Текст:Константин Крылов:ЕБН

ЕБН

Автор:

Константин Крылов

Предмет:

Ельцинизм

Ссылки на статью в «Традиции»:

• Test/ED/multitask
• Ельцинизм
• Константин Крылов: Статьи на портале АПН

другие ссылающиеся статьи…

О тексте:

Вместо некролога. К 75-летию Бориса Николаевича Ельцина: заметки о человеке и его времени

Вспоминать ельцинскую эпоху у нас не то что не любят, но стараются это делать выборочно — и, желательно, в своём кругу. Разговорчики на эту тему ведутся вполсловечка, с поддонцем, со специальными усмешечками, — особенно среди тех, кто в те лихие годы особенно лихо грабил и харчился от пуза.

Но ещё характернее жалкие мышиные лыбочки тех, кто в те годы ничем не попользовался, а, напротив, пострадал и лишился. Воспоминания о челночных рейсах и торговле переморожеными помидорами приберегаются для таких же — битых-ломатых, перетерпевших, и доподлинно узнавших, почём он, зелёный.

Если с чем-то сравнивать интонацию этих разговоров, то на ум приходит одна неприятная аналогия. С очень похожей кривоватой хмылочкой иные пожившие-повидавшие мужички вспоминают совместное житьё с какой-нибудь распутной бабой — из таких, кому не впадлу прийти под утро в рваных колготках и следами малафьи на рыльце, получить заслуженную оплеуху, поваляться на полу, а на истошное «ну почему?!» спокойно встать, отряхнуться и пожать плечиками: "ну вот такая я блядь, сам выбирал».

1

Слово «блядь», вопреки пуристам, хоть и грубо, но вполне пристойно: его, к примеру, можно встретить в богослужебных книгах на церковнославянском. Там оно означает ошибку, заблуждение или ересь, причём не случайную, а упорную, сознательную ошибку, намеренное отступление от истины. Слово родственно западнославянским словам, обозначающим потемнение, помрачение ума, слепоту и смешение, квипрокво и всяческую неразборчивость.

За этим стоит образ правильного пути, как правило единственного, ведущего к праведной и святой цели — и великого множества «кривых, окольных троп», по которым блядь и ходит по блядским своим делам.

Разумеется, это может касаться человеческого поведения в любых сферах. Нынешнее значение слова так выпятилось понятно почему: распутная баба, «блудница», ходящая по мужикам в самом прямом смысле слова (из избы в избу, каждый раз по другой дорожке, задами-огородами) овеществляет метафору, воплощает совсем уж буквально. Но вот, например, церковнославянское «блядивый» означает «празднословный», «демагогический», а если совсем уж точно — «многими речами приводящий в заблуждение и сбивающий с толку».

На это стоит обратить особое внимание, потому как тут-то и пролегает грань, делающая блядство особенно низким грехом, куда более скверным, чем «просто» ложь или «просто» измена. В отличие от обычного лжеца, стремящегося убедить человека в чём-то ложном, но конкретном, блядоуст ставит перед собой иную, ещё более мерзкую цель — отвратить человека от истины как таковой, сманить с прямой дороги в тёмные чащобы разнообразной неправды, где человек сам заплутается, сам себя обманет, потеряется и погибнет. Лжец учит лжи, но хотя бы определённой лжи — поэтому от неё ещё можно возвратиться к истине. Блядоучитель же учит всей лжи сразу. Точно так же, обычная баба-блядь не «изменяет» одному мужчине с другим, вполне определённым мужчиной, которого она «предпочла» первому, а именно что спит со всеми. Это куда более глубокий уровень нравственного падения, чем обычная измена в стиле мадам Бовари или Карениной.

Позволяя себе толику пафоса, можно сказать, что подлинной противоположностью Истине и Добру являются даже не ложь и аморальность, а именно что блядство. Человек, искренне придерживающийся ошибочного мнения или практикующий неправильное поведение, ещё небезнадёжен. Например, человек, сознательно лгущий по какому-то поводу, причём в одном и том же ключе, тоже может быть не столь уж плохим: например, он может быть убеждён, что эта ложь «сейчас нужна» и «будет во спасение». Но вот человек, принявший ложь как норму мышления и образ жизни — это уже «другая порода людей». Именно поэтому самый доброжелательный и симпатичный циник бесконечно гаже самого угрюмого фанатика. Впрочем, ещё бывают циники, изображающие фанатиков — и это уже запредельно гадко…

Но вернёмся к «ельцинской эпохе». Самое краткое и самое точное, что можно о ней сказать — это было блядское время. Время, когда разнообразное блядьё — точнее, блядва — вы(е)билась во власть и сама стала властью.

2

Строго говоря, «ельцинский век» следует делить на три части — до воцарения ЕБНа на российском престоле, до уничтожения Верховного Совета, и, собственно, само царствие.

Первая часть — которая «до» — сейчас сильно зашлифовалась в коллективной памяти, и всё по тем же причинам: вряд ли бывший муж бляди будет вспоминать период досвадебного ухажёрства. Особо мерзит тут именно искренность былого чувства: ведь любил же он эту дешёвую потаскушку, дарил цветы, стоял под окнами, «все дела». Это вспоминать даже противнее, чем её последующие рысканья по мужикам, ибо ничто так не унижает человека, как проявление высоких чувств к куску дерьма. «Целовал какашку», фу, бэээ.

Но будем всё-таки честны. Вспомним, как оно было.

Не то чтобы фамилия Ельцина вообще была никому неизвестна: человек на таком посту не может быть совсем уж никому не ведом. Но то был просто один из начальников, ничем не лучше и не хуже прочих. Все их омерзительные рыла слипались в одну противную размазню, на которую народ смотрел примерно так же, как детсадовские дети на детсадовскую пшённую кашу серого цвета: «уж лучше голодать, чем такое есть».

А вот о существовании Ельцина как чего-то особенного — случайно просыпавшейся изюминке в той самой шрапнельнрой каше — широкие массы советского народа узнали в последнюю неделю октября 1987 года. Сначала по столице, а потом по всему Союзу запорхали-зашелестели слухи, что какой-то правильный свердловский мужик на пленуме ЦК обличил Горбача и всех коммуняк в злоупотреблениях, за что его сняли со всех постов и засунули в психушку, где пытались убить ножницами. Вместе со слухами поползли набранные на пишмашинке копии «речи Ельцина». Я видел несколько вариантов этой речи. Некоторые из них более или менее соответствовали тому, что было реально сказано, некоторые — более интересные — были чистой фантазией. Ельцину приписывались обличения зажиревших коммуняк, требования создать «вторую партию», требования всяческих свобод «и ваще». Несомненный факт изгнания с партийного Олимпа придавал всему этому некую достоверность: не могли же они убрать его совсем ни за что? В книжном магазине на Калининском проспекте тишком списывали в макулатуру фотопортреты Ельцина. Некоторые их подбирали — как всё запрещённое.

Дальше загудела перестройка — а Ельцин попал в провал. О нём не то чтобы не говорили, но были темы поинтереснее. Интеллигенцию волновал Сахаров, события на Съезде, разрешение печатать Гумилёва и Ахматову, а также окончательная реабилитация НЭПа и Бухарина. Народ волновался по поводу пустых полок, выходки люберов и первые публикации про наркош и путан.

На последнем стоит остановиться в связи с темой блядства. Для широких масс настоящая перестройка началась с длинной, растянутой на много номеров публикации в «Московском Комсомольце», посвящённой жизни проституток, из которой народ узнал, сколько Это стоит и столько Они за это получают. В 1988 вышла «Интердевочка», с которой стало делать жизнь — с разной степенью успешности — подросшее молодое мясцо, бывшее когда-то «человеческими детёнышами». В следующем году появился таинственный писатель-фантаст Вилли Конн, порадовавший читателей творением под названием «Похождения космической проститутки». Одна моя знакомая, фантастику не жаловавшая, купила эту книжку в киоске, не разобравшись со словом «космической»: как выяснилось, она восприняла его как позитивный эпитет («ну космическая же совершенно проститутка!»). Упс.

Но вернёмся к проституции земных масштабов. В какой-то момент слушки про Ельцина снова начали порхать и кружиться. На сей раз они сменили жанр с героического на бытийный: в основном это были рассказы о праведной жизни этого б/у. Оказалось, что он, кремлёвский небожитель, пусть и поверженный, «ездит в трамвае», «отоваривается в обычных магазинах из сети» (это всё же вызывало лёгкое недоверие — «не, врёшь, так не бывает»), «видели его в метро» и т. п. Разговоры о ельцинском аскетизме перемежались темой «борьбы с привилегиями».

Правда, тогда же стал доходить и первый негатив — оказалось, Ельцин в Свердловске снёс какой-то важный исторический дом. Но этому тогда не придали значения: «мало ли там, дело тёмное».

В марте 1989 года Ельцин был выдвинут кандидатом в народные депутаты Верховного Совета СССР от Москвы. Ходили слухи, что противником ему дадут Сахарова. Это вызывало у интеллигенции морально-нравственный тремор: какой коварный план! как подло, как подло играют коммуняки! Опасения оказались напрасными: соперником Борису Николаевичу дали директора завода ЗИЛ Евгения Бракова (представляю ухмылки сегодняших пиарщиков: «директор завода, советские автомобили, брак… гы!»). Браков — интеллигентного вида мужик в очках — говорил, как теперь выясняется, довольно правильные вещи. Но они тогда никого не интересовали: хотелось насолить начальству. В день выборов пьяненький муж подруги моей тогдашней жены, обхватив голову руками, причитал: «Опять обманут… опять обманут… потом скажут, а мы и поверим, как овцы поверим… Но если выберут Ельцина — я поверю в демократию».

Ельцин победил, собрав девяноста процентов голосов по Москве — точнее, 89, очень грамотная и красивая цифра.

В сентябре того же года Боря снова заставил говорить о себе, чрезвычайно удачно упав с моста через Москву-реку, что у Николиной горы. Народ взволновался: всем приличным людям было понятно, что его туда сбросило проклятое КГБ. Я видел даже поэму, написанную каким-то арбатским станочником (тогда была мода стоять на Арбате и читать свои стихи, а потом продавать самопальные сборнички — теперь я жалею, что не прикупил этих шедевров), посвящённую этому событию. В поэме смело намекалось на то, что страна у нас кровавая, а Бориса Николаевича Хотели Убить За Правду. Какую такую «правду» нёс с собой Бориска, кроме как «вредить коммунякам и Горбатому», было непонятно — но в это верили.

Тут уже наметилась некая тенденция, пышным цветом расцветшая позднее. Как ни странно, даже в тот героический период Ельцин, при всей его брутальности, никем не воспринимался как Вождь с Большой Буквы. В частности, его не воспринимали как «ведущее и направляющее начало». Даже его позднейшее позирование на БТРе воспринималось скорее как литературная цитата, нежели как реальный вождизм. Зато Ельцин был очень хорош в роли защищаемого и опекаемого. Народ не «шёл за Борисом Николаевичем», нет — он носился с Ельциным, как с писаной торбой, в полной готовности вылавливать его из любой речки, любого болота, любого чана с дерьмом, куда он упадёт. н вызывал максимум интереса именно в этой своей ипостаси. Примерно так же влюблённый носится за своей курвой по кабакам, где она всё время попадает в скандалы и грязные истории, и даже отчасти умиляется этому: «вот такая она натура, с душой». Ельцин тоже был «с душой» — в частности, любил выпить (а если совсем по делу, был обыкновенным алкоголиком, не скопытившимся только благодаря кремлёвскому качеству продукта). Но и это сближало: «ну, пьёт». Народу хотелось верить, что Ельцин пьёт за его, народа, здоровье.

3

С. П. Бочаров. «Кремлёвская баня». 1992. Фрагмент

Всё это, впрочем, было ещё относительно нормально. То был «эффект зимовки». Полярники знают: после полугода жизни без единого женского лица первая же встреченная на большой земле рябая баба-посудомойщица кажется красавицей и вызывает желание прямо тут же вручить ей руку и сердце. После многих лет кремлёвской скуки, когда наверху маячили одни и те же павианьи рыла, любой хмырь с лёгкими признаками человекообразности был прямо-таки обречён на народную любовь.

Однако, эффект продолжается недолго — через несколько дней гормональная буря сменяется просто ветреной погодой, а в случае удовлетворения первичных потребностей начинает штилить. Для того, чтобы удержать накал чувств, их надо разогревать специально, и применяемые при том специи — не из тех, что продаются в каждом универмаге.

Когда-нибудь кто-нибудь — если ещё будет кому — напишет большое и поучительное исследование на тему тех в высшей степени странных вещах, которые творились в конце перестройки. Мы сейчас, опять же, забыли многие вкусные подробности. А ведь тогда миллионы людей пили «заряженную воду», облучённую через телевизор Аланом Чумаком. Кашпировский вращал глазами с экрана и «давал установки», от которых рассасывались швы на теле — и, наверное, что-то рассасывалось в голове. В моду вошло словечко «нетрадиционное». Всё «нетрадиционное» было по определению хорошим. В школах «педагоги-новаторы» преподавали Агни-Йогу. Интеллигенция спорила о числе погибших советских солдат во второй мировой — сорок или пятьдесят миллионов? Украинцы подсчитывали убытки от съеденного москалями сала, грезили о золоте гетьмана Полуботика, сохраняемого в Англии, и изучали книжки, в которых «мова» выводилась от праязыка пришельцев-атлантов. Профессор Александр Янов обещал русским не золото, но медь: он открыл тайну медного кабеля толщиной в баранью жопу, который Сталин велел зарыть на черный день между Москвой и Горьким. По стране ездили «методологи» под руководством мыслителя Щедровицкого и проводили «организационно-деятельностные игры», которые «изменяли мышление». По слухам, игра считалась успешной, если хотя бы один её участник сходил с ума. Другие шептались, что в тех местах, где проводились особо массовые ОДИ, вспыхивали межнациональные конфликты. Но конфликты вспыхивали и без этого — скажем, из-за арбузов на рынке.

О психологическом состоянии «советского пока ещё народа» лучше не говорить. Человечков буквально крутило — они блукали в потьмах, как слепые, и выли, как бешеные. Немногие сохранившие остатки ума смотрели на взбесившихся с ужасом и омерзением. Это был прямой выплеск инферно — какое-то всеобщее оле-оле и гыр-гыр-гыр, помрачение последних остатков разума. В нормальных вроде бы людей легионами вселялись бесы, которые греготали и похабноглаголали какие-то непотребные кощуны.

Тогда-то накатила последняя, самая страшная волна ельциномании.

В марте девяностого шли выборы в Верховный Совет РСФСР. «Демократы первой волны» завоевали тогда парламентское большинство.

Дальше было круче. Я никогда не забуду чудовищные митинги на Манежной площади, бьющихся в экстазе старушек и крики — «Ельцин-Ельцин-Ельцин!!!»

И бесы уссывались в аду, внимая тому, как призывают слепленного ими из какашек голема.

«Человеком года» в 1990-м стал Анатолий Кашпировский.

А в 1991 году российской народ сделал исторический выбор в пользу свободы и демократии.

4

…Я стоял на неперевёрнутом троллейбусе. Где-то поблизости, вроде бы, были и перевёрнутые, как белобрюхие рыбины на песке. Зачем их переворачивали, непонятно. Вокруг бесновались… нет, пожалуй, никто особенно не бесновался, хотя я-то ожидал именно беснования. Нет, всё было относительно спокойно, даже обыденно. Люди собрались посмотреть на Армагеддон.

Рядом со мной сидели какие-то подростки и курили. Обычные такие подростки, даже симпатичные. Вряд ли они что-нибудь понимали.

Вообще, вокруг было много симпатичных людей.

Я был уверен, что в них надо стрелять, пока они не разбегутся. Я надеялся на то, что у ГКЧП достанет мужества это сделать — начать стрелять.

Потому что эти симпатичные люди убивали свою страну. В общем-то, даже не по злобе, а по глупости. Но от такой глупости можно вылечить только пулями.

«Дядька научил мамку зарезать, и папку зарезать, и братика тоже зарезать. Дядька умный был, с бородищей. Я пошёл, зарезал». — «И кто же ты теперь после этого?» — «Беееедный я сиротинушка».

В дальнейшем выяснилось, что среди этой толпы были практически все те люди, с которыми я сейчас нахожусь в деловых, дружеских, и всяких прочих отношениях (включая мою нынешнюю супругу), так что. И тем не менее, я до сих пор думаю, что несколько выстрелов могли изменить отечественную историю в лучшую сторону.

Я тогда ещё не знал, что пройдёт несколько часов, и вполне неизвестные мне (да кто их сейчас помнит?) Володя Боксер и Миша Шнейдер пойдут «брать» комплекс зданий ЦК КПСС на Старой площади.

5

Быть обманутым не просто неприятно, но и стыдно. Ещё стыднее накосячить так, что плохо станет не только тебе, но и другим. Обманщики это прекрасно понимают и обожают этим пользоваться.

Проглотившему наживку человечку объясняют, что он-де кровью подписался под какой-нибудь гадостью и теперь должен её делать, «как честный человек». «Ты обещал» — говорит обманщик, «ты же у нас честный — иди и делай». При этом почему-то не учитывается, что козыряющее подписанной бумажкой блядво само никаких обещаний не держит и даже не делает вид, что держит. «Я тя, лоха, обул — а ты гнись, гнись». «У меня бумажечка-то — вот она». Если же бумажки нет, в ход идёт обычное блядье присловье: «ты меня замуж взял — сам выбирал».

Точно так же события 1991-го выдают чуть ли не за церковный брак народа российского с ельцинской блядвой и прошмандой, разлучить который теперь может только смерть (понятное дело, народа, а не прошманды — та намерена жить и веселиться, прокучивая имущество покойного супруга). Тогдашние сватьи бабы Бабарихи, сладко певшие народу в уши о прелестях и чистоте невесты, теперь ощериваются гнилыми зубами: "вы выбрали демократию, выбрали рынок, выбрали реформы — теперь не жалуйтесь, не жалуйтесь, терпите и несите эту ношу смиренно, смирненько, смирнёхонько, до гроба. «Вы подписались, вы сделали свой исторический выбор — теперь не жалуйтесь». «Выбрали — несите ответственность».

На самом деле все разговоры об «ответственности» являются точно таким же обманом, заговариванием зубов — для того, чтобы опрометчиво подписавший невыгодный контракт человек не пошёл в суд (земной или высший) и не аннулировал контракт, не послал блядищу по известному адресу и так далее.

Впоследствии многие из тех, кто в ту пору кудеярился в «живом кольце» вокруг бе-де и готовился к сражению с янаевскими супостатами, кое-что поняли. Некоторые, кстати, встретились там же в 1993 году. Иные разорвали контракт с чертоплешью и возненавидели блядищу на престоле позже, но не менее искренне… Другое дело, что это уже было поздно. Но лучше поздно, чем никогда…

Во всяком случае, об этих людях — как говорил Бобр в сказке Льюиса — «возможны два мнения». Но двух мнений быть не может о блядве, которая тогда отнюдь не побежала защищать молодую демократию, а всё больше тсиживалась по огородам — зато теперь вспоминает развесёлые девяностые с причмоками и слюнькой.

Ибо это было её, блядвы, золотое времечко, своя минутка — за которую она, впрочем, успела больше, чем другие успевают за века. Причём дело было нехитрое.

6

«Беловежье» стало невероятным, чудовищным геополитическим преступлением, по сравнению с которым меркнут абсолютно любые примеры национального предательства, известные в человеческой истории. Для того, чтобы хотя бы описать подобное злодеяние, нужно быть либо историком, либо поэтом, поэтому я лучше промолчу.

Поэтому — только одно замечание. Беловежское предательство не было однократным актом, как представляют себе это дело многие, пишущие сейчас о том, как три пьяных кретина уничтожили Страну. О нет, это было бы слишком хорошо. Беловежье — это был именно что процесс, а ещё точнее — стиль. Например, заключение похабнейшего (куда там Брестскому миру) «большого договора» с так называемой «украиной» было актом национального предательства, сравнимого с «беловежьем» если не по масштабу, то по стилю уж точно. Но и вся внешнеполитическая деятельность Эрефии строилась и строится по образу и подобию того акта, который её, Эрефию, и породил — то есть Беловежских соглашений. Впрочем, как и внутриполитическая — чего только стоит «берите суверенитета сколько влезет» или вооружение Чечни. Это всё было мерзко, подло, бессмысленно — но очень узнаваемо.

7

Экономическую, социальную и геополитическую доктрину ельцинского правительства можно определить одним словом — кутёж.

Бляди, как известно, к деньгам как таковым равнодушны. Они любят не деньги, а удовольствия, а среди удовольствий они больше всего любят кутежи, когда за один вечер просаживается состояние. Причём само сознание того, что по ветру идёт овеществлённый человеческий труд сотен и тысяч людей, только добавляет желанного перчика. «Вот мы как гуляем».

Сейчас очень сложно понять, какими рациональными соображениями руководствовались, скажем, Козырев, «мистер Yes», или тот же Бакатин, сдавая американцам советскую агентуру или идя на невиданные в мировой истории унижения и капитуляции. Даже если признать всех этих людей прямыми агентами Вашингтона, и то подобное поведение выглядит странноватым. Агент такого уровня, разумеется, сдаёт что надо — но при этом понимает, что делу надо придавать законный вид и толк, красиво оформлять бумажки, не светить мордкой и соблюдать принятый в таких делах политес. Здесь же сами пиндосы-победители только рот разевали: да что это они творят?! Когда тот же Бакатин передавал им схемы прослушки посольства, товарищи из вашингтонского обкома были близки к кондратию: «так же не делают». Ан нет — сделали и ещё фуфыркнули на весь свет: «вот как мы могём».

На самом деле весь кайф «молодых реформаторов» состоял именно в том, чтобы всё доставшееся им на фу-фу спустить с шиком. Пустить по ветру одну из величайших стран мира, жизнь и труд сотен миллионов людей — о, таких экспириенсов не знали и римские цезари. Нерон, подпаливший Рим, Герострат, пустивший красного петуха в храм Артемиды, султан, сжигающий Александрийку — всё это были какие-то пигмеи, черви, мураши на фоне пьяного рычащего ублюдка и его гоп-компашки, захватившей власть и куражащейся всласть.

Наступила полная сбыча блядских мечт, апофеоз местечкового шика: «хрусты летели и летели», страну выносило в трубу с потрохами. Пьяные бляди сидели «на набережной» и швыряли в воду золотые слитки, наслаждаясь бултыхом. Иностранные аквалангисты и местные ныряльщики таскали золото, едва успевая уворачиваться от очередных бултыхов. Кой-кого задавило, но большинство ушло, шатаясь под тяжестью злата и адамантиов.

В этом смысле нет никакой, решительно никакой разницы между очередным «перенацеливанием ракет» или «сдачей рубежей» — и, скажем, ельцинским пьяным рыганием в телекамеры, его похабным «шта-а?» или струёй старческой мочи, орошающей колесо самолёта. Всё это был блядский кутёж и кураж, обязательно с «выходками» и танцами на столах.

Ясен пень, оно не отменяло дикого страха «реформаторов» перед возможным — в те годы ещё возможным — возмездием, «за пицунду и на кукан». Но это только придавало прыти: необходимо было полностью, до конца уничтожить мощь и величие страны, как можно скорее выморить или вытолкать толковых людей, как можно скорее сделать из «Верхней Вольты с ракетами» просто Верхнюю Вольту.

Поставленной цели они достигли.

8

Войну в центре Москвы, ведущуюся органом исполнительной власти против органа законодательной власти, я комментировать не буду — не из сентиментальных каких-нибудь соображений, а потому, что это не даёт «прибавления смысла» к уже сказанному. Точно так же, не имеет смысла комментировать «конституцию», «приватизацию», «залоговые аукционы», «веерные отключения» и прочую бесовщину.

Не буду я комментировать и национальную политику ельцинских. Сказать, что она была антирусской, значит не сказать ничего, а начнёшь описывать детальки и подробности геноцида русского населения Эрефии — получится очень толстая и очень чёрная книга, за каждую страничку которой всех причастных к этим делам следовало бы как минимум повесить. Но — не будем и об этом, «что уж теперь-то». Поговорим лучше о чём-нибудь более возвышенном, духовном, теоретическом.

Впрочем, хорошая теория стоит иной практики. Булгаковский Воланд в Москве вот не очень интересовался текущей политикой соввласти. У него был другой хороший вопрос — «изменились ли люди внутренне?»

9

Крайности, как известно, смыкаются — хотя лучше бы нам при той смычке не присутствовать. В частности, полное и абсолютное блядство смыкается с невинностью. Настоящая, неподдельная невинность — невинность ребёнка или собачки — состоит в незнании вины, в том числе и за собой, в неведении того, что они, собственно, творят. В рассказе Грина маленькая девочка растапливает камин папиной учёной рукописью, на которую тот положил полжизни, — и не виновата: она же очень любит папочку и просто не понимает, что эти бумажки ему дороги. Для полноты картины можно представить и другой вариант: молодая секретарша тырит у дядьки его умные бумажки, потому что ей за это пообещали сторублёвочку на бусики. Нет такой вещи, которую блядь не сделает за побрякушку. Взятая за пицунду, блядь будет хлопать глазами и говорить — «А чё? Чё я такого сделала? Мне хотелось бусики купить, чешские, красивенькие, а этот жмот мне на бусики денежку не даёт, так я чё, буду без бусиков ходить, что-ли?» И хоть ты её, падлу, режь, хоть с кашей ешь — будет визжать, захлёбываться слезами, но ничегошеньки не поймёт.

Бляди, не достигшие такого уровня морально-нравственного совершенства, вынуждены его симулировать. Они специально тренируются широко закрывать глаза и делать «а чё».

Ельцинское царство всеобщего растления потребовало быстрого и массового воспитания легионов блядей. Люди поплоше, почуяв спрос, начали перековываться.

Выразилось это прежде всего в массовом обучении фигурам невинности.

Простейший способ симуляции таковой невинности — намеренное занижение своего культурного и нравственного уровня, игра в дикарей, которые «такие все природные». Дело дошло до массового копирования дикарских повадок. Бывшие люди (в смысле, имевшие некогда хоть какие-то представления о добре и зле) стали сознательно корчить из себя «африканских негритосов», не знающих законов и приличий, не читавших всяких там Достоевских и увлечённо сморкающихся в занавески.

Отсюда, из этого желания блядски опроститься, и пошёл так называемый «новый русский» — насквозь мифологический, но при том определяющий тип ельцинской эпохи. Как говорят, само словцо вылузгалось из французского газетного «нуво раш», каламбурного варианта «нувориша». Впрочем, каламбур на то и каламбур, чтобы осмеивать. «Новый русский» был именно что не «нуворишем», не цепким и скряжистым скоробогачом, а наоборот — гугукающим дурачком, «вованом», трясущим семиствольной волыной и скупающим в Лондоне барахло подороже.

Интересно, что дикость «нового русского» во многом копировала настоящую природную дикость Ельцина лично. Тон, манеры, взрыкивания и вообще поведение вонючей агрессивной зверюки — это всё ельцинское родное. Странно даже, почему Ебна никто не догадался представить в красном пиджаке — вот на ком бы он сидел как на родном, особенно со свисающей с галстука блевотиной.

10

Одно из самых омерзительных зрелищ, которые только можно увидеть в нашем и без того несовершенном мире — это блядь, добившаяся успеха.

Собственно, в успехе как таковом ничего плохого нет, скорее наоборот. Однако, успех по-блядски разрушает все неблядские варианты успеха, делая успех как таковой чем-то гнусным и омерзительным.

Здесь уж позвольте немного потеоретизировать — иначе вам будет непонятно, а мне неприятно, что вы не поняли.

Начнём с того, что в любом обществе существует набор общественно-одобряемых целей. Под «общественным одобрением» здесь имеются в виду всё то, «за что девушки любят», «за что люди уважают», и так далее. Скажем, толстый кошелёк, видный пост, профессиональный успех, рельефный брюшной пресс, умение общаться — это всё нравится девушкам, и вызывает зависть и уважение друзей и знакомых. Соответственно, стремление обладать всем этим будем считать общественно-одобряемым. Напротив, многие волнительные цели обществом не одобряются, хотя кто-то их и преследует. Например, стремление к переживания чикатиловского толка вызывает ужас и отвращение, а невинные радости коллекционера горелых спичек — презрительное непонимание. Но ни чикатил, ни коллекционеров спичек не любят, так что об этом можно не беспокоиться.

Дальше пойдём. В любом обществе существует набор общественно-одобряемых средств для достижения целей (любых целей). Например, ведение бизнеса с целью получения прибыли обычно считается нормальным и естественным, а вот убийство отца ради получения наследства — всё-таки, наверное, нет.

Теперь внимание, важное. В нормальном обществе для достижения любой общественно-одобряемой цели существует набор общественно-одобряемых средств. Денег можно заработать, пост — выслужить, и так далее. Грубо говоря, возможен честный успех.

Но то в обществе нормальном. В ельцинском же блядюжнике, именуемом «постсоветской Россией», для достижения наиболее привлекательных общественно-одобряемых целей просто не существовало общественно-одобряемых средств.

Что это значит? Было построено общество, в котором деньги можно только украсть, власть можно получить только участвуя в каких-то невероятно гнусных играх, и так далее. Все остальные возможности были просто искоренены. Скажем больше: было достигнуто положение вещей, при котором абсолютно все виды успеха, которые достижимы путём использования общественно-одобряемых средств, успехом считаться перестали. Например, перестали цениться научные звания, военные награды, и так далее. Вообще всё человеческое перестало цениться, если это «не деньги». Всё, абсолютно всё непозорное, доставшееся умом, трудом и доблестью, было сознательно опоганено правящей блядвой, облёвано ею, обгажено. Делалось это сознательно и сладострастно.

С другой стороны, мерзотина стремилась всячески легализовать и даже возвысить себя. Если бы ельцинизм в его чистом виде продлился бы ещё лет десять, то человек, не отсидевший в тюряге, просто не стал бы допускаться в политику или крупный бизнес — по формуле «ты, Вася, сначала на зоне срок помотай, а потом ужо в депутаты собирайся». Сейчас это звучит диковато (всё-таки люди склонны забывать некоторые вещи), но те, кто помнят нравы золотого додефолтного времени, подтвердит, что всё к тому и шло.

Тут, однако, была своя хытрь и сустель. Между общественно-одобряемыми целями (богатством и властью) и общественно-неодобряемыми средствами (прямой бандитизм, какой-нибудь преступный бизнес, ментование, чиновничье обиралово и прочая гнусня) имелась-таки узенькая щёлочка — как между откормленными ягодицами. А именно, существовал один способ оказаться на вершине, якобы даже не особенно пачкаясь. Способ простой −3устроиться на шее какого-нибудь гада. Подруга бандита, жена предпринимателя, сын мента и дочь губернатора — вот кто был настоящими выгодополучателями в славные девяностые. Позиция воистину блядская, но «по установившейся морали» эффективная.

В ельцинском обществе, разделённом на начальников, бандитов и неудачников, слаще всего жирковали именно бляди и паразиты. Они, ничем не рискуя (убивали их отцов, гноили в тюрьмах их любовников, разоряли и трамбовали в грунт их родителей — но не их, не их), харчевались смачно, наотлёт. Впоследствии именно эта межжопная выпердь стала образцом для подражания, и, в частности, поставщиком героев для массовой литературы.

«Девочка из богатой семьи» и «мальчик, у которого папа свалил в Америку» начали гулять по страницам бесконечных дамских детективчиков, книжечек-поганок, однодневных конвейерных романчиков для молоди. Жемчужными пузыриками, сладкой пенкой на адском вареве девяностых поднялись они в обтраханном и обтруханном общественном сознании до архетипов. Они-то и остались истинными героями блядского века.

11

И, наконец, скажем несколько слов про социальные ниши, образовавшиеся в ельцинскую эпоху. Про ельцинских любимцев — и ельцинских опущенцев.

Веселящаяся (в том числе и веселящаяся на троне) блядь больше всего ненавидит тех, кто её не хочет. В частности, не хочет участвовать в её весельях.

Тут важно это самое «не хочет»: понятное дело, что до самих поблядушек будут допущены только избранные. Однако, все остальные, по мнению бляди, должны ей как минимум завидовать, причём завидовать честно и от души. Ещё лучше — тереться возле бляди, развлекать её и выпрашивать вкусные кусочки, не забывая демонстрировать хотя бы лёгкую эрекцию, этот знак лояльности. Те же, кто кривит морду и смотрит на блядь и её блядву с презрением (или хотя бы без должного заискивания, да и просто без желания) — тех блядь очень не любит и норовит сжить со свету.

Именно поэтому в ельцинской Эрефии никому не жилось так весело, как «творческим работникам».

Влияние эстрадных пустоплясов на экономическую, политическую и духовную жизнь Эрефии невозможно переоценить. Фактически, эстрада заменила собой всякую «духовную жизнь». Монологи Жванецкого заняли место официальной идеологии, а вся радость жизни перешла в ведение жеманоглотливой Аллы Борисовны Пугачёвой, этого космического монстра, слопавшего солнце и луну и раздувшегося до галактических каких-то пределов. Алла Борисовна была буквально, буквально везде, везде и всюду она застила собой абсолютно всё, а случайно образовавшиеся дырки затыкались Киркоровым. Непонятно, почему гимном Эрефии не стала «Зайка моя» — наверное, потому, что никто не удосужился переложить это на музыку Глинки. «Но было где-то близко» .

Неудивительно, что противоположной категорией людей, которые ельцинской блядве были физически отвратительны, стали все те, кто Пугачёву не любил, или подозревался в нелюбви.

Прежде всего это коснулось людей образованных и что-то умеющих, в особенности — занимавшихся наукой.

Уничтожение российской науки и техники вполне объяснимо с точки зрения проигрыша России в Третьей мировой: понятно, что коллаборационистские власти первым делом обезглавили именно науку и образование. Однако тут есть свои нюансы. В ненависти ельцинской блядвы к «образованным» (в особенности русским) было что-то метафизическое. Понятно, когда профессоров вывозят за границу или заставляют работать на неё здесь, теряя на этом сотни миллиардов в год. Это-то всё понятно. Но ведь только ельцинские ублюдки додумались «создать условьица», при которых университетские профессора отправлялись торговать польской косметикой под присмотром полуграмотных чурбанов из аулов. Понятное дело, что насыпать им по несколько сотен баксов было делом простейшим — но тут в душу глянула именно что блядская обидка: эти нас не уважают и уважать не будут. И не насыпали, даже «нааборт» — отобрали последние копейки. Отобрали демонстративно, со сластью: раздавили ногой старую профессорскую руку, сжимающую мятую десятку. «Хрусть — и пополам».

Примерно теми же соображениями можно объяснить то сладострастие, с которым уничтожалась советская наука и техника. Опять же, требования американцев-победителей были вполне понятны: разорить и разрушить покорившуюся страну полагается по всем правилам военного искусства, лучше это делать руками аборигенов, тут всё понятно. Но даже прямо контролируемые оккупантами немецкие власти демонтировали великую немецкую науку, как минимум, с угрюмым сожалением, и многое сохранили. В том же, как громилось советское наследие, было именно изощрённое злорадство. Причём оно было заявлено в качестве программы с самого начала — когда «Буран» был поставлен на прикол в «парке культуры».

И превращён не во что-нибудь — в ресторанчик.

Как и всё лучшее, что было создано русскими людьми в России.

12

Глядя с моей колокольни, сейчас к Ельцину возможны два отношения. С одной стороны, хочется, чтобы гадина жила ещё долго, чтобы дотянула до праведного суда. С другой — у многих людей я встречал тоскливое предчувствие: пока ЕБН жив, в России будет продолжаться тот ад, который установился здесь в проклятом девяноста первом.

Не знаю, кто прав. Да и к тому же оба упования, в сущности, тщетны. Ибо на фоне того, что совершил и чему способствовал этот человек, любой человеческий суд выглядит смешно и безобидно, как слезинка ребёнка. Что до высшего суда, то у него, скорее всего, найдутся свои соображения, нам неведомые.

Однако всё это не отменяет ни правил вежливости, — которые стоит соблюдать даже по отношению к последним подонкам, — ни морального долга помнить всё. Ибо «кто прошлое помянёт, тому глаз вон, а кто забудет — тому два».

С Днём Рождения, Борис Николаевич. Мы вас помним.