпистемами. При этом какие-то тексты попадают в центр внимания сообществ, занимают центральные и наиболее удобные полки «библиотек», другие — вытесняются на периферию, «засовываются в дальние углы», третьи — уничтожаются. Хорошо об этом процессе написал Лиотар: «Знания — это рассказы различного типа. Отбор „правильных“ рассказов происходит на основе различных процедур легитимизации. Для социальных рассказов в основе легитимизации лежат так называемые „великие рассказы“, которые, например, для традиционного общества представляют собой мифы, легенды, священные тексты, сочинения авторитетов, etc. // Период Модерна характерен тем, что угасают традиционные великие рассказы, и им на смену приходят два новых типа легитимирующих рассказов. Первый — это системный (или спекулятивный) рассказ, когда легитимным становится все, что соответствует принятой обществом системе или набору идей. Второй — эмансипационный рассказ, когда легитимым считается все, что способствует освобождению людей. // Постмодерн характеризуется угасанием легитимизирующей силы рассказов модерна, а основой легитимности становятся перформистские рассказы. То есть легитимным считается все, что способствует общественной продуктивности, или производительности.»

То есть Лиотар предлагает выявлять структурообразующие характеристики любой эпистемы в виде мета-текстов, которые он обозвал «великими рассказами». Примером таких рассказов в плане, например, христианских конфессий могут служить Ветхий и Новый Заветы вместе с другими священными текстами — ведь именно по отношению к данному набору текстов рассматриваются все другие тексты для определения их ценности для общества. Было время, когда в зависимости от такой оценки другие тексты могли быть приняты к распространению среди населения, или наоборот, быть преданы забвению, или даже активно уничтожаться.

При этом мы видим, что Ветхий и Новый Заветы являются общей характеристикой для христианской эпистемы — все конфессии чтут эти тексты. А вот интерпретация данных текстов в рамках разных конфессий уже различается — каждая христианская конфессия обладает своим набором священных текстов, интерпретирующих содержание основных книг, дающих моральные ориентиры для оценки поведения людей и происходящих событий.

Лиотар выделяет несколько периодов развития западной эпистемы — традиция, модерн, постмодерн. Ключевым в понимании данного разделения является период модерна — период общественного развития и прогресса, период научности. Соответственно «великие тексты» модерна по Лиотару базируются на идее системы, и/или на идее освобождения людей. Идея системы, системности основана на том, что каждый новый текст должен соотноситься с принятой в обществе системой знаний, пополнять данную систему, развивать её. Внесистемные тексты уходят на периферию, предаются забвению. Для эмансипационных рассказов идея освобождения дает тексту ценность в зависимости его вклада в стремление людей к свободе. Тексты, препятствующие свободе, должны быть выведены из дискурса, забыты.

С наступлением эпохи постмодерна Лиотар фиксирует ослабление влияния великих рассказов модерна. При этом он находит рост влияния нового вида мета-текста — перформистского, или продуктивного рассказа — рассказа об общественной эффективности. Все, что способствует росту производительности общества, начинает получать приоритет в системах знаний. Эффективность становится ключевым словом эпохи.

Влияние эписистемы постмодерна на демократические институты

Теперь рассмотрим, как состояние эпистемы влияет на демократические институты. Как уже отмечалось, демократия — это форма государственного устройства, позволяющая бескровную смену правящей команды. То есть, наряду с командой у государственного руля, в обществе необходимо наличие нескольких резервных команд сравнимого уровня квалификации. Мы видим возникающее противоречие требований демократического устройства общества с продуктивным «великим рассказом» — ведь это очень неэффективно «кормить» резервные команды — множество незадействованных высококлассных специалистов. С другой стороны, данная неэффективность является лишь кажущейся. Опыт коллапса СССР показал, что ограничение соревновательности на политическом (и любом другом управленческом) поле приводит к куда более дорогим для общества последствиям, что, впрочем, не снимает указанного риска. Ведь в погоне за сиюминутной выгодой легко можно пренебречь долгосрочными интересами.

С другой стороны западные страны умело управляют данным риском. Не видно, чтобы они пытались экономить на своих экспертных сообществах — обычном «отстойнике» для резервных управленческих команд. Однако, наличие общей тенденции к двухпартийности политических систем подтверждает влияние обнаруженного фактора — очевидна тяга к минимизации количества простаивающих команд при условии сохранения политической конкуренции.

Следует отметить, что имеющее место отсутствие альтернативных управленческих команд в современной России имеет другую основу — поскольку общественная эффективность пока является лишь формально принятым мета-рассказом, который ещё не проник в «сердце» общественного дискурса. При этом отсутствие политического кадрового резерва, а также наличие ресурсных ограничений для его возникновения, являются серьезным сдерживающим фактором развития молодой российской демократии.

Другой точкой воздействия продуктивного рассказа на демократический институты является общественный дискурс. Для пояснения механизма данного воздействия рассмотрим самую общую структуру социума национального государства, частным случаем организации которого является демократическая форма правления. Поскольку нация — это народ страны в своем политическом измерении, а политика — это прежде всего власть, то естественно следует попробовать рассмотреть группирование людей по их отношению к функции управления. При этом сразу же выделяется актив нации — те люди, которые занимаются управлением, те, кто организует и координирует других людей для достижения общественных целей. Актив возникает естественным образом в любом социуме, который достиг определенного уровня сложности. То есть, в случае, когда функция управления требует своей специализации, и набор решаемых задач заполняет все время выделенных обществом для этой функции людей. Ключевая характеристика актива — наличие организаторских способностей, разновидностью чего является предпринимательская способность.

При этом основная масса людей специализируется на других видах деятельности, и служит для управленцев строительным материалом при создании различного рода общественных структур. К числу последних относятся государство, экономические структуры (фирмы и корпорации), другие общественные структуры различных типов (профсоюзы и ассоциации, саморегулируемые профессиональные организации и кондоминиумы, неправительственные общественные организации и кооперативы). Масса обычно делегирует политические функции активу, занимаясь в основном частной жизнью. Актив структурирует себя и массу, задавая «каждому сверчку свой шесток». Представители массы принимают свое положение в обществе, определяемое активом, и, в основе своей лояльны сложившемуся общественному порядку.

Все вышесказанное не значит отсутствия конкуренции/соревнования между людьми. Различные части актива борются между собой за положение в обществе и влияние на общественное целеполагание и распределение ресурсов. Каждый человек из массы также желает улучшить свое личное положение, выстраивая свою карьеру. Но в целом общественные правила игры людьми из этих групп под сомнение не ставятся, люди в целом лояльны существующей общественной системе, что не мешает им, впрочем, бороться за заполнение системы выгодным им общественным контентом. При этом могут существовать программы реформ, заключающиеся в частичном изменении действующих правил, в не очень большой перестройке общественного каркаса.

В дополнение к активу и массе можно выделить ещё одну группу — национальный коагулят. Это люди, которые в принципе не согласны с тем положением в обществе, которое им определяет национальный актив. Претендуя на большее, и не находя поддержки ни у актива, ни у масс, данные индивидуумы начинают отвечать им взаимностью. Они начинают отрицать существующие ценности массы, ставить под сомнение легитимность актива, естественно попадая в изоляцию. Впрочем, это скорее самоизоляция, которую данные люди сами же и поддерживают. Выбранная ими модель поведения «непризнанных гениев» толкает их к осознанию собственной избранности, что завершается такой стандартной формой их общественного бытия, как секта. При этом если актив и масса являются системными силами общества, слоями, которые в принципе устраивают существующие порядки, то коагулят имманентно антисистемен. В силу своей антисистемности представители коагулята обычно являются сторонниками больших утопических социальных проектов (БУСП). Их неприятие ценностей массы выражается в требовании воспитать нового человека, которое является обязательной частью ихнего БУСП. Эти люди очень активны в общественном дискурсе, продвигая свои антисистемные идеи и взгляды.

И именно здесь возникает ещё одна точка риска современных западных демократий. Воздействие продуктивного рассказа, который требует повышения эффективности управления, приводит к тому, что у актива не остается времени на идеологическую работу. В общественном дискурсе начинает доминировать представители коагулята, продвигая различные антисистемные идеи, «отравляя» общественное сознание. Одной из таких идей является тезис о кризисе западной демократии. Другой характерный пример из этой серии — идеологическая система постмодернизма, кризисная суть которой не отрицается и самими её создателями. О демобилизующем воздействии постмодернизма на общество можно, в частности, почитать здесь.

Интересным следствием такой активности оказалась текущая российская ситуация. Очевидно, что в современной России ещё существенно не завершена ни повестка дня эмансипации (освобождения людей), ни повестка дня производительности (эффективности российского общества), ни повестка дня развития (прогресса технологий). Другими словами, для нас ещё не исчерпаны идеологии позднего модерна, которые можно было бы использовать для консолидации общества. Однако вместо этого мы в России тоже имеем постмодернистский идейный кризис общественного сознания, аналогичный тому, что происходит в современных западных обществах. И все это только лишь вследствие нашего «бездумного обезьянства».

Заключение

Развитие демократических институтов при существенном воздействии продуктивного мета-рассказа, который, в частности, требует эффективной загрузки общественных управленцев, приводит к возникновению следующих рисков:

1. Общество может начать «экономить» на альтернативных управленческих командах, способных занимать правительственные посты. Сужение политической конкуренции в этом случае чревато риском авторитаризма, а также риском деградации качества управления общественной системой.
2. Чрезмерная загрузка управленцев в обществе ослабляет влияние «системных людей» на общественный дискурс, который переходит под контроль индивидуумов с антисистемным мировоззрением — так называемого национального коагулята. Создание последними различного рода кризисных симулякров в общественном сознании отнюдь не способствует концентрации общества на своем развитии.