Николай Николаевич Муравьёв-Карсский

генерал Николай Николаевич Муравьёв-Карсский

Николай Николаевич Муравьёв-Карсский (17941866) — русский генерал и путешественник, Кавказский наместник.

Начало деятельностиПравить

Родился 14 июля 1794 г. Сын генерал-майора Николая Николаевича; его братья: декабрист Александр Николаевич, духовный писатель Андрей Николаевич, виленский губернатор Михаил Николаевич.
Начал военную службу в 1811 г. колонновожатым в свите Его Императорского Величества по квартирмейстерской части. Отличные его познания в математике обратили на себя внимание князя П. М. Волконского, который по производстве Муравьёва в прапорщики командировал его в качестве экзаменатора в Корпус инженеров путей сообщения, а затем поручил ему преподавание геометрии в математических классах при чертежной канцелярии Свиты Его Величества. За этот же год он был смотрителем вновь открытого Училища колонновожатых, а также заведующим библиотекой и временами исполнял обязанности адъютанта князя Волконского. До начала Отечественной войны Муравьёв увлекался масонством и совместно с Муравьевым-Апостолом, Перовским и другими лицами выработал устав особого общества, члены которого через пять лет должны были основать на Сахалине коммунистическую республику. Война с Наполеоном положила навсегда предел этим мечтам.
При начале войны Муравьёв был назначен в корпус великого князя Константина Павловича, а при отъезде цесаревича из армии и расформировании его штаба — в главную квартиру под начальство генерала Толя. По выступлении французов из Москвы Муравьёв поступил в отряд генерала Милорадовича, при котором и состоял до конца кампании, причем с особенным успехом выполнил поручение по постройке моста через Березину, когда для ободрения пионеров сам таскал и вязал веревками бревна. Болезнь вынудила Муравьёва покинуть армию, когда она была в Вильне; вернулся он к ней лишь в апреле 1813 г. Приняв участие во многих делах до взятия Парижа включительно, состоя в этот период при генерал-майоре Куруте, Муравьёв был затем назначен обер-квартирмейстером при гвардейской кавалерийской дивизии, а по возвращении в Россию переведен в гвардейский генеральный штаб.

На КавказеПравить

В 1816 г. он отправился в составе чрезвычайного посольства Ермолова в Персию, а по окончании миссии остался на Кавказе и через три года совершил труднейшую экспедицию к восточным берегам Каспийского моря и в Хиву.

Путешествие в ХивуПравить

В 1819 г. было принято решение снарядить экспедицию из Баку к восточному берегу Каспийского моря, среди задач экспедиции было: составление географического описания берегов, разведка полезных ископаемых, изучение возможных путей в Индию и положение начала торговых и дипломатических отношений с туркменами, в видах было также предпринять попытку проникновения в Хиву. Главой экспедиции был назначен Елизаветпольский окружной начальник майор Пономарёв, капитан Муравьёв был придан ему как офицер Генерального штаба. Для экспедиции было назначено два судна: корвет «Казань» и шкоут «Св. Поликарп». 24 июля 1819 г. экспедиция отправилась в путь и 28-го прибыла к туркменским берегам. В течение полутора месяцев обследовалось побережье, Муравьёв проводил всё время в поездках в глубь земли и переговорах со старейшинами туркмен-иомудов. 19 сентября Муравьёв в сопровождении нескольких проводников, денщика и отрядного переводчика-армянина отправился вдоль Узбоя и Южного чинка Устюрта в Хиву. Во время пути проводники всем встречным показывали Муравьёва как пленного русского офицера. 5 октября Муравьёв со спутниками прибыли на хивинскую границу и тот час дали знать ханским чиновникам о своём появлении. Посольству было назначено дожидаться приёма в крепостце Иль-Гельды. Более месяца Муравьёв был заперт в крепости не имея никакой возможности подать вести на каспийский берег о своём положении и не получая никаких вестей от Пономарёва. Только 7 ноября туркменские посыльные сумели доставить ему письмо начальника экспедиции, на которое был написан и также тайно отправлен ответ. Утром 16 ноября было, наконец, получено приглашение хана приехать в Хиву и 17 ноября Муравьёв въехал в пределы одного из самых известныхи таинственных городов Средней Азии. В тот же день Муравьёва посетили высшие чиновники ханства — начальник таможен, первый визирь и диван-беги (верховный судья). 20 ноября состоялась аудиенция у хана, хану были вручены подарки от Ермолова, которыми тот остался доволен. Переговоры с ханом прошли быстро, разногласия вызвало только обсуждение по каким путям должны двигаться торговые караваны к Каспийскому морю. Хан говорил:

«Хотя справедливо, что Мангышлакская дорога гораздо долее Красноводской, но народ мангышлакский мне предан и поддан, прибрежные же иомуды живущие к Астрабаду по большей части служат Каджарам, и потому караваны мои подвергаться будут опасности быть ими разграбленными; я не могу согласиться на сию перемену»

Муравьёв предложил заключить военный союз и организовать совместную охрану караванов, но хан решил отложить решение этого вопроса до прибытия своего посольства на Кавказ.
21 ноября Муравьёв отправился в обратный путь и 13 декабря прибыл на каспийское побережье. Вслед за ним, 17 ноября прибыло посольство хивинского хана. На следующий день экспедиция с хивинскими и туркменскими посланниками на борту отплыла в Баку и на рассвете 24 декабря корабли бросили якорь на Бакинском рейде; в январе 1820 г. Муравьёв и Пономарёв прибыли в Тифлис и представили Ермолову свои отчёты. Путешествие закончилось.
По результатам поездки в Хиву Муравьёв в 1822 г. в Москве напечатал двухтомные записки о своём путешествии, содержащие ценнейшие материалы политического, географического, экономического, этнографического и военного характера.

Первый штурм КарсаПравить

 
Штурм Карса в 1828 году

По возвращении в 1822 г. назначен командиром 7-го карабинерского, впоследствии 13-го Лейб-гренадёрского Эриванского полка. С ним Муравьёв участвовал в Персидской войне, в кампании 1826 г. оперируя в глубине Персии, а в кампании 1827 г., будучи помощником начальника штаба отдельного Кавказского корпуса, принимал участие в осаде и взятии крепости Аббас-Абада и в делах против наследника персидского престола Аббас-Мирзы.
Началась Турецкая война 1828—1829 гг., где командовал Кавказской гренадёрской резервной бригадой. Муравьёв, производя и прикрывая постройку первой параллели под Карсом, невольно отвечая на открытый турками огонь, вовлек в дело все осаждавшие крепость войска. В результате крепость пала, но еще во время боя главнокомандующий Паскевич, «изумленный нечаянностью, не знающий, что предпринять… не умея сам ничего ни придумать, ни приказать», разразился гневом на Муравьёва и возвышенным голосом спрашивал его: «Что это значило? Кто это приказал? С какого повода сие сделалось без приказания моего? Как смели?» Несмотря на такое отношение, Паскевич, остыв, представил Муравьёва на награждение орденом св. Георгия 4-й степени, причем в реляции были отмечены в хронологическом порядке все подвиги его под Карсом. Император Николай I удовлетворил ходатайство Паскевича. За участие во взятии крепости Ахалцыха и в других делах был награжден орденом св. Георгия 3-й степени.

Отъезд с КавказаПравить

Тем не менее, несогласия с графом Паскевичем продолжались и вынудили Муравьёва покинуть Кавказ; он перевелся как раз к началу усмирения Польского восстания 1831 г. на должность командира гренадёрской бригады бывшего отдельного Литовского корпуса, «покрывшей себя неувядаемой славой и особенно отличившейся при штурме Варшавы», за что был произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником 24-й дивизии.

На БосфореПравить

В 1832 г. Муравьёв был командирован в Александрию к наместнику Египта Мегмет-Али с Высочайшим требованием прекратить военные действия против Турции и помириться с султаном Махмудом II. Эта командировка была вызвана следующими обстоятельствами. В 1833 г. Египет, составляя нераздельную часть Турции, управлялся чиновником со званием наместника султана. В 1832 г. Мегмет-Али возмутился против своего повелителя и потребовал отделения от Турции Египта с Сирией и некоторыми приморскими городами. Тогда султан обратился за помощью к императору Николаю I. Николай I, в свою очередь, стремился изменить положения Адрианопольского договора в более выгодную для России сторону и с этой целью послал Муравьёва сначала в Константинополь. Затем Муравьёв приехал в Египет. Мегмет-Али при свидании с Муравьёвым заявил, что беспрекословно исполняет волю Государя, и приказал приостановить немедленно военные действия. Едва Муравьёв уехал из Александрии, как Мегмет-Али возобновил военные действия. Сын Мегмета-Али Ибрагим-паша в битве при Конии 21 декабря 1832 г. разбил турецкие войска и взял в плен сераскира Решид-Мегмет-пашу со всем штабом. Тогда из Крыма отплыла эскадра адмирала Лазарева с 10000 отрядом, которая 8 февраля 1833 г. прибыла в Буюк-Дере и поступила под общее начальство Муравьёва, находившегося в Константинополе. Эскадра Лазарева состояла из 4 линейных кораблей и 5 фрегатов, на берег был высажен десант из нескольких казачьих сотен и двух пехотных полков с артиллерией. Однако это не отрезвило Ибрагима-пашу, который поспешил захватить Смирну. Тогда к Муравьёву были посланы подкрепления. Вскоре туда прибыл чрезвычайный посол и главнокомандующий сухопутными и морскими силами граф А. Ф. Орлов, после чего Муравьёв остался командующим сухопутным отрядом русских и турецких войск, расположившихся биваком на Босфоре в окрестностях Бейкоса. Все дипломатические дела проводил Орлов, встретившийся с Ибрагимом и убедивший последнего увести свои войска за Тавр, Ибрагим-паша подписал с Махмудом II мир. Русские войска простояли на Босфоре до 16 июня, когда после подписания между султаном и Орловым Ункиар-Искелесского договора, отплыли на родину.

Отставка и возвращение на службуПравить

В том же году Муравьёв был пожалован в генерал-адъютанты, в 1834 г. назначен исполняющим дела начальника штаба 1-й армии, а в 1835 г. — командиром 5-го армейского корпуса. Командовал корпусом Муравьёв два года и вышел в отставку после выраженного ему Государем неудовольствия за смотр. Многие полагают, что якобы Государь отнесся строго к Муравьёву, помня, как был им побежден на Красносельских манёврах 1835 г.
Еще в 1834 г. Муравьёв составил записку «О причинах побегов и средствах к исправлению недостатков армии». Цель и содержание записки Муравьёв объясняет в своем дневнике: «…я составил записку, в коей изложил горестное состояние, в коем находятся войска в нравственном отношении. В записке сей были показаны причины упадка духа в армии, побегов, слабости людей, заключающиеся большею частью в непомерных требованиях начальства в частых смотрах, поспешности, с коею старались образовать молодых солдат, и, наконец, в равнодушии ближайших начальников к благосостоянию людей, им вверенных. Тут же излагал я мнение свое о мерах, которые бы считал нужными для поправления сего дела, погубляющего войска год от году. Я предлагал не делать смотров, коими войска не образуются, не переменять часто начальников, не переводить (как ныне делается) людей ежечасно из одной части в другую и дать войскам несколько покоя». Записка заключала несомненно много ценных указаний, и даже император Николай I, сделавший на полях ее массу отметок, объяснений и замечаний на разные пункты, неоднократно начертал «справедливо».
В 1848 г. Муравьёв был принят вновь на службу с назначением сначала главным начальником запасных батальонов 3-го, 4-го и 5-го пехотных корпусов, затем членом Военного Совета и, наконец, командиром Гренадёрского корпуса, с которым выступил к границам Венгрии. Муравьёв постепенно вновь приобретал доверие Государя, и в 1854 г. пожалован генерал-адъютантом с назначением наместником Кавказским и командиром отдельного Кавказского корпуса. Ему предстояло руководить войсками на Кавказском театре Крымской войны.

Опять на Кавказе. Второй штурм КарсаПравить

С назначением Муравьёва «неумолкаемому хабару» (кавказское местное выражение, означающее слово «новость»), догадкам и хитросплетениям не было границ. Одни считали его нелюдимым, каким-то пугалом, чуть не людоедом; другие — человеком с закаленным сердцем, лишенным всяких добрых чувств, а иные — просто устарелым, грубым, не обладающим современными взглядами, необходимыми для высшей административной деятельности, хотя не чуждым высшего образования.

Письмо ЕрмоловуПравить

В январе 1855 г. Муравьёв прибыл на Кавказскую линию, откуда из Грозной написал А. П. Ермолову письмо, признанное им самим впоследствии нетактичностью; в нем он нелестно отозвался о порядках в армии:

«В углу двора обширного и пышного дворца, в коем сегодня ночую, стоит уединенная, скромная землянка ваша, как укоризна нынешнему времени. Из землянки вашей при малых средствах исходила сила, положившая основание крепости Грозной, покорению Чечни. Ныне средства утроились, а все мало да мало. Деятельность вашего времени заменилась бездействием; тратящаяся ныне огромная казна не могла заменить бескорыстного усердия, внушенного вами подчиненным вашим для достижения предназначаемой вами цели. Казна сия обратила грозные крепости ваши в города, куда роскошь и довольства жизни привлекли людей посторонних. Все переменилось, обстроилось; с настойчивостью и убеждением в правоте своей требуют войск для защиты; войска обратились в горожан, и простота землянки вашей не поражает ослабевших воинов Кавказа, от коих дух хотя и не исчез, но силы стали немощны. Таковое состояние дел, конечно, подало повод и к частным злоупотреблениям начальников. Хотя солдата не грабят, но пользуются трудами его как работою тяглового крестьянина, состояние, которое солдат предпочитает строевой службе. Посудите, какое мое положение. Исправить в короткое время беспорядки, вкоренившиеся многими годами беспечного управления, а в последнее время и совершенным отсутствием всякой власти и управления, — труд великий, поздних последствий которого я не увижу и который доставит мне только нарекание всего населения. Но вы, зная меня, убедитесь, что это меня не останавливает: если не достигну конца, то дам направление сему великому делу, поглощающему силы и кару России. В землянку вашу послал бы их учиться; но академия эта свыше их понятий. Не скажу, чтобы здесь не было покорности; напротив того, здесь все покорны; но покорность эта не приводит их к изучению своих обязанностей, а только к исполнению того, что прикажут. Надобно пока и этим довольствоваться с надеждою на время, которое выкажет сотрудников, ибо дарований здесь встречается более, чем в России, но все погрязло в лени и усыплении. От многих слышал я справедливые суждения, что ваша Грозная крепость служила основанием покорения Чечни…».

Это письмо огорчило Ермолова, а все военное сословие на Кавказе глубоко оскорбилось и начало выражать громкий протест. Вскоре на это письмо появился ответ молодого офицера, князя Д. И. Святополк-Мирского, быстро распространившийся среди публики:

«Неужели мы, кавказские служивые, должны безропотно покоряться этому приговору и со стыдом преклонять пред ним голову. Нет, наша совесть слишком чиста для такого унижения. Не стали немощными и бессильными те войска, которые победили многочисленных врагов под Баш-Кадыкларом, Курюк-Дара и на Чолоке. Мы не обманывали Россию в течение четверти века; она смело может гордиться нами и сказать, что нет армии на свете, которая переносила бы столько трудов и лишений, сколько Кавказская. Нет армии, в которой бы чувство самоотвержения было бы более развито. Здесь каждый фронтовой офицер, каждый солдат убежден, что не сегодня, то завтра, не завтра, так послезавтра он будет убит или изувечен. А много ли в России кавказских ветеранов? Их там нет почти, кости их разбросаны по всему Кавказу. Письмо, написанное новым главнокомандующим в крепости Грозной и распространенное по Кавказу и России, изумило нас и огорчило; но недолго будет наше уныние. Наше чувство чуждо подлого унижения; мы покорны, но покорны царской воле и закону, но не бранному слову. Мы поднимаем брошенную нам перчатку пред судом России и потомства. Пусть нами руководят мудрые начертания; пусть гениальная рука укажет путь — мы готовы на все, что возможно человеку, на всякие жертвы и лишения. Сколько бы ни было жертв и страданий частных, во всяком случае, это исполинское соревнование поведет ко благу и славе нашего отечества. Нам остается вознести ко Всевышнему усердные молитвы, дабы потомство сказало, что вождь был достоин армии, а армия достойна вождя».

Оба этих письма были впоследствии опубликованы И. А. Пузыревским в «Русской старине» (1872 г., т. IV, с. 542—546).
Муравьёв отнесся снисходительно к поступку молодого офицера, и князь Мирский был переведен «по собственному желанию» в Крым.

В ТифлисеПравить

Муравьёв приехал в Тифлис 1 марта. Приезд его произвел общее смущение, однако не столько видом и толками, сколько известием о кончине императора Николая I, печальным вестником коего явился сам Муравьёв, узнавший о том от фельдъегеря незадолго до въезда в Тифлис. На первом приеме Муравьёв произвел на представлявшихся приятное впечатление своими остроумными разговорами и замечаниями, но вскоре не сошелся со своим начальником штаба князем А. И. Барятинским, покинувшим Кавказ под предлогом болезни. Вступив в командование корпусом, Муравьёв отдал приказ, в котором самым лестным образом отзывался о войсках, на подвиги коих «более полвека с гордостью и изумлением Россия внимает», и призывал их стать полными «рвения и готовности за святое дело» в наступившую для России годину испытаний.

Под КарсомПравить

 
Штурм Карса в 1855 году

В начале июня 1855 г. русская армия двинулась к Карсу. В составе отряда для действий против крепости было всего 21200 пехоты, 3000 регулярной кавалерии и столько же казаков, 400 грузинской и армянской милиции, артиллерийский парк состоял из 88 орудий (в основной массе лёгких). Гарнизон Карса состоял, по разным оценкам от 19000 до 33000 человек под командованием Вассифа-паши, там же была группа британских военных советников во главе с полковником Уильямсом; близ Баязета находилось около 12000 человек под начальством Вели-паши, в Эрзеруме 11—12000 человек.
На военном совете всех генералов отряда было принято решение не штурмовать крепость сходу, а начать систематическое обложение подступов и полностью перекрыть пути сообщения с Эрзерумом. Инициаторами этого решения выступили В. О. Бебутов и Я. П. Бакланов. Периметр обложения составил 50 вёрст, но сам характер местности не позволял прикрыть все возможные пути в Карс. В труднодоступных местах были расположены наблюдательные казачьи посты. Уже в самом начале осады Баклановым 18 августа был разгромлен сильный отряд турецких фуражиров, 20 августа отрядом графа Нирода был разбит еще один фуражирский отряд, наконец 22 августа была пресечена попытка гарнизона прорвать блокаду. В конце августа из Эрезерума было отправлено подкрепление Карсскому гарнизону под командованием Али-паши, общим числом 2500 конницы и несколько сотен пехоты; Муравьев, оперативно выслал навстречу туркам отряд генерала Ковалевского в составе 7 батальонов пехоты, 1800 кавалерии и 20 орудий. 31 августа у селения Пеняк Ковалевский встретил Али-пашу, причем из Карса к Пеняку сумел прорваться небольшой турецкий отряд, также принявший участие в бою. Турки потерпели поражение, сам Али-паша попал в плен.
Полное обложение Карса русскими войсками завершилось к концу июля. В начале сентября между Муравьёвым и Баклановым начались серьёзные разногласия. Муравьёв был настроен начинать штурм крепости, Бакланов был категорически против, утверждая что разведка крепостных укреплений проведена неудовлетворительно, в имеющихся картах есть многочисленные ошибки и неточности. На этом основании Бакланов утверждал что при штурме русские войска понесут неоправданно высокие потери при полной неопределённости исхода штурма. Однако Муравьёва переубедить не удалось. Штурм был назначен на раннее утро 17 сентября. Накануне выяснилось что турки откуда-то узнали о русских планах и готовы отразить штурмующих. Бакланов сделал последнюю попытку переубедить Муравьёва, тот был непреклонен. Штурмующие колонны были встречены сильнейшим артиллерийским огнём, тем не менее генералам Базину и Бакланову удалось один за другим взять три редута, им оставалось взять лишь форт Вели-Табия. Оба генерала тщетно просили у Муравьёва подкреплений, но тот выл вынужден бросить весь резерв на выручку колонны генерала Майделя, гибнущей под фортом Шорах. Севернее Шораха, у Чахмахских укреплений, огромные потери понесла колонна генерала Ковалевского, сам Ковалевский был убит. Муравьёв был вынужден скомандовать общее отступление. По официальным данным потери убитыми и ранеными среди русских войск составили 4 генерала (1 убит), 250 офицеров (74 убито) и более 7000 нижних чинов (убито около 2300 человек). Потери обороняющихся исчисляются в 1400 человек убитыми и ранеными.
На следующий день после неудачного штурма на военном совете было принято предложение Бакланова брать Карс измором. Несмотря на крайне уязвлённое самолюбие, Муравьев примирился с Баклановым, хотя нрав у обоих был весьма тяжёлым и неуживчивым, да и сам Бакланов никак не мог заставить себя соблюдать субординацию. К чести Муравьёва, он не упал духом и твёрдой рукой продолжал руководить осадным корпусом.
Из грузинских, армянских и азербайджанских добровольцев был организован большой партизанский отряд под командованием М. Т. Лорис-Меликова, действующий на дальних коммуникациях турок и пресекающий попытки доставить продовольствие осаждённым. В крепости начался голод, жители разбегались по окрестностям, началось дезертирство. Русские войска не препятствовали выходу из крепости безоружных, но жёстко пресекали любые попытки обратного проникновения. 12 ноября начались переговоры о сдаче, 14 ноября 1855 г. карсский командующий Вассиф-паша подписал полную капитуляцию крепости.

Муравьёв был 4 декабря 1855 награждён орденом св. Георгия 2-й степени № 97

  За взятие крепости Карса 16-го ноября 1855 г.  

и удостоен приставки к фамилии «Карсский».

Оценка кавказской деятельностиПравить

22 июля 1856 г. Муравьёв был уволен от занимаемой должности с назначением членом Государственного Совета. Короткое наместничество Муравьёва, несмотря на значительный ум этого человека, не оставило по себе заметных следов в истории гражданского управления Кавказом: ни одного сколько-нибудь существенного закона или значительного преобразования за его время проведено не было. Это объясняется отчасти тем, что отвлечённый военными действиями и разъездами по краю, Муравьёв провел в Тифлисе всего около 6 месяцев, отчасти неблагосклонностью к нему молодого государя Александра II, которую Муравьёв чувствовал, с горечью отклоняя все надвигавшиеся проекты «до лучших дней». Неосторожное распоряжение, сделанное им в покоренной Чечне, доставившее, по замечанию императора, «истинное удовольствие Шамилю», вынудило к увольнению Муравьёва от должности. Этому предположению, высказанному в труде «Утверждение Русского владычества на Кавказе», нельзя не верить; военно-исторический отдел при штабе Кавказского военного округа, руководимый таким авторитетом, как покойный В. А. Потто, ревнивый к прошлому, вряд ли допустил ошибку; другой авторитет А. Л. Зиссерман тоже говорит, что Муравьёв «не думал проситься об увольнении», между тем Д. И. Романовский, а также П. Брянчанинов, личный адъютант Муравьёва, свидетельствуют, что Муравьёв просил об увольнении. Вопрос этот спорный, и его не разъясняет рескрипт, хотя нельзя не видеть, что в нем отдается справедливость «воинским доблестям», а по званию наместника — лишь «неутомимому усердию». Прощаясь с войсками, Муравьёв в приказе выражается, что в них «всегда признавал одно из лучших украшений и надежд возлюбленного отечества». Конечно, совершенно справедливо изменил Муравьёв свой взгляд на кавказские войска и несомненно пожалел о письме Ермолову, посланном при первоначальном объезде края.

В отставкеПравить

Последние годы своей жизни Муравьёв проживал большею частью в имении Задонского уезда Воронежской губернии, причем в 1861 г. получил звание второго шефа Самогитского гренадерского полка и зачислен в списки 13-го Лейб-гренадёрского Эриванского полка. Посвящая много забот своему имению, он, между прочим, в 1866 г. энергичными мерами приостановил распространение холеры. В этом же году, 23 октября, он скончался и погребен у восточной стороны Владимирского собора Задонского Богородицкого монастыря, причем похороны, согласно завещанию, отличались необыкновенной скромностью.
По словам врача Европеуса, «во многом подражая Суворову, покойный Николай Николаевич вел жизнь регулярную, простую, избегая всякой роскоши, к чему приучал и дочерей своих. Спал он обыкновенно в своем кабинете на соломенном тюфяке и таковой же точно подушке, накрываясь шинелью. Вставая довольно рано, он к восьми часам выходил к утреннему чаю в такой же шинели в накидку; так принимал и у себя в кабинете не только своих адъютантов, но и штаб-офицеров, являвшихся к нему по службе. Стол его был русский: сытный и несложный; к обеду подавали, и то не всегда, по бутылке белого и красного вина, но сам Николай Николаевич почти ничего не пил, утоляя жажду простым квасом. К его прибору ставили обыкновенно большой деревянный жбан и при нем ковш. Хотя Николай Николаевич любил нашу русскую баню, был страстный охотник попариться, но нежиться или наслаждаться этим не любил, вообще умея переносить жесточайший холод. В самые трескучие морозы он прогуливался в одном сюртуке за городскую заставу в казармы, и следовавшему за ним офицеру, не имевшему не только фланелевой фуфайки, но, может быть, даже и жилетки, приходилось порядком зябнуть. Муравьёв не любил изнеженных маменькиных сынков и, замечая на ком-либо из офицеров шинель с бобровым воротником, делал замечания, что-де такая шинель — роскошь для солдата, что сам шинели с бобровыми воротниками никогда не нашивал. С каждым являвшимся к нему офицером он долго разговаривал, зондируя его со всех сторон, измеряя степень его знаний, способностей и в то же время расспрашивая испытуемого о его родстве и связях».
Муравьёв был несомненно человек способный, суровый только по наружному виду, а в сущности не злой, но характера мнительного, недоверчивого, своеобразного и невыносимо тяжелого, отчего во время его управления Кавказом произошел большой застой в делах. Обращался он со всеми без раздражения и без изысканных тонкостей, просто, иногда не без острот и поступал порой оригинально. Так, будучи недоволен комендантом и полицеймейстером Тифлиса, он первому назначил прибыть к 9 часам утра на гауптвахту, куда обещал приехать, но лишь в 10 часов вечера дал знать, что не будет, заставив просидеть напрасно полдня, а второго принял в бане, где парился, откуда полицмейстер вышел мокрым. Твердой воли и строгий к самому себе, Муравьёв был столь же строг и к подчиненным. Считая, что ревностное исполнение служебного долга не является чем-либо особенным, он был скуп на награды, почему его отличия сделались лучшей рекомендацией. Прямолинейность и резкость характера создали ему множество врагов. Муравьёв не любил безделья и когда утомлялся, то, в виде отдыха, учил дочерей вести счёты по домашнему хозяйству и по имению.

Избранная библиографияПравить


ИсточникиПравить

  • Половцов А. А. Русский биографический словарь
  • Ольшевский М. Я. Кавказ с 1841 по 1866 год. СПб., 2003
  • Тарле Е. В. Крымская война. Т. 1—2.
  • Шишов А. В. Кавалеры ордена святого Георгия. М., 2004
  • Собственные сочинения Н. Н. Муравьёва-Карсского.