Черновик:Трудовая повинность

Военный коммунизм

IX съезд партии (29 марта — 4 апреля 1920 г.) признал необходимым введение трудовой повинности, трудовых мобилизаций и милитаризации труда.

Это было фиксацией уже сложившегося положения, поскольку в феврале из воинских частей, освободившихся от ведения боевых действий, были организованы три трудовые армии: на Урале, в Донецком бассейне и в районе Петрограда.

Теоретическое обоснование введения трудовой повинности четко сформулировал главный идеолог её Л.Троцкий в докладе на III Всероссийском съезде профсоюзов (6‒13 апреля 1920 г.):

«Мы знаем труд рабский, мы знаем труд крепостной, мы знаем принудительный, регламентированный труд цехов в Средние века. Мы знаем труд вольнонаёмный, который буржуазия называет свободным. Мы же противопоставляем этому труд общественно-нормированный на основе хозяйственного плана, обязательного для всего народа, то есть принудительного для каждого работника страны. Без этого нельзя и думать о переходе к социализму… Других путей к социализму, кроме властного распределения хозяйственным центром всей рабочей силы страны, размещения этой силы соответственно потребностям общегосударственного хозяйственного плана, быть не может. Мы признали… право рабочего государства отправлять каждого рабочего и работницу на то место, где они нужны для выполнения хозяйственных задач. Тем самым мы признаём также право… рабочего государства карать рабочего и работницу, которые отказываются исполнять наряд государства, которые не подчиняют свою волю и волю рабочего класса его хозяйственным задачам. Вот где основа милитаризации труда… Милитаризация труда в том основном смысле, какой я указал, является неизбежным основным методом организации рабочих сил, их принудительной группировкой в соответствии с потребностями строящегося социализма в переходную эпоху от царства капитала к коммунистическому государству».

Таким образом, трудовая повинность принимает логически законченную форму милитаризированного труда, который регламентируется приказом: ты идешь на такой-то завод (фабрику, больницу) и работаешь там до тех пор, пока это нужно.

К началу 1921 г. в восьми трудовых армиях числились 280 тыс. человек. Сибирская трудармия занималась добычей каменного угля, лесо- заготовками, погрузкой, постройкой Кольчугинской и Кокчетавской железных дорог; Кавказская — постройкой железных дорог и работами на нефтяных промыслах в Грозном; Украинская и Донецкая — добычей угля и т. п. Существовала лишь одна, но решающая проблема — производительность труда, которая в трудармиях была столь низка, что обычно они распускались уже через несколько месяцев работы. Троцкий предвидел эту опасность: «Говорят, что принудительный труд непроизводителен. Если это верно, то все социалистическое общество обречено на слом… Если наша новая организация труда приведёт к понижению производительности, то тем самым мы фатально идем к гибели, к падению, как бы мы ни изворачивались, как бы ни напрягались».

Тем не менее в течение 1919, 1920 и первой половины 1921 г., то есть весь период военного коммунизма, Советское государство использовало исключительно трудовую повинность. В целях более точного учета трудовых ресурсов 28 августа 1920 г. проводится Всероссийская демографически-профессиональная перепись населения, в вопросник которой наряду с перечнем 55 главных неземледельческих профессий вошли и данные о не занятом в общественном производстве на момент переписи контингенте.

Ситуация на рынке труда в эпоху военного коммунизма характери- зуется следующими особенностями: во-первых, нехваткой квалифицированных рабочих при наличии большой резервной армии труда; во-вторых, нищенской заработной платой, не обеспечивающей прожиточного минимума, что приводило, с одной стороны, к потере мотивации к труду, а с другой — к катастрофическому падению производительности труда; соединение этих обстоятельств и вызвало к жизни экономический парадокс — превышение спроса на рабочую силу над предложением её при сохранении значительной армии безработных. Выходом из сложившейся ситуации стало введение всеобщей трудовой повинности, фактически насильственной мобилизации на трудовой фронт, когда государство осуществляло централизованное распределение трудовых ресурсов путем монополизации этого распределения. Эта политика была естественным следствием сложившейся к началу 20-х годов социально-экономической модели военного коммунизма, возникшей как под давлением неумолимых обстоятельств — разрухи и дезорганизации общественной жизни, с одной стороны, так и в результате теоретических спекуляций под воздействием теоретических идей марксизма об организации социалистического производства.

В качестве политического принципа, выразившегося в лозунге: «Кто не работает—тот не ест», здесь выступало обязательное привлечение к труду. В качестве внеэкономического средства в условиях монополизации на распределение трудовых ресурсов использовалась всеобщая трудовая повинность, оценивавшаяся некоторыми большевиками, в частности А. М. Коллонтай, как "[[величайший акт революции[[».

Экономическим средством принуждения к труду выступало натуральное распределение продуктов первой необходимости, прежде всего еды, или коллективное потребление: так, в 1919‒1920 гг. около 90 % населения Петрограда числилось на общественном питании, в Москве свыше 60 % населения было приписано к столовым. Идея отказа от оплаты труда, столь популярная в период военного коммунизма, базировалась на теоретически-утопических представлениях большевиков о коммунизме, сутью которого является «безвозмездная работа на общественную пользу, не учитывающая индивидуальных различий, стирающая… разницу между отдельными отраслями работы в размере платы и вообще принципа распределения всех продуктов». И далее тот же автор пишет: «Коммунизмом мы называем такой порядок, когда люди привыкают к исполнению общественных обязанностей без особых аппаратов принуждения, когда всеобщая работа на общую пользу становится всеобщим явлением».

Один из партийных теоретиков Д. Б. Рязанов утверждал, что коммунисты ставят себе целью «уничтожение заработной платы как формы оплаты труда, свойственной капиталистическому строю», под лозунгом: «равномерное вознаграждение, уничтожение всех различий, которые были между чернорабочим и квалифицированным трудом».

Следуя утопическим принципам, заработная плата после революции стала быстро эволюционировать в сторону полного уравнивания. Три основных обстоятельства имели решающее значение: во-первых, идеологический момент, связанный с прокламированием правящей партией принципа равенства; во-вторых, социально-политический момент, отразивший интересы молодых рабочих-коммунистов, которые в силу недостаточной квалификации не могли претендовать на высокие тарифные ставки, но, обладая политическим влиянием, всячески препятствовали квалифицированным в большинстве своем пожилым рабочим и нечленам партии получать достойное вознаграждение за свой труд. Однако решающим стало третье объективное обстоятельство — разруха, охватившая все области хозяйственной жизни и повлекшая за собой «выравнивание заработков всех категорий трудящихся на уровне голодного минимума наименее обученных рабочих». Принцип уравнительности в оплате труда, с особой настойчивостью проводившийся в жизнь в 1918‒1920 гг., особенно тяжело отразился на инженерно-техническом персонале, чье положение на производстве часто осложнялось негативным отношением рабочих. По свидетельству С.Струмилина, «в денежной части инженеру высшего тарифного разряда была обеспечена учетверенная ставка по сравнению со сторожем или уборщицей низшего разряда. Но пайки распределялись по особому классовому принципу, причем рабочие получали более крупный паек, чем служащие. И в результате дело доходило до таких курьезов, что совокупный легальный заработок пайком и деньгами инженера 35-го разряда (наивысшего) был ниже заработка наименее квалифицированного чернорабочего или сторожа 1-го разряда». Нетрудно себе представить последствия подобной оплаты труда специалистов и степень их заинтересованности в успехах производства. Если в 1913 г. оплата высших промышленных служащих превышала заработок среднего рабочего почти в 4 раза, в 1917 г. — в 1,8 раза, то в период военного коммунизма их зарплаты сравнялись, а в некоторых случаях заработок рабочих превышал оплату труда инженеров и техников. Только к январю 1922 г., после введения нэпа, когда «уравниловка» в оплате труда была отвергнута не только принципиально, но и на практике, инженеры начали получать в 1,45 раза больше, чем рабочие.

Но столь же разрушительно «уравниловка» повлияла и на квалифицированных рабочих высшего 12-го разряда, динамика заработка которых в сравнении с оплатой труда чернорабочих выглядела так: август 1917 г.— 232 %, сентябрь 1918 г. — 130 %, сентябрь 1919 г. — 109 %, 1920 г. — 104 %. Социальные последствия не заставили себя долго ждать. А. Гастев на первом съезде Советов народного хозяйства заявлял: «По существу, мы сейчас имеем дело с громадным миллионным саботажем. Мне смешно, когда говорят о буржуазном саботаже, когда на испуганного буржуа указывают как на саботажника. Мы имеем саботаж национальный, народный, пролетарский»; в подтверждение этого «всенародного саботажа» он привел данные о количестве рабочих дней по стране в целом: если в 1913 г. их было 257,4, то в 1917 г. — 239,8 (93,2 %), в 1918 г. — 219,0 (85,1 %), достигнув рекордно низкой отметки—183 дня (71 %) в 1919 г.

Черновик Исправьте и дополните до полноценной статьи Русской Энциклопедии.