Текст:Павел Крупкин:Пора говорить о свободе по русски

Пора говорить о свободе по русски

Автор:

Павел Крупкин

• Крупкин П.Л. «Пора говорить о свободе по русски» // Полярная звезда. — М.: 13 сентября 2008.

Дата публикации:

13 сентября 2008

Дата написания:

24 августа 2008

Предмет:

Политическая философия, Политология, Либерализм, Свобода, Россия

Ссылки на статью в «Традиции»:

• Либерализм
• Несвобода
• Павел Крупкин:Российская государственность: основные тренды на конец 2008 г.

другие ссылающиеся статьи…

О тексте:

Статья была написана 24 августа 2008 и опубликована на сайте Полярная звезда 13 сентября 2008; сайт умер; ссылка в архиве.

• Архив "Полярной звезды"

Введение

Последняя русская революция, сокрушившая реальный социализм, прошла под лозунгами освобождения людей. Данные лозунги в конце 80-х годов прошлого века смогли мобилизовать массы на действия протеста, которым проржавевшая советская общественная система не смогла дать адекватного ответа, предпочтя путь самоликвидации. При этом выработкой нового социального дизайна страны занялись деятели, почему-то называвшие себя «либералами», и по результатам их усилий массы людей потеряли многие возможности, которые они имели при социализме. Так на своей шкуре люди осознали, что не всегда снятие ограничений увеличивает свободу общества – это так называемый парадокс свободы, который будет рассмотрен чуть ниже. С тех пор слово «либерал» стало на Руси бранным, и проблематика свободы выпала из дискурса тех, кто числит Россию среди своих основных ценностей.

Однако практически все, с кем мне доводилось общаться, признают ценность человеческой свободы, хоть зачастую такое признание является неявным и невнятным. Многие люди при обсуждении ценностных основ своего мировоззрения предпочитают обходить проблематику свободы стороной, сдавая этот сильный в мобилизующем плане мета-рассказ своим оппонентам. На мой же взгляд, интеграция мета-рассказа освобождения людей могла бы значительно усилить патриотический дискурс России, причем как внутри страны, так и в международном плане. Внутри страны любая политическая программа, ориентированная на массовую поддержку, обязательно должна ответить на запрос по поводу делохизации людей, или, другими словами, выведения масс граждан России из их нынешнего униженного положения, в котором они оказались по итогам событий 90-х годов XX века, что практически является синонимом их, граждан, освобождения. К тому же близость к проблематике освобождения людей очень почитаемо в мире, и это может дать существенный вклад в затруднение действий внешних и внутренних противников независимого развития страны.

Индивидуальная свобода человека

Чтобы понять, что представляет собой свобода человека в социальном плане, рассмотрим сначала модель существования индивидуального человека в условиях ограниченной свободы, или несвободы. Данная модель может быть представлена в следующем виде:

1. Каждый человек имеет свой внутренний «генератор» потребностей. Определённая доля всех потребностей человека обусловлена его биологической природой, остальные – содержимым его сознания, теми самыми ментальными структурами, которые были приобретены человеком в процессе его социализации. Ментальные структуры могут быть различены по источникам их возникновения. Часть структур была «встроена» в сознание человека при его воспитании по мере его взросления. Другая часть была приобретена человеком в результате своего жизненного опыта. Я не буду здесь подробно останавливаться на деталях данного «генератора» – в принципе существует множество работ по его моделированию, среди которых особое место занимает знаменитая «пирамида потребностей Маслоу»;
2. Возникшие потребности человека пропускаются через его первый ментальный фильтр, который будем обозначать как «фильтр В». Данный фильтр, фильтр возможностей, по своей сути представляет собой ментальные структуры, отражающие понимание/представление человеком поля своих возможностей. Обычно эти структуры являются искажённым отражением поля возможностей всей цивилизации с поправкой на имеющиеся у человека табу и другого рода внутренние ограничения. В результате на этом шаге из изначального потока потребностей отделяются мечты первого типа, примером которых может служить идея: «а я летать хочу как птица...». То, что проходит данный фильтр, преобразуется в желания человека;
3. Желания человека представляют собой идеи-потребности, к которым на выходе из фильтра В прикрепляется определённый эмоциональный заряд, обеспечивающий, в частности, разницу восприятия человеком между «хорошо бы...» и «хочу...». При этом в течение жизни конкретного желания мощь эмоционального заряда может меняться – как усиливаться, так и ослабляться вплоть до полного исчезновения самого желания;
4. Желания пропускаются через фильтр Р – фильтр ресурсообеспечения, который представляет собой представления человека о наличии у него необходимых ресурсов, о существующих внешних ограничениях (наличии регламентирующих социальных норм и разных других) и о стоимости исполнения желаний. В результате отфильтровываются мечты второго типа (вроде такой: «эх, врезать бы по морде боссу...»). То, что проходит данный фильтр, преобразуется в намерения человека;
5. Намерения представляют собой «черновые наброски» планов действий по исполнению соответствующих желаний, чьи эмоциональные заряды они при данной трансформации наследуют. В принципе намерения переживаются человеком почти так же, как и желания, однако в них уже присутствует небольшой рациональный «привкус»: намерения – это до некоторой степени «уже продуманные» желания;
6. И, наконец, намерения проходят последнюю фильтрацию через фильтр И – выбор к исполнению. При этом отобранное намерение трансформируется в план действий, который поступает человеку на исполнение. При данном преобразовании происходит дополнительное обдумывание намерения, так что план действий может оказаться очень подробным.

В рамках предложенной схемы мы видим основное место возникновения общепризнаваемой неудовлетворенности человека, вызванной отсутствием его личной свободы. Данное место определяется наличием сильных желаний, которые остаются на уровне мечты-2. Именно здесь возникает экзистенциальное переживание человеком своей личной несвободы. Пример подобных переживаний для мужчины: «Хочу эту женщину! – не даётся… Хочу убить того гада, который с ней! – не дают, пугают наказанием… Хочу пойти туда, где я её увижу! – не пускают, нет денег на входной билет…» Предложенная модель даёт и способы управления состоянием и динамикой своего пула желаний с тем, чтобы снизить накал такого переживания. Для этого человек может:

• Адаптировать свои потребности с тем, чтобы получающиеся желания были бы более адекватными для прохождения фильтра Р. То есть воздействовать на свой генератор потребностей;
• Изменить фильтр В, для чего, например, попытаться увидеть новые горизонты своих возможностей, и/или ликвидировать разрыв в понимании, «пропускающий» неадекватные желания;
• «Поправить» фильтр Р, например, путём снижения уровня требований для допуска желаний к трансформации в намерения, переоценивая приемлемый уровень риска;
• Снизить уровень заряда желания, ассоциированного с желаниями/намерениями.

Другие способы управления переживаниями свободы/несвободы человека находятся в руках общества. В качестве примера последних можно привести:

• Изменение социальных норм, чем достигается прямое воздействие на фильтр Р.
• Увеличение ресурсообеспечения членов общества, что тоже воздействует на фильтр Р.
• Улучшение информированности членов общества об имеющихся перспективах (включая истории успеха видных представителей общества) – здесь воздействие осуществляется на фильтр В.
• Программы образования / социализации человека – воздействие осуществляется на всю обозначенную выше цепочку.

Обращает на себя внимание тот факт, что ценность свободы дана человеку «от противного», то есть через её, свободы, недостаток. Именно ограничение свободы даёт человеку сильное экзистенциальное переживание невозможности удовлетворить какое-то желание. Подобным свойством увеличения ценности при уменьшении доступности обладают ресурсы – вспомним, например, восприятие человеком ценности воздуха – пока его в достатке, никто на него особо не обращает внимания, однако как меняется картина восприятия, когда воздуха начинает не хватать!..

Таким образом возникает идея, что свобода является ресурсом – ресурсом для производства человеком своей биографии. Понимание биографии как основного результата рефлексивного проекта человека по развитию своей личности было предложено Э.Гидденсом в рамках своей концепции позднего модерна: «Ключевой характеристикой посттрадиционной социальной жизни, отражающей в себе ценностный политеизм, некалькулируемость рисков и механизмы активного доверия, является изменение структуры личностной идентичности (self-identity): в период позднего модерна "самость" (self) становится рефлексивным проектом. По Гидденсу, рефлексивный характер самости является отличительной чертой всего модерна, однако только в посттрадиционном обществе она проявляется в полной мере: на предшествующем этапе модерна экспансия рефлексивности сдерживалась и организовывалась традицией. "Личностная идентичность, - отмечает Гидденс, - не является характерной чертой или набором черт, которыми обладает индивидуум. Она представляет собой самость, рефлексивно понимаемую индивидом в терминах ее или его биографии. Идентичность предполагает непрерывность в пространстве и времени, однако самоидентичность является такой непрерывностью, будучи рефлексивно интерпретируемой агентом. (...) Быть "личностью" означает не только быть рефлексивно действующим лицом, но и обладать понятием личности (прилагаемым к себе и другим)". ... Иными словами, идентичность личности не является каким-то объективным свойством человека – она порождается и поддерживается продолжающимся нарративным движением, интегрирующим события, поступки и переживания в связную биографию.»

Биография человека, линия его жизни, во многом определяется как имеющимися у человека возможностями, так и возникающими у него желаниями, ибо лишь совмещение активных действий человека с полем его возможного может породить свершения и достижения – основу разметки жизненного пути человека. И как мы видели выше, именно возможности и желания является основными составными частями поведенческой модели, способной объяснить переживание человеком своей несвободы, и через данное переживание актуализировать ценностное восприятие им того, что принято называть словом «свобода».

Свобода общества

При переходе от человека к обществу понятие свободы приобретает дополнительные черты. Во-первых, оказывается, что свобода отнюдь не аддитивна, то есть свобода общества не равна сумме свобод индивидов. Действительно, снятие всех ограничений на поведение людей приводит к тому, что сильные порабощают слабых, так что суммарный уровень свободы в подобном обществе оказывается очень небольшим. В этом заключается известный парадокс свободы, открытый ещё Платоном. Как отметил Карл Поппер: «Этот парадокс может быть сформулирован следующим образом: неограниченная свобода ведет к своей противоположности, поскольку без защиты и ограничения со стороны закона свобода необходимо приводит к тирании сильных над слабыми. Этот парадокс, в смутной форме восстановленный Руссо, был разрешен Кантом, который потребовал, чтобы свобода каждого человека была ограничена, но не далее тех пределов, которые необходимы для обеспечения равной степени свободы для всех».

Таким образом, стандартной целью общества, провозглашающего эмансипацию человека в качестве своей высшей ценности, является разрешение данного «парадокса свободы»: свобода каждого должна быть равно ограничена с тем, чтобы интегральная свобода всех членов общества стала бы максимальной. Такое ограничение индивидуальной свободы, максимизирующее уровень общей свободы в обществе, можно определить как моральную свободу, свободу справедливости. Конструктивный путь достижения моральной свободы может быть основан на принципе малых социальных изменений. Планируемые изменения общественной системы в этом случае должны основываться на мониторинге уровня свободы различных социальных групп общества, а разрабатываемые при этом действия должны подталкивать общество к тому, чтобы ликвидировать наиболее вопиющие случаи несвободы и несправедливости. В обществе должны регулярно внедряться новые социальные нормы, адекватные текущему моменту, и столь же регулярно пересматриваться действующие социальные ограничения. Соответствующая работа должна проводиться с программами образования / социализации детей. Нужно отслеживать расширение поля возможностей для жителей страны, проистекающее из-за развития технологий, и фиксировать появляющиеся новые возможности, доводя это знание до сведения людей. Естественно, что информационное обеспечение населения должно также включать пропаганду идей свободы, демонстрировать уже имеющиеся у каждого человека возможности, обучать людей методам психологической само-коррекции для гармонизации своих желаний. При этом очень важно не забыть ещё один важный атрибут свободы человека – наличие у него ресурсов для исполнения своих желаний.

Очевидно, что уровень моральной свободы общества не является чем-то постоянным и фиксированным. В частности, данный уровень существенно зависит от развития технологий, которые во многом определяют поле возможностей для населения страны. Например, двести лет назад ещё не было телефона, а сто лет назад телефон был предметом роскоши. Соответственно тогда речь не могла идти о свободе поддержания ежедневного общения с родными и близкими в случае длительной отлучки человека из родной местности. Сейчас свобода такого общения доступна практически каждому человеку, где бы он ни находился, однако постоянно обсуждается проблема защиты таких разговоров от прослушивания посторонними людьми. Или другой пример. Ещё пятьдесят лет назад речь в принципе не могла идти об удовлетворении желания поглядеть на Землю со стороны, из космического пространства. Сейчас эта услуга уже доступна богатым людям. И следует ожидать, что ещё через некоторое время космический туризм станет массовым, как таковым стали многие другие виды эксклюзивного туризма, ещё недавно бывшие уделом лишь очень богатых людей.

Интересно отметить, что сторонники либертарианства – идеологического течения, связанного с требованием минимизации влияния государства на общество, почему-то не артикулируют явно проблему парадокса свободы в своих работах. При этом, однако, они неявно принимают отмеченное выше кантовское решение по необходимости ограничения индивидуальной свободы людей, правда лимитируя данные ограничения индивидуальных свобод лишь областями прямого физического насилия (здесь можно вспомнить знаменитое] «Свобода движения моего кулака кончается у носа другого человека»), контрактной дисциплины, и (иногда) сознательного искажения информации, приводящего к обману людей и мошенничеству. Из общих соображений в рамках построенной модели ясно, что уровень либертарианской свободы в обществе всегда будет ниже уровня моральной свободы, который общество может достичь при расширении своих возможностей по социальному нормотворчеству. Действительно, если существуют те ограничения индивидуальных свобод, которые увеличивают интегральную свободу общества, то при расширении области регулирования мы можем только увеличить общую свободу его членов, поскольку для сохранения достигнутого уровня свободы достаточно ничего не делать в этих дополнительных направлениях.

Ещё один интересный момент общественной свободы проявляется при ответе на вопрос: «А все ли достойны быть свободными?» Проблема определения круга «равных», «избранных» для свободы, обсуждалась, например, И. Валлерстайном: «...Являются ли права [человека – прим.автора] абсолютными, или же они ограничены некими рациональными оценками последствий их применения? ... Последний вопрос может показаться неожиданным. Разве не очевидно, что верный ответ – "все"? Вовсе нет! На самом деле такого никто и никогда не заявлял. Например, почти повсеместно признано, что такими правами не обладают несовершеннолетние, или по крайней мере не все несовершеннолетние, с очевидным основанием, что умственные способности несовершеннолетних не позволяют им пользоваться этими правами разумно и безопасно для себя и для других. Но если исключены несовершеннолетние, то как насчет впавших в маразм стариков, грудных младенцев, социопатов, преступников? А потом список можно будет продолжать до бесконечности: как насчет подростков, невротиков, военнослужащих, неграмотных, бедных, женщин? Где та очевидная линия, которая отделяет способность от неспособности? Такой линии, конечно же, не существует, и уж точно не существует такой линии, которая определялась бы естественным правом. Таким образом, оказывается, что определение лиц, на которых распространяется действие этих прав человека, неизбежно является текучим, зависящим от политики. ...»

Таким образом, при формальном следовании либеральной политике у власть имущих имеется постоянное искушение ограничить круг «равных в правах». Получаем очень интересное измерение либерализма, обычно скрываемое от публики – область распространения свободы в обществе. То есть в рамках либеральной идеологии равно возможны и эгалитарные общественные системы с равными возможностями для всех, и элитарные системы с допуском в зону свободы только лишь ограниченного круга «своих». В частности, классический капитализм XIX века вполне соответствует либеральной идеологии, правда с очень узким определением круга «достойных». А наши доморощенные псевдо-либералы продвигают то, что они называют «элитарной демократией».

Таким образом, проведённый анализ позволяет выделить класс общественных систем, имеющих общественный консенсус по максимально возможному расширению зоны свободы в обществе, и соответствующим образом выстроенную внутреннюю политику. Общую часть идеологии таких социумов можно назвать «либерализмом-для-всех» (ЛДВ), фиксируя в названии абсолютное неприятие элитарности в базовых понятиях социума. В принципе к ЛДВ тяготеют современные политические движения, проповедующие так называемый социальный либерализм и/или коммунитаризм. Марксизм в своих теоретических посылках тоже принадлежит данному классу идеологий. В то же время сторонники, например, экономического либерализма и/или либертарианства отнюдь не «замарачиваются» правами бедных и социально слабых групп населения – для них уже в исходных посылках есть те, кто всегда «равнее» других.

Свобода в современном развитом обществе

История современности легко представима в виде истории освобождения людей, истории борьбы сторонников человеческой свободы с различного рода деспотиями, которые традиционно доминировали среди реальных общественных систем. Достигнутые успехи в этой борьбе породили один очень интересный общесистемный эффект, который Б.Г.Капустин определил словами «новый деспотизм»: «Здесь Токвиль подходит к определению важнейшего отличия «нового деспотизма» от «старого». «Новый деспотизм» – это не насилие в старом понимании данного слова. Он не подавляет, не ограничивает в желаниях и стремлениях. Он сам формирует желания и стремления, направляет и удовлетворяет их. Он упраздняет классические категории и «свободы от», и «свободы для»: первую – ибо не от чего освобождаться, коли власть становится не ограничением, а поощрением, вторую – ибо к чему-то стремиться и для чего-то быть дееспособным не имеет смысла, коли все дано, и само стремление продуцируется предметом, даваемым властью, т.е. тоже задается, когда предмет стремления уже есть в наличии. Вместе с упразднением категорий свободы упраздняются и категории принуждения. «Новый деспотизм» аннигилирует все политические категории, оставляя лишь неполитическую категорию счастья, вообще не поддающуюся, как показал Гегель, определению, и производные от нее — «понятия» удовольствия и неудовольствия. Это и есть инфантильное мышление, т.е. «сохранение людей в их младенческом состоянии», которое аутентично воспроизводится политическими теориями инфантильности в виде бихевиоризма, «рационального выбора» или «экономической теорией демократии», персонажем и предметом которых, как абсолютно точно сформулировал Шумпетер, выступает умственный «дикарь» и морально «безответственное» лицо, т.е. (вечный) младенец. «Не сокрушать волю людей, но размягчать ее, сгибать и направлять» ... – это и есть самая общая формула «нового деспотизма» и в то же время – его самое существенное отличие от «старого», поскольку тот делал все противоположно «новому».»

Б.Г.Капустин проработал данное понятие достаточно основательно. Он проследил его формирование начиная с пионерских работ А. Фергюссона, за которым последовали работы Г.В.Ф. Гегеля, А. де Токвиля, Й. Шумпетера, М.Фуко, А.А. Зиновьева. Кратко «новый деспотизм» можно охарактеризовать тем, что современные социальные системы развитых обществ как предопределяют практически все потребности человека, так и полностью удовлетворяют их (включая потребность человека в конфликтах). В результате человек становится пленником общественных рутин, чья деятельность фактически становится выполнением какой-то программы. «Новый деспотизм» – это тотальная программируемость людей, их жизни, их деятельности. Он сопровождается полной удовлетворенностью человека этим своим «заключением», можно даже сказать – счастьем. В результате своей полной защищённости бытием в «матрице» общественных рутин человек теряет способность брать на себя риск, действовать в условиях неопределённости и давления обстоятельств. Человек теряет волю к свершениям.

Понимание природы «нового деспотизма» достигается в рамках обсуждённой выше ресурсной модели свободы. Действительно, развитие общества снимает ограничения человека по данному ресурсу, что приводит к «выхолащиванию» его ценности, и делает его незаметным для человеческой активности. Практически же это выражается в том, что все поведенческие паттерны, соответствующие удовлетворяющему подавляющее большинство сограждан компромиссу, уже определены, отрефлексированы, и зафиксированы в понятиях и социальных нормах, так что люди в своей массе «собирают» свою биографию из уже готовых кусков-заготовок, не выходя за пределы общественных рутин, не попадая в ситуации, где они могли бы испытать сильное переживание экзистенциальной несвободы.

Другими словами, в развитых обществах мы имеем ситуацию практически полной реальной свободы его членов. Это сопровождается тем, что все общезначимые общественно полезные цели индивидуального саморазвития человека в социуме известны и одобрены обществом, все общепринятые методы достижения данных целей также известны и аппробированы реальными массовыми историями успеха. Здесь следует заметить, что «новый деспотизм» может реализоваться не только в условиях либеральной демократии. Подобная «матрица» счастья может возникнуть и при авторитарном устройстве общественного правления. В общем случае данное явление характерно именно для эпохи Позднего Модерна, поскольку оно целиком определяется уровнем развития производственных и гуманитарных технологий. Рассмотрим теперь социальные последствия данного эффекта, то, как это явление трансформирует общественную ткань.

Структура общества Позднего Модерна

Как уже стало понятно внимательному читателю, главной подсистемой общества Позднего Модерна является «матрица» – совокупность общественных рутин, определяющих деятельность человека, которые заточены на то, чтобы делать людей счастливыми, удовлетворёнными собственной жизнью. Для этого общество старается создать условия максимального удовлетворения всех возможных человеческих желаний, и, что особенно не нравится критикам, оно старается взять под контроль формирование данных желаний. «Матрица» по сути своей является результатом предельной рационализации человеческого общежития в его современном варианте, когда люди ставят себе цели из известного утверждённого списка, для достижения этих целей они используют методы из известного утверждённого списка, и существуют механизмы страховки людей от наиболее болезненных неприятностей. При этом легальные списки целей и методов достаточно обширны, так что подавляющее большинство членов общества практически не испытывает никакого дискомфорта от отсутствия чего-то в «списках разрешённого и одобренного».

Однако для обеспечения существования такой «матрицы счастья» в современных условиях необходимы и другие общественные подсистемы, что связано с сильной изменчивостью реальности Позднего Модерна. Изменения реальности требуют постоянной «подстройки» «матрицы» к изменившимся условиям существования, что в свою очередь приводит к необходимости наличия в социуме проектной подсистемы, ответственной за внедрение необходимых изменений. Проектная подсистема не может быть включена в «матрицу» до конца, поскольку ответы на вызовы Современности могут потребовать выхода за пределы рутин, прописанных в «матрице».

Другая необходимая общественная подсистема появляется из требования поддержания и постоянного обновления «пантеона богов» общества, что происходит в рамках того, что можно назвать стратегической подсистемой. Под «богами» я вслед за Б.Г. Капустиным понимаю важные для общества и людей культурные символы, которые определяют несущую структуру общественного сознания. Вот как он пишет по этому поводу:

«Итак, я определил Современность как проблему. <…> Это можно было бы вслед за Максом Вебером назвать «расколдованием мира» в смысле профанирования всего святого и превращения всего безусловного в обусловленное. <…>

<…> «Расколдованию мира» как инструментальной рационализации всего сущего, т.е. превращению (потенциально) всего, с чем сталкивается современный человек, в средство осуществления принципиально бесцельного круговращательного процесса по модели «производство ради производства» (Д.Рикардо) (или «искусство ради искусства», или «власть ради власти»), не следует придавать значения некоего всеобъемлющего закона, исчерпывающим образом объясняющего динамику Современности. Это – лишь одна, хотя и очень важная, сторона и составляющая такой динамики. «Расколдованию мира» в этом смысле противостоит – особенно в нынешних западных обществах – его новое «околдование», прежде всего в виде гедонистической, высоко манипулятивной, лишенной практически какого-либо познавательно-рационального содержания, «идолообразующей» потребительской культуры. Эрнст Геллнер в связи с этим остроумно заметил, что сейчас кошмарный веберовский образ «железной клетки» инструментальной рациональности, которую создавало для себя раннеиндустриальное общество, уступает место образу «резиновой клетки», более подходящему для общества, в котором строгая рациональная мысль и воплощающие ее виды деятельности «все более сжимаются (как по доле населения, так и по доле времени индивидов [которые ими охватываются. – прим. автора]), тогда как занятия, предполагающие легкие, интуитивные, почти самоочевидные реакции, разрастаются». ... Конечно, остается открытым вопрос о том, является ли «резиновая клетка» привлекательнее «железной».

<...> «Расколдование мира» не нужно понимать в том смысле, что «боги» (высшие ценности, смыслы, значения, не сводимые к логике инструментальной рациональности средств) вообще покидают людей в «современном мире». Напротив, сам Вебер к концу своего пути усматривал трагизм Современности не столько в этом, сколько в «борьбе богов», в том, что он обозначал как «несовместимость наиболее принципиальных, вообще возможных жизненных позиций и непримиримость борьбы между ними, а следовательно, необходимость между ними выбирать». ... И действительно: даже при рассмотрении только специфического западного варианта «исполнения» Современности, даже при упрощающем отождествлении Просвещения и его духа с инструментальной рациональностью становится очевидным, что Современность в той же мере есть изгнание «богов», в какой она есть их новое производство. Романтизм (в самом широком смысле) есть столь же необходимый продукт и компонент Современности, как и Просвещение, alter ego и противовес последнего. Для романтизма же, как отмечал Исайя Берлин, характерно именно то, что «ценности не обнаруживаются, они создаются; не находятся, но делаются актом способной к воображению творческой воли — в виде произведений искусства, в виде политики, планов, образцов жизни, которые творятся». ... Таким образом, в центре Современности оказывается проблема плюрализма, имеющая, как минимум, две оси: по первой «обезбоживающий» эффект Просвещения и инструментальной рациональности сталкивается с романтическим производством «богов»; по второй – разворачивается «борьба богов» в рамках нового «многобожия», поскольку новые «боги» всегда имеют «авторство» - это мои или наши «боги» против твоих или ваших «богов». И при этом нам всем приходится как-то жить вместе.»

Здесь следует отметить, что важной частью функционирования общества Позднего Модерна является тенденция к минимизации прямого насилия. Именно желание убрать насилие из жизни людей привело к созданию социальных технологий, основанных на широком социальном консенсусе, которые характерны для «нового деспотизма». А использование данных консенсусных технологий для организации социального пространства в свою очередь позволяет минимизировать насилие в социальной практике общества. Общественный консенсус может иметь два основных источника и/или компонента – рациональный и харизматический. Рациональный консенсус обеспечивается механизмами согласования интересов людей и их групп, свойственных гражданскому обществу в условиях демократии. Харизматический консенсус имеет иррациональную природу, и связан с чувствами людей, находящими свой источник в их коллективной идентичности.

Если привязаться к основным человеческим группам, составляющим современное общество, то очевидно, что «матрица» – это социальное место существования массы и значительной части актива общества, а именно той его части, которая отвечает за ординарное операционное управление обществом в рамках социальных рутин. Наряду с этой частью актива в обществе должна также существовать и другая его часть, ответственная за адаптацию общества к происходящим изменениям, то есть – за стратегическую и проектную подсистемы. Отсутствие адекватного ресурсообеспечения подсистем адаптации матрицы с течением времени приводит к росту социальных напряжений в «матрице» (и обществе), что может сопровождаться последующими социальными разрывами, и даже общественным крахом. Именно поэтому необходимым условием существования современного общества является наличие определенного числа творческих управленцев, способных обеспечить стратегическое управление развитием различных общественных подсистем.

Нормальное функционирование «матрицы» обеспечивает большинству людей чувство онтологической безопасности, а также чувство удовлетворённости своей жизнью. Дискомфорт от существования в таком обществе могут испытывать лишь меньшинства, имеющие значимые для себя потребности, которые не входят в утверждённые общественные списки. Среди таких людей можно выделить различного рода пассивных маргиналов – тех, кто в целом признаёт правила игры, однако имеет специальные запросы, которые не предусмотрены в рамках стандартных регламентов. Например, длительное время к таким группам принадлежали гомосексуалисты и лесбиянки, члены различных религиозных сект, и подобные им люди. Здесь также могут оказаться те, кто активно не приемлет правила функционирования доминирующих в обществе рутин. Например, те, кто считает, что стандартная средняя скорость накопления социального капитала не соответствует адекватной оценке обществом их способностей и заслуг. Или те, кто не видит в стандартных рутинах по внесению изменений в списки «разрешённого» возможности учесть свои потребности. Данная группа активно не приемлющих правила игры может быть определена термином «коагулят».

Пассивные маргиналы обеспечивают образование одной из линий напряжений современного общества: меньшинства борются за включение значимых для себя потребностей в списки разрешённого «матрицы», обеспечивая одно из направлений социального развития. Так в «матрицы» западных стран уже были интегрированы основные социальные запросы гомосексуалистов и лесбиянок, включая регулирование имущественных отношений однополых пар, и линия текущей «борьбы за изменения» сместилась в область их права на усыновление / удочерение, с чем многие западные общества пока ещё не согласны.

Ещё одну линию напряжений создаёт коагулят. Будучи антисистемными по своей сути, представители коагулята обеспечивает общую критику общественных устоев, выискивая в «матрице» реальные или мнимые лакуны, которые не покрыты социальными рутинами из утверждённого списка. При этом часто коагулят концентрируется также на слабостях идеологического обеспечения работы «матрицы», на «низвержении богов», критикуя моральные основания общества, действующие социальные нормы и порядки, и стараясь разрушить общественный консенсус. В этом плане представители данной группы вносят свой вклад в десакрализацию уходящих «богов», приближая «смерть» тех «богов», которые утеряли свою адекватность текущему уровню социального развития, тем самым стимулируя активность стратегической подсистемы по поиску адекватного ответа. Таким образом коагулят способствует нормальному функционированию стратегической подсистемы, на которой, в принципе, и лежит ответственность за реакцию на вызовы, связанные со «смертью старых богов» и «порождением новых богов» общества.

Замечу, что предложенное в данном подразделе представление позволяет вычленить то основное качество, которое делает современное общество открытым в смысле К. Поппера. Данное качество связано с наличием в обществе адекватно функционирующих стратегической и проектной подсистем. Если взять для примера США, то можно увидеть, что в XX веке американское общество не только успешно справлялись со всеми выпавшими на их долю вызовами Современности, но и успешно планировало и проводило необходимые для развития реформы. Действительно, в течение недавнего времени США по меньшей мере два раза кардинально поменяли «богов» экономической сферы – с данной задачей успешно справились «Новый курс» Рузвельта и «рейганомика». Также менялись «боги» и гуманитарной сферы, что оставило свои следы в виде, например, десегрегации 70-х и выравнивания социальных позиций меньшинств 90-х, и т.д.

СССР же, хоть ему и удалось трансформироваться к 70-м годам прошлого века в общество современного типа (см. теорию конвергенции и смежные вопросы), не выдержал испытания изменением. События 70-80-х годов в стране можно представить в рамках предложенной схемы следующим образом: «Боги» коммунизма умерли, проектная подсистема не выходила за пределы «матрицы», и в результате накопилось отставание от Запада по качеству жизни. Именно информация об этом отставании (рассказы о витринах западных магазинов) вместе с артефактами западного материального успеха (товары повседневного спроса «из-за бугра» и из «Берёзки») делегитимировали «матрицу» реального социализма в сознании людей. Неэффективность отечественных управленцев в конце концов породила массовую неудовлетворённость жизнью, и эти два фактора привели к краху советской общественной системы. Практически для СССР оказалась фатальной именно «закрытость» общества, то, что подсистемы разработки и внедрения изменений, не функционировали в СССР «как следует». А невозможность стабилизации ситуации силовыми методами была обусловлена отмеченной выше необходимостью уменьшения уровня общественного насилия для создания и эффективного функционирования системы «нового деспотизма».

Заключение

Для обеспечения реальной независимости страны, возможности противостоять фрагментирующему воздействию Запада, необходима общественная конкурентоспособность в самом широком её понимании. Данная конкурентоспособность может быть обеспечена только массовым творчеством людей, их способностью находить дешёвые симметричные и асимметричные ответы вызовам Современности. Основой же любого творчества является свобода мысли. Так что если мы мыслим себя среди лидеров современного мира, мы обречены на взаимодействие с человеческой свободой, её интеграцией в наши социальные структуры, в пантеон наших богов, как бы мы не назвали этот процесс.