Текст:Нестор Пилявский:Время коричнево-зеленых
Как выглядели нацистская борьба за права животных и нордический феминизмПравить
В конце XIX века немецкие правые интеллектуалы начали «ходить в народ», дабы поучиться у него единству с окружающим миром и вернуть себе расовую реальность, через которую к немцам обращались животные — дети природы, свободной от бесчеловечной индустриализации и угнетения чужеродной «римской культурой» и «либеральной расхлябанностью». Как это движение проявило себя в эпоху Третьего рейха и почему в нацистском государстве зеленая повестка играла далеко не последнюю роль? Рассказывает Нестор Пилявский.
Десять лет назад в ряде стран Европы, от Великобритании до Польши, активизировалось движение против ритуальных и негуманных убийств животных. На его волне были приняты законы, ограничивающие проведение иудейского и мусульманского забоя, предназначенного для получения кошерного и халяльного мяса. Иудейская процедура, известная под названием шхита, находится под запретом в некоторых регионах Бельгии, в Швейцарии, Швеции и Нидерландах. Еврейские организации и раввины, разумеется, реагировали на эти запреты бурными возмущениями, а также обвиняли их инициаторов в антисемитизме и нацизме. Логика их ответа состояла в том, что одним из первых законов, которые приняли гитлеровцы, был закон, запрещающий шхиту, а нацистские СМИ преподносили иудейские обычаи как образец жестокости, варварства и ненависти к окружающему миру.
Конечно же, современные зоозащитники и европейские чиновники не являются нацистами, но толика правды в эмоциональном еврейском ответе содержалась: нацисты действительно были первыми в мире, кто включил права животных и экологическую повестку в государственную программу.
Völkische Bewegung: перелетные птицы и оборотни немецкого романтизмаПравить
Первыми в XIX веке правами животных озаботились не левые, а правые движения и мыслители. Отчасти это происходило в русле романтической традиции: технократический «прогресс» и гонка за прибылью критиковались как опустошающие душу явления, а индустриальному разлучению человека с природой противопоставлялись почвеннические идиллии. Отчасти же развитию идей о защите среды и правах животных способствовала наука, которая потеснила христианский уклад, наделявший человека статусом «венца природы». В австро-германском мире интеллектуалы совершали «хождение в народ», чтобы учиться у крестьян гармонии сосуществования с природой, а также выискивать «подлинные», присущие «народной душе», языческие по своему происхождению формы социальной и ритуальной жизни. Движение, получившее название «фёлькише» (от Volk — «народ»; Völkische Bewegung — «народное движение»), развивало идеи своих предшественников — немецких романтиков-националистов.
К художественным образам Новалиса и сказкам братьев Гримм идеологи Völkische Bewegung добавляли научные, как тогда считалось, понятия: раса, наследственность, жизненное пространство, экология.
Сам термин «экология» предложил великий биолог Эрнст Геккель, бывший также автором учения о филогенезе и онтогенезе. Геккель занимался не только естественными науками, но и общественными. Он страстно критиковал христианство за вознесение человека выше животных и продвигал доктрину «монизма», в котором сочетались любовь к матушке-природе, целостный (холистический) мировоззренческий подход к жизни и евгеника — учение о селекции здоровых людей с наилучшей наследственностью. Будучи социал-дарвинистом и поборником расизма, Геккель считал, что человеческие расы произошли от разных предков и появились в разных местах. Он проклинал оторванных от народа космополитов и коммунистов, нападал на евреев и призывал немцев вести борьбу не только за генетическую чистоту, но и за права животных. Таких же взглядов придерживались многие врачи, биологи и антропологи того времени.
Многие ученые, писатели, художники и музыканты, проповедовавшие фёлькише-мировоззрение, расходились друг с другом по огромному количеству вопросов, но сходились в главном: бытие и природа говорят с человеком через Volk; раса — это голос природы, а культура должна не противостоять ей, а строиться на ее законах. Животные, жители вольной природы, тоже обращались к германцам через расовую реальность, изнутри исконного и древнего духа, изначально пантеистического и сохраняющего чуткость к живому миру растений и зверей. Расовая сущность выжила, несмотря на «римское угнетение» германцев и вопреки «либеральной расхлябанности». Она заключена в народных обычаях и синкретическом мироощущении европейца. Теперь, по мнению фёлькише, надлежало очистить это мироощущение от всего искусственного и пришлого, чтобы занялась заря нордического возрождения. Привнесенным извне считалось, в частности, и неуважение к животным.
Если одни арийские «народники» проповедовали экологически чистое и гуманное животноводство, а охоту ограничивали целями пропитания, то другие напрочь отказывались от насилия над животными и не ели мяса, апеллируя в том числе к эзотерическим знаниям.
«Ученик должен вести здоровый образ жизни, всё больше привыкая к вегетарианской или сырой пище, есть много овощей и фруктов и продолжать закалять свое тело», — увещевал автор «рунической йоги» Зигфрид Адольф Куммер, основавший в начале 1930-х годов сеть летних школ, где танцы и занятия спортом сочетались с ариософскими медитациями, лекциями о чистоте крови и магическими ритуалами.
Мода на вегетарианство, сравнимая, пожалуй, с сегодняшней, подкреплялась экологическими и оккультными обоснованиями — тут старались не только расистски настроенные ариософы, но также антропософы и теософы, проповедовавшие «мудрость Востока». Поклонников Старшей Эдды при этом совсем не смущало, что викинги и германские боги предстают в источниках заядлыми охотниками и отчаянными мясоедами. Даже во время Второй мировой войны убежденные сторонники ариософии и германского неоязычества, каковых было немало в нацистской партии, СС и вермахте, старались не употреблять мяса. Занятно представить себе, как попадая после смерти на поле брани или массовых суицидов в 1945 году в Вальхаллу, пиршественную залу Одина, они пытаются вежливо отказаться от мяса вечного кабана Сехримнира, которого каждый день варят и подают нордическим мертвецам…
В среде фёлькише зародились и развились многочисленные молодежные союзы, активисты которых испытывали необоримую страсть к природе, путешествиям, походам и скалолазанию. Они зачитывались скандинавскими сагами, поэзией Гёльдерлина, романами про рыцарей и русалок, изучали руны и средневековую геральдику. Посещая германские леса, активисты фёлькише разводили костры и исполняли народные песни, а возвращаясь в города, протестовали против загрязнения окружающей среды и урбанизации. Самое известное движение такого рода, охватившее весь немецкоязычный мир, носило название «Перелетные птицы» («Вандерфогель») — его скаутскую программу затем использовал гитлерюгенд. Значительная часть «Перелетных птиц» выросла в сторонников национал-социализма, но среди них были также и те, кто не принял новый режим либо со временем разочаровался в нем. Здесь можно вспомнить Вольфрама Зиверса, руководителя знаменитого исследовательского общества «Аненербе», который одновременно подписывал программы медицинских экспериментов над заключенными и участвовал в подпольной антигитлеровской группе Фридриха Хильшера — еще одного ариософа и вождя фёлькише, ушедшего в оппозицию к нацизму. В молодости Зиверс, как и многие другие будущие чиновники Третьего рейха, был участником «Перелетных птиц».
В 1920‒1930-е годы активно действуют также союз «Вервольф» («Оборотень»), вдохновленный романом Германа Лёнса; «Лига артаманов», проповедующая «возврат к почве»; организация «Орлы и соколы», сочетающая любовь к природе с грезами о тевтонском доисторическом прошлом. Из последней организации вышел целый ряд медиумов и преданных почитательниц ирминизма — рунического учения Карла Марии Вилигута, австрийского полковника, открывшего в себе мистический дар общения с родовой памятью, алкоголика, «потомка асов» и «тайного германского короля», на некоторое время ставшего советником Генриха Гиммлера. А из «Вервольфа» появился граф Вольф-Генрих фон Хельдорф — друг знаменитого ясновидца Эрика Яна Хануссена, предсказавшего назначение Гитлера канцлером и поджог Рейхстага, обергруппенфюрер СС и начальник берлинской полиции, казненный в 1944 году за участие в заговоре против фюрера. Граф фон Хельдорф, как и многие другие нацисты, увлеченный неоязыческими и расово-экологическими идеями, являлся одной из самых противоречивых личностей в элите Рейха: аристократ, индивидуалист и кутила, он позволял себе игнорировать приказы высшего руководства, водил дружбу с декадентской богемой и, как полагают, был гомосексуалом.
Кролики сверхчеловекаПравить
Гитлер с усмешкой относился к фольклорным и оккультным фантазиям поборников фёлькише, о чем прямо писал в Mein Kampf, но, будучи прагматиком, не без успеха использовал их настроения в политических целях. В конце концов, он получил свастику в наследство от движения фёлькише, давно использовавшего ее в качестве солярного арийского символа. Нацистской партии удалось поставить идеи фёлькише себе на службу, объединив в своих рядах или в рядах своего электората народников-идеалистов и биологических расистов, любителей немецкой старины и глашатаев «превосходства германской науки», вагнерианцев и ницшеанцев, консерваторов и революционеров, неоязычников и ариохристиан. Большинству из них в большей или меньшей степени оказались присущи неприятие «еврейского капитализма» и почтение к стихии, будь то витальная стихия в ницшеанской или шелерианской философии жизни или стихия природного мира с его нечеловеческими процессами, жестокими, зачаровывающими и «подлинными» — столь отличными от наносного, безродного и выхолощенного рационализма, захлестнувшего мир после победы промышленной революции и спекулятивного капитала.
Руководство НСДАП состояло из людей, во многом разделяющих описанные идеи, вне зависимости от отношения к фёлькише лагерей, враждовавших между собой по религиозным или философским вопросам. Сам Адольф Гитлер был вегетарианцем, утверждал, что животные в моральном отношении лучше людей, а люди о себе слишком много мнят — совсем как сегодняшние борцы с антропоценом. Геббельс писал в дневниках, что после войны фюрер собирался тотально запретить скотобойни.
Склонный к оккультным штудиям Генрих Гиммлер разрабатывал специальные диеты для высшего офицерского состава черного ордена и предлагал полностью запретить охоту на животных, но идею отложили по хозяйственным соображениям, ограничившись отдельными регулятивными актами. А такая активистка международного нацистского движения, как Савитри Деви, писательница, шпионка и жрица эзотерического гитлеризма, ждала победы над низменными людьми эпохи Кали-Юги и — в перспективе — «абсолютного освобождения от любых форм эксплуатации животных», начиная от их поедания и заканчивая использованием меха. В нацистской свастике Деви видела древний знак ведической культуры, вышедшей, согласно учению ариософов, из общей нордической прародины всех белых людей — Гипербореи. Гитлер провел последние дни в компании любимой овчарки и ее щенков, а Савитри Деви — с несколькими дюжинами кошек.
Еще до прихода к власти, в 1931 году, депутаты Рейхстага от нацистской партии внесли законопроект, запрещающий вивисекцию, но другие парламентарии проголосовали против. Уже 21 апреля 1933 года, почти сразу после прихода к власти, нацисты приняли пакет законопроектов, ограничивающих убийства животных: запрещались иудейские ритуалы для изготовления кошерного мяса и вообще умерщвление животных без анестезии. В том же году разработали специальный протокол для проведения вивисекции, которую оставили для научно-учебных целей. Он содержал восемь условий, процедура осуществлялась с ведома Министерства внутренних дел. Всем, кто «считают, что с животными можно обращаться как с бездушной собственностью», Герман Гёринг публично пообещал заключение в концлагерь. Вскоре появился «Имперский закон о защите животных», которым было ограничено их использование для киносъемок и общественных мероприятий (Андрей Тарковский в Третьем рейхе не смог бы ради эффектной сцены заживо спалить корову), запрещено насильственно кормить домашних птиц (никакого фуа-гра!) и заживо кипятить лобстеров и раков. За издевательство над лягушками, как сообщают исследователи, в Рейхе тоже жестоко наказывали. В школьный курс нацисты включили обучение защите животных с начальных классов, а в 1938 году «природолюбие» попало в университеты.
Волки, священные животные древних германцев, были взяты под особую защиту. Лис перестали травить с помощью охотничьих собак. Лошадям гарантировали безболезненное подковывание. Разрешение на эвтаназию для страдающих животных подписывал независимый эксперт. Лес был провозглашен «особым достоянием Рейха и образом германского мира», а главным имперским лесничим назначили второго человека в государстве — Геринга. Германское общество защиты животных учредило медаль Гитлера. Было принято большое количество инициатив, и еще большее подготавливалось — в Берлине регулярно проводились международная конференция по правам животных. Всё это было беспрецедентно и в других странах вызывало преимущественно усмешки или язвительную критику. Либеральная и советская прессы ответили на нацистскую зоозащиту карикатурами.
Одна из таких карикатур изображала Гитлера, поглаживающего овцу, но угрожающего пистолетом невинной женщине. Подпись сочинил Маршак: «Не нужна мне кровь овечья, а нужна мне человечья». Критики нацизма указывали на «странное сочетание» (впрочем, странное ли?): любовь к животным плюс человеконенавистничество, жестокость и презрение к жизням людей. И впрямь нацисты создавали самые неожиданные композиции — например, народная медицина и гомеопатия испытывались на заключенных, которых заблаговременно заражали различными болезнями. Кто бы мог представить себе соседство подорожника и пытки, гомеопатических пилюль из молочного сахара и медленной экзекуции?
Убежденный противник химико-фармацевтической промышленности и любитель неконвенциональной медицины Гиммлер в 1942 году распорядился создать в Дахау лабораторию, которая изучала лечение тяжелых инфекций гомеопатическими минеральными солями. Тридцать три здоровых заключенных подверглись введению в мышечную ткань гноя больных людей, а затем их лечили гомеопатическими препаратами. Десять подопытных скончались.
Очарование нацистов траволечением и натуральной медициной также не знало границ. В Бухенвальде проект массовой стерилизации с помощью тропического растения со стилистически подходящим под ситуацию названием диффенбахия кровавая разрабатывал владелец фармакологической компании доктор Герхард Мадаус. Растение он привез из Бразилии, где индейцы использовали его для стерилизации своих врагов.
В концлагере Дахау также работала «биодинамическая станция», где под началом главного садовника антропософской компании «Веледа» и руководителя Берлинского института природного целительства Франца Липперта специалисты и заключенные трудились над разведением полезных растений. Там же зловещий доктор Зигмунд Рашер, один из фаворитов рейхсфюрера, проводил на людях нещадные медицинские эксперименты. Сам он, впрочем, закончил жизнь в том же лагере, поскольку, как выяснилось к ужасу Гиммлера, покрывал жену-авантюристку, ворующую немецких детей, — сюжет, достойный экранизации.
Доктор Рашер, ничем не уступавший знаменитому доктору Менгеле, был сыном Ганса Рашера, чьи разработки в области биодинамической агрикультуры вдохновили на эксперименты по созданию экспериментальных плантаций. Ганс Рашер сотрудничал с Францом Лёффертом, и оба они пытались поставить на службу Рейху полезные части антропософии и биодинамики, вычистив эти учения от того, что не совпадало с «немецким мировоззрением». Труды Штайнера штудировали также заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс, известный эсэсовский спецслужбист Отто Олендорф и имперский руководитель крестьянства Вальтер Дарре. Все они были дурно настроены по отношению к «химическим монополиям» и индустрии искусственных удобрений. Олендорфу в 1936 году удалось добиться от гестапо мер ослабления по отношению к антропософии.
Г. Гиммлер с дочкой инспектируют Дахау. После войны она с ностальгией вспоминала вкусные фрукты, которые выращивали заключенные.
По соседству с лекарственными растениями, вкусными и полезными овощами и фруктами, избавленными от пестицидов, рядом с лабораториями, где экологически корректные препараты испытывали на заключенных, в концлагерях располагались фермы ангорских кроликов.
Из их шерсти рейхсфюрер СС распорядился изготавливать теплое белье для солдат, воюющих на восточном фронте. Кроликов кормили и растили исключительно с соблюдением экологических и духовных принципов биодинамики.
Lebensreform и экобиопродукция имперских крестьянПравить
Биодинамическая агрикультура — это форма сельского хозяйства, включающая в себя различные эзотерические концепции, заимствованные преимущественно из антропософии. Она рассматривает плодородие почвы, рост растений и уход за скотом не только как экологически взаимосвязанные, но и как духовные практики. Сторонники биодинамики используют навоз и компост, исключают синтетические удобрения, пестициды и гербициды, а также не брезгуют астрологическими календарями для посева. Основа учения — восстановление взаимосвязи человека и природы, утерянной в ходе экономического развития.
Биодинамика по сей день весьма популярна в Германии. По состоянию на 2020 год в общем объеме биодинамических хозяйств 42 % — немецкие. В наше время она обосновывается не только спиритуальными идеями, нелюбовью к ГМО и «химии», но и научными открытиями, показавшими, сколь пагубны для равновесия макросистем могут быть, казалось бы, минимальные вмешательства человека, ведущие, например, к вымиранию или миграциям насекомых.
Во времена Третьего рейха биодинамика активно внедрялась в работу крестьянских поселений, чем занимался Альвин Зейферт — имперский защитник села, ведущий эколог и антропософ. Но сельским хозяйством идеи, связанные с экологической циркуляцией природной материи, не ограничились. В 1938 году привнести нечто похожее в погребальную отрасль предложил директор Берлинского управления садово-паркового хозяйства Йозеф Пертль, к тому времени немало потрудившийся над очищением дизайна немецких кладбищ от «расово-чуждых элементов»: нацисты вывели из моды вычурные барочные надгробия, призвав граждан к строгости и лаконичности, чтобы над захоронениями витал дух боевого братства и народного равенства.
Пертль хотел пойти дальше и предложил создание огромных круглых лужаек ашенхайнов («рощ праха»), где прах усопших закапывали бы под деревья и цветы, чтобы он немедленно «возвращался в циркуляционную систему природы»: почва должна была поглощать останки, отправляя их на новый круг существования.
Единство с природой, которому враждебен «либеральный индивидуализм», подчеркивалось бы полнейшим отсутствием надгробий, эпитафий и религиозных символов — только одинаковые маленькие таблички с именами и фамилиями. В профессиональном журнале имперских гробовщиков под названием «Кремация» Пертль подвел под экологическую идею «единства с природой» героическое основание: если пацифист стремится продлить свое индивидуалистическое существование посредством вычурных надгробий, отделяясь от природы и расы, то германский герой отдает себе отчет в том, что обязан следовать долгу, он приветствует природу и ее неумолимые законы. Герой готов раствориться в деревьях, растениях и единой с ними коллективной немецкой памяти. Подлинное бессмертие заключается не в христианских или буржуазных индивидуалистических иллюзиях, настаивал чиновник, а в циркуляции энергии и материи, объединяющей предков и потомков, людей и природу.
Как сообщает исследовательница Моника Блэк, проект Пертля был отвергнут Министерством внутренних дел, поскольку противоречил закону о захоронениях праха в урнах и не отвечал «чувствам почтения и благочестия большинства немцев»: граждане были не готовы воспринимать останки родственников как удобрения и желали ухаживать за могилами. Прошло еще слишком мало времени, чтобы такие проекты стали возможными, нацизм не успел перековать человека и вытравить из него «гнилой индивидуализм и пацифизм» на пути к единству с природой. Экологические захоронения стали возможны в XXI веке — уже в рамках другой идеологической парадигмы, без героизма и расовой солидарности, но с экологической озабоченностью и стремлением отбросить свойственный людям антропоцентризм.
С идеями биодинамической агрикультуры и экологического примирения человека и природы было тесно связано движение Lebensreform («Реформа жизни»), само по себе не нацистское, но, так же как и «Перелетные птицы», отчасти созвучное идеологии НСДАП и образам гитлеровской пропаганды. В рамках лебенсреформы проповедовались вегетарианство, нудизм, гомеопатическая медицина, спорт, свободная любовь, евгеника, реформы образования, походы на природу, возвращение к жизни на земле, строительство новых сельскохозяйственных общин и зеленых городов. Это был прогрессивный и «научный», а не христианско-консервативный ответ на вызовы современности. Будучи направленным против «материалистической» и «мещанской» культуры, он соответствовал предложению нацистов взрастить новую знать, входил в созвучие с артаманским лозунгом «крови и почвы» и абсолютно соответствовал нацистской идее телесности, максимам вроде «Сила — через радость» и «Здоровый дух в здоровом теле».
Несмотря на то, что целый ряд деятелей искусства, популярных в среде Lebensreform и поначалу поддержавших Гитлера, в конце 1930-х столкнулись с нацистской цензурой — здесь достаточно вспомнить знаменитого художника Фидуса (Хуго Хоппенера), — а нудизм не стал частью официальной визуальности Третьего рейха, нацисты продолжали придерживаться некоторых целей глобальной «жизненной реформы». Особенно неудобных, радикальных и не совпадавших с нацистским режимом представителей фёлькише пришлось не только запретить, но и подвергнуть уголовному преследованию. Таковым стал, к примеру, Генрих Пудор — националист, антисемит, проповедник нудизма, автор книг о бисексуальности и величии германской расы. Близкий к нему теоретик и практик нудизма, эколог и сторонник «естественной красоты» Рихард Унгевиттер, не добившись, несмотря на весь свой расизм, признания разработанных им методик, был отстранен от работы в 1938 году. Хотя нудизм попал в опалу, НСДАП продолжила воспевать классический атлетизм и заряженные витальной силой тела (вспомним работы Арно Брекера и Лени Лифеншталь), сделав смелый по сравнению с вильгельмовской Германией шаг к телесной эмансипации. В то же время нацисты отказались от либеральной «распущенности» и сексуальной свободы времен Веймарской республики. При этом они то и дело выступали против «клерикального ханжества» в браке, агитируя за деторождение — если требуется — вне брачной связи: сохранилась переписка супругов Борман, в которой те договариваются о «чрезвычайном народном браке», форме многоженства, оправданной необходимостью обеспечить немецких
«Реформа жизни как своего рода попытка среднего класса смягчить болезни современной жизни вобрала в себя „множество альтернативных жизненных стилей“, включая травяную и природную медицину, вегетарианство, нудизм и самодостаточные сельские коммуны. Многие фёлькиш-оккультисты практиковали „натуральные“ (органические) диеты, магнитотерапию, природное целительство — практики, впоследствии одобренные нацистскими лидерами, такими как Гитлер, Гесс, Гиммлер и Юлиус Штрайхер». // Э. Курладер, «Монстры Гитлера»
Антропософскую биодинамику, революционные предложения Lebensreform, зоозащитные гитлеровские законы и эсэсовскую натуропатию объединял один общий мотив — критика бездушного позитивизма, безвольного и оторванного от жизненной стихии рационализма, который привел промышленность к чрезмерной эксплуатации природы, удалил человека от живительных соков коллективной (народной, расовой) реальности, превратил общество в собрание трусливых и депрессивных индивидуалистов.
Противопоставить упадку предполагалось «холистические формы науки», соответствующие нордическому духу. Иногда это были действительно научные идеи, порой — паранаучные, а случалось, что и вовсе оккультные.
Биолог Якоб Иоганн фон Икскюль ратовал за очищение Германии от «горилла-машинного материализма». Виталист Ганс Дирш соединял западную биологию и восточные медицины, подводя современно звучащую теорию под практики природного и народного целительства. Его коллега Альберт Крёнер издал книгу с говорящим названием «Закат материализма и основания биомагической концепции мира». Граф фон Клигковстрём и Рудольф фон Мальзан развивали сферу «экологического здоровья», где болезни связывались с погодой и антропогенной активностью. Приверженец идей фёлькише, эзотерик Гюнтер Кирхгоф разрабатывал арийскую геомантию, возвращая Земле, благословенной богине Иртхе, статус живого существа.
Нордические феминистки против патриархата ИеговыПравить
Освобождение расы и природы от порочного «еврейско-материалистического» мировоззрения ставило и гендерные вопросы. Хотя большинство нацистов защищали буржуазные семейные ценности, а некоторые из них были и вовсе мизогинами, в среде фелькише, а также внутри самого нацистского движения развивалась своеобразная линия феминизма. В целом феминизм, в отличие от экологического движения, в ту пору отчетливо тяготел влево, но правые защитницы женских свобод противопоставляли себя «расово чуждым элементам» вроде Клары Цеткин и Розы Люксембург.
По их мнению, раскрепощение женщин заключалось вовсе не в том, чтобы юридически и культурно смягчить гендерные различия, — главным было другое: заставить мужчин уважать исключительную роль женщины в сохранении и приумножении нордической расы, для чего сами женщины должны были отказаться от навязанной им роли декоративного приложения и принять активное участие в политической судьбе народа.
Наиболее известной нордической феминистской была Матильда Людендорф — супруга прославленного прусского генерала Эриха Людендорфа, пользовавшегося с кайзеровских времен непререкаемым авторитетом среди немецких национал-патриотов. Чета Людендорф сделала много полезного для уничтожения Веймарской республики, но после непродолжительного периода сотрудничества с НСДАП отошла в сторону и сохраняла довольно высокомерное отношение к Гитлеру. Матильда Людендорф писала статьи и книги, проводила чтения и встречи, на которых доказывала, что униженное положение немецкой женщины — следствие идеологической оккупации глобальным Югом: иудеями, христианами, романским влиянием и т. д. Самим же германцам, по ее мнению, было свойственно воспринимать женщину как свободного человека, наделять ее правом голоса в общественных делах. Особенно фрау Людендорф нападала на католическую церковь, закрепостившую северных женщин и преследовавшую ведьм. Действия инквизиции она трактовала не иначе как человеческие жертвоприношения мстительному библейскому богу Иегове, служители которого стремились к искоренению «вещих норн» и свободных германских женщин.
Вслед за инквизиторами против германцев действовали иезуиты — тоже агенты иудео-христианского глобализма. Дабы конфессионально уравновесить свои обвинения в адрес католиков, фюрересса нордических феминисток в 1934 году опубликовала написанную совместно с Вальтером Лёде книгу «Христианский террор против женщин», где обрушилась уже на лютеран, которые, как мы знаем из истории, усердствовали в сожжении ведьм пуще католиков. Людендорф обратилась к ведовскому процессу начала XVII века в Магдебурге, демонстрируя, как христиане сначала навязывали германцам свои «южные представления» о магии, а потом под предлогом борьбы с ней казнили и подавляли женщин.
В отличие от романтически настроенных ариософов и от большинства историков и этнографов Матильда Людендорф полагала, что само по себе темное и туманное магическое мышление не свойственно ясному и светлому нордическому человеку, но является привнесенным. Вместе с мужем она критиковала колдунов, каббалистов, тайные организации и масонов.
В дальнейшем ученые Третьего рейха были вынуждены вести большую дискуссию о ведьмах и магии, которая может служить материалом для исследований гендерных процессов того времени. Антимагическую и одновременно антиинквизиторскую позицию Матильды Людендорф поддерживал видный гуманитарий Бернхард Куммер (не путать с Зигфридом Адольфом Куммером), ставший экспертом в идеологическом бюро Розенберга. Куммер считал идею колдовства «римской заразой», писал о равенстве полов у древних германцев и страстно обвинял христианство, привившее людям отвращение к реальности, законам жизни и биологии. Ницшевские нотки, различимые в этих антихристианских обвинениях, звучали и у партийных идеологов, таких как Роберт Лей, Эрнст Крик и Альфред Розенберг, которые предлагали побороть христианскую вовлеченность в потустороннее и заменить ее некой нордической альтернативой — витальным культом «жизненной энергии, храбрости и радости жизни».
Если Людендорф была независимым от нацистской партии идеологом, то «коричневая принцесса» Мария Адельгейда цур Липпе, ратовавшая за арио-германский феминизм, работала в структурах НСДАП и преданно служила фюреру. Принцесса Мария Адельгейда покинула своего высокородного супруга, соответствующего ей по аристократическому статусу, и в 1927 году вышла замуж за простолюдина Ханно Конопата, убежденного нациста и будущего государственного чиновника. В своем отчасти автобиографическом романе Die Overbroocks она описала разочарование женщины из высшего общества в бесконечных светских приемах и раутах, когда дамы теряли свою внутреннюю свободу и энергию в салонной болтовне, бессмысленном красовании и эгоистических интригах, — это разочарование звучало почти по-прустовски, но, в отличие от героя романа «В поисках утраченного времени», героиня арийской феминистки нашла выход и жизненный смысл в том, чтобы «связать свою жизнь с судьбой родного народа» — стала нацисткой.
В стихах, выходивших под обложками в стиле ар нуво, Мария Адельгейда цур Липпе провозглашала сотворение нового человека и нового мира, освобождение от «противоестественной» городской цивилизации, восстановление связи народа и космоса, отказ от потребительского эгоизма и возрождение подлинной, благородной немецкой культуры, дух которой эта писательница, похоже, видела как нечто среднее между наследием викингов и буддистско-индуистской мудростью.
В 1920-е годы принцесса помогала деньгами исследователю Герману Вирту, который занимался реконструкцией нордического протоязыка и среди прочего утверждал, будто предки германцев жили при матриархате, подчиняясь мудрым Белым Матушкам. Мария цур Липпе стала лидером «Движения северной веры» и на одном из собраний, в марте 1935 года, заявила, что детям следует запретить читать Ветхий Завет, где к женщине относятся как к чему-то постыдному. Она призывала немцев отомстить за то, что «тысячи светловолосых голубоглазых женщин» были сожжены в Средние века, и отождествляла женоненавистничество с иудаизмом и вышедшим из него христианством, в чем совпадала с фрау Людендорф и Бернхардом Куммером. Последний писал, что библейская история грехопадения Евы стала «основой для уничтожения ведьм» и отрицательной селекции, позволившей христианским монахиням вместо сильной нордической матери вывести «богомольную мещаночку Гретхен, стыдящуюся своего природного предназначения и испрашивающую прощения у Девы Марии за свое материнство».
Эти идеи приводили к смелым феминистским выхлопам даже в рамках той версии женского активизма, которая ограничивалась в высшей степени маскулинным нацистским порядком. Феликс Видеманн в монографии «Расовая мать и бунтарка: образы ведьмы в романтизме, движении фёлькише, неоязычестве и феминизме», приводит в качестве примера позицию Фридерики Мюллер-Раймербес, обвинившей мужскую половину германских народов в сдаче позиций: немецкие мужчины «подменили собственный героизм восточным мужланством, а значит — предали свою расу», писала эта женщина.
Иудео-христианскую враждебность к женщинам Куммер принцесса цур Липпе и многие другие националисты, включая главу СС Генриха Гиммлера, связывали также с целибатом и гомосексуальностью в среде католического клира. Всему этому они обещали положить конец. Мария Адельгейда цур Липпе возвещала сакральную роль женщины в цикле рождения и смерти, ведь женщина была проводницей коллективной души — расового бессмертия, знак которого принцесса видела в руне Хагал, матричной руне нордического календаря (если верить профессору Вирту), прочно вошедшей в нацистскую геральдику, включая знаменитый тотенкопфринг — руническое кольцо с черепом, которым награждали офицеров СС.
«Женщины будут поддерживаться лучше и ценится выше, чем когда-либо прежде, потому что каждый мужчина и каждая женщина будут почитаться как носители вечной жизни всего народа. <…> Вся мелочность и презренная тривиальность, сопутствовавшие женщинам и в какой-то степени дававшие мужчинам право презирать женский пол, теперь отпадут сами собой». // Мария Адельгейда цур Липпе, «Нордическая женщина и нордическая вера»
После потери влияния Вальтером Дарре, вокруг которого группировались нордические феминистки и часть романтически настроенных фёлькише-исследователей, уменьшилось и влияние Марии Адельгейды. Однако она продолжала свою деятельность до конца войны и не отреклась от идеалов после.
В ФРГ «принцесса в коричневой рубашке» по-прежнему писала статьи, работала в различных неонацистских организациях, а также перевела работу Поля Рассинье, отрицающую холокост.
Белокурые бестии с прямоугольными теламиПравить
Разного рода активисток, в той или иной степени связанных с нордическим феминизмом и нацизмом, было очень много. Можно вспомнить общественницу Софи Рогге-Бернер, проповедовавшую «естественную гармонию» между полами и направлявшую письма Адольфу Гитлеру с требованиями допустить немок к управленческим постам; писательницу Маргариту Курльбаум-Зиберт, обосновавшую равенство полов необходимостью в полной мере задействовать «жизненные силы народа»; астролога Элизабет Эбертин, которая, как и Ян Хауссен, способствовала популярности НСДАП, посвящая целые книги звездным прогнозам о победе Гитлера на выборах; Лену Освальд, требовавшую сделать немецкую женщину не служанкой, но спутницей; оккультистку Марту Кюнцель, которая сочетала национал-социализм и квир-магию Алистера Кроули; руководительницу (рейхсфюрерин) национал-социалистической женской организации Гертруду Шольц-Клинк, боровшуюся в том числе с представлениями о «специфическом женском уме» и написавшую после войны книгу «Женщина в Третьем рейхе»… Занятые женским вопросом идеологи обращались к разного рода образам и примерам германских женщин, начиная от мифической валькирии Брунхильды и заканчивая графиней Хейлой фон Вестарп, которая служила секретарем Общества Туле и была казнена в составе других заложников властями Баварской Советской Республики.
Условно объединенные в понятии «нордический феминизм» активистки, разумеется, никогда не выступали с либерально-индивидуалистических позиций вроде «Мое тело — мое дело», поскольку тело и душа каждой немки и каждого немца должны принадлежать народу. Тем не менее аборты не были запрещены в нацистской Германии — они проводились по медицинским или евгеническим основаниям, то есть были дозволены в случае угрозы жизни и здоровью матери либо при вероятности родить «неполноценного ребенка». Огромное количество абортов сопровождало процедуры стерилизации тех немок, которые имели психические недуги и наследственные заболевания. Хотя нацисты превозносили роль «нордической матери» и всячески заботились о демографии, их гендерная политика отнюдь не укладывалась в старый добрый матернализм и вызывала оторопь у католиков и консервативно настроенных граждан. Призывы рожать и заботиться о потомстве относились только к здоровым немкам, а нездоровым было рекомендовано воздержаться от размножения или лучше пройти стерилизацию. Процедурам стерилизации люди обоих полов подвергались в том числе насильно. Как замечает гендерный историк Гизела Бок, гитлеровская политика в области материнства и детства представляла «беспрецедентный антинатализм»: немкам указывали на то, что не деторождение само по себе, а возрождение здоровой расы является их задачей.
Нацистская политика стремилась переопределить место женщины в жизни немцев, но отнюдь не способствовала женской эмансипации, как ее понимают большинство феминисток. Заявления наиболее требовательных воительниц духа и арио-германских жриц о необходимости предоставить женщинам возможность заниматься государственным управлением остались без ответа. Нацисты вели борьбу с уличной проституцией, но с 1939 года стали упорядочивать сексуальные услуги в специальных борделях для военных. Рейх выплачивал детские пособия, что было по тем временам, безусловно, социальным прогрессом, однако платили их не матерям, а отцам. Одинокие матери в Германии не подвергались стигматизации, а те из них, кто имели соответствующую медицинским и расовым требованиям наследственность, могли пользоваться квалифицированной помощью и богатой инфраструктурой организации «Лебенсборн».
На практике немецкие женщины по большей части продолжали отвечать консервативной немецкой модели Kinder, Küche, Kirche («дети, кухня, церковь»), правда, женам эсэсовцев и участницам нацистских союзов активно ходить в церковь не рекомендовалось. Гертруда Шольц-Клинк неустанно воспитывала немок, прививая им мысль, что важнее не гендерная, а национальная идентичность: «В первую очередь немец, во вторую — мужчина или женщина». Вместо того чтобы думать, чем вам полезен национал-социализм, подумайте, чем вы можете быть полезны ему, увещевала она. Немецкие женщины, как считала рейхсфюрерин, должны отбросить мещанство, жеманство и сентиментальность и наравне с мужчинами стать «прямоугольными в теле и в душе». Для этого требовались занятия спортом, вовлеченность в общественную жизнь и идеологическая муштра.
В отличие от экологической программы гендерная часть нацистского движения едва ли могла похвастаться революционными преобразованиями. Тем не менее обе эти части строились на одном и том же мировоззренческом посыле, возникшем на стыке образов фёлькише и распространившихся в конце XIX века идей биологического и исторического расизма. То и другое вместе с биодинамической агрикультурой, призывами к холизму и фольклорно-религиозным воображением исходило из своеобразных неоромантических представлений, которые можно обобщить формулировкой: немецкий идеализм против Homo economicus. Человек экономический, материалист и космополит, будь это либеральный представитель общества потребления или коммунистический борец за классовую справедливость, одним своим существованием оскорблял немецких идеалистов, в распоряжении которых оказалось богатое методологическое наследие — от ландскнехтской дисциплины и протестантской аскезы до пышной языческой грезы, в которой древнегерманский пантеизм перерождался в космическую вагнерианскую оперу, диктовавшую предпочесть измельчанию породы и презренному филистерству — сумерки богов, апокалипсис огня и льда.
В реальности грандиозные и подчас иррациональные формы «немецкого мировоззрения» упорядочивались, трансформировались и овеществлялись дотошными немецкими бюрократами и всё теми же мещанами, которых так презирал Ницше и которые стали исполнителями накликанной им «всемирно-исторической катастрофы», — дисциплинированными солдатами «банальности зла», если пользоваться выражением Ханны Арендт.
Нацизм потерпел крах вместе со своими грезами и проектами. Но экологические начинания германских правых отчасти реализовались — уже через левую повестку, очищенные от агрессивного расизма крови и почвы. В XXI веке всё чаще говорят о кризисе либерализма, ненасытного и индивидуалистического потребления, поставившего человечество на грань экологической катастрофы, — и особенно мощно призывы затянуть пояса (избавиться от лишних вещей и необязательных удобств, экономить материю и энергию) и встать в строй (принять социальную и экологическую ответственность) звучат именно в германо-скандинавском мире. Современные зеленые считают, что политические решения должны приниматься не из соображений экономического характера, не из устремлений капиталистической машины, а из этических побуждений. Что это — новая политическая инкарнация немецкого идеализма, восстающего против власти Homo economicus, или голос северных культур, сохраняющих любовь к природе и языческий пантеизм, мироощущение, в котором человек и среда замкнуты друг на друга, а мораль есть не что иное, как регулирование потоков этой взаимосвязи?
Зеленые идеи были у коричневых. У нынешних зеленых коричневых идей, кажется, нет. Они всеми силами выступают против расизма, считая его одним из проявлений глобального капиталистического антропоцена. Однако преемственность образов и идей не обязательно должна быть политической или идеологической. В человеческой истории можно заметить более тонкие и в то же время более обширные эпистемологические связи — своего рода археологию воображения, — неочевидное, включающее в себя символы и мифы тех или иных систем знания. Вероятно, следует задаться вопросом о потенциальной конфликтности экологического движения, которое, как и национал-социализм, превыше рационально-экономического ставит этическое и в конечной своей логике должно охватить энвайронменталистской озабоченностью не одну лишь Германию или Западную Европу, но весь мир, поскольку экология — вопрос всемирных взаимосвязей и общей среды человечества.
А может быть, стоит более внимательно и вдумчиво ознакомиться с той критикой нацистской действительности изнутри, которую в «Черных тетрадях» предложил Мартин Хайдеггер, как и многие другие, сначала возлагавший на Гитлера самые смелые надежды, но затем замкнувшийся во внутренней эмиграции духа: национал-социализм оказался заражен махеншафтом — онтологической махинацией, делячеством, отрывающим человека от бытия и бросающим его в самые невероятные и бессмысленные идейные метания, будь то духовные реконструкции в стиле нью-эйдж, расовое биологизаторство, благоглупая народническая революционность или наивный метафизический эскапизм.
История идей, драма научно-технического развития, сюжетика политических проектов — материи, изучая которые со временем перестаешь удивляться тому, что уничтожением инвалидов могут заниматься гуманистические институции и антропософские учреждения, прогрессивные научные идеи служат укреплению тюремщины, а экологические ценности оказываются топливом для машинерии тоталитаризма. Таков уж человек, на фоне которого овчарки, кролики, орлы и соколы довольно часто на самом деле выглядят куда более прозрачно и симпатично.