Классика и мы

Классика и мы
Цели и идеи:
Область:
Литература
Место и время:
Статус:
прошедшее
Место:
Центральный дом литераторов
Город:
Москва
Страна:
Союз Советских Социалистических Республик СССР
Дата:
21 декабря 1977
Организация и итоги:
Организатор:
Вадим Валерианович Кожинов

«Классика и мы» — дискуссия, произошедшая 21 декабря 1977 года в Центральном доме литераторов в Москве, имевшая большое идейное и историческое значение. Основной предмет спора — судьба русской литературной классики. Главные подлинные предметы дискуссии — русофобия и еврейский вопрос.

Инициатором мероприятия был Вадим Валерианович Кожинов.

ДиспозицияПравить

Изначально был ожидаем острый характер противостояния нарождающегося «неославянофильства» и русофобского клана Союза писателей. С.Куняев, тогда один из рабочих секретарей московской организации СП, спустя много лет напишет в книге «Поэзия. Судьба. Россия» (том 1, глава «Наш первый бунт»): «Особенность дискуссии „Классика и мы“ была в том, что наша сторона сама пригласила на поединок сильнейших противников из враждебного стана… И председательствовал, и вёл собрание их человек _ Е.Сидоров» (т.1, с.195). Можно добавить, что курировал встречу Феликс Феодосьевич Кузнецов, глава Московской писательской организации, затеявший нелепую перепалку с  В. В. Кожиновым.

Вопреки предположениям многих, ход событий показал, что в открытом споре антитрадиционно настроенные силы не могут противостоять патриотам в интеллектуальном плане.

Владимир Николаевич Турбин привёл весь свой семинар из МГУ на эту встречу, но администрация университета предложила потом студентам уничтожить все записи.

О ходе дискуссииПравить

С основным докладом выступил Пётр Васильевич Палиевский, крупный литературовед и мыслитель, всю жизнь ратовавший за неискажённое восприятие российского культурного наследия. Он обозначил важную проблему отрыва современного «прочтения», в частности театрального, великих произведений от их подлинного смысла : «Существует очень всё-таки большая диспропорция, которую необходимо сознавать, — между прочим, между уровнем, высотой и силой классических произведений и тем, что, увы, иногда создаётся современниками. И в этом смысле, конечно, не столько мы интерпретируем классику (хотя это очень часто случается, является одним из любимых мотивов нашей критики, нашей режиссуры), сколько классика интерпретирует нас. И взаимоотношения: мы очень часто показываем просто своё место в этом огромном историческом движении, высоту которого постоянно указывает нам классика, создавая тот образ человека, — известно высказывание Гоголя и Достоевского о Пушкине, что Пушкин — это русский человек, который появится через двести лет „в его развитии“».

С критики Палиевским Мейерхольда и появилась в зале нервическая нота, прошедшая через всё заседание. Масла в огонь подлили выступления В. В. Кожинова, критика Куняевым Багрицкого, революционера — поклонника чекистов, патологического русофоба, речь Ю. И. Селезнёва. Селезнёв, в частности, произнёс совершенно крамольные в то время слова: «Третья мировая война идёт давно, и мы это все знаем хорошо, и мы не должны закрывать на это глаза… Так вот, я хочу сказать, что классическая, в том числе и русская классическая, литература сегодня становится едва ли не одним из основных плацдармов, на которых разгорается эта третья мировая идеологическая война. И здесь мира не может быть, его никогда не было в этой борьбе и, я думаю, не будет до тех пор, пока… пока мы не осознаем, что эта мировая война должна стать нашей Великой Отечественной войной — за наши души, за нашу совесть, за наше будущее, пока в этой войне мы не победим»

Е.Евтушенко и А.Эфрос не смогли содержательно противостоять русской национальной позиции.

Игорь Золотусский и Серго Ломинадзе не присоединились, как ожидалось, к «либералам». В обсуждении также приняли участие А. Битов, С. Машинский, М. Лобанов, И. Ростовцева, И. Роднянская.

Ближайшие последствияПравить

Сразу после споров А. А. Проханов сказал С. Ю. Куняеву: «Прямое восстание бессмысленно, надо идти другим путём». Возможно, именно тогда он решил собирать здоровые силы для работы над доктриной, которую теперь обозначают как Русский неоимпериализм.

Станислав Куняев. Книга «Возвращенцы. Где хорошо, там и родина», дневниковая запись через несколько дней: «25 декабря 1977 г. На экстренном и чрезвычайном секретариате после дискуссии Феликс /Кузнецов/ втолковывал мне что-то о „ролевом сознании“. Вадим /Кожинов/ уверяет меня, что мы победили. Евреи, сидящие в зале, по свидетельству близких мне очевидцев, говорили о погромных настроениях. Дураки. Они не понимают, что, выговорившись, русский человек от сознания исполненного долга успокаивается и добреет. Он воюет с идеями, а не с людьми, и воюет для понимания, а не для победы любой ценой. Победивший русский никогда не пляшет на костях побежденных, а, наоборот, начинает жалеть их.» (http://www.litmir.co/br/?b=200879&p=8).

А. И. Байгушев: «21 декабря 1977 года в битком набитом Большом зале Центрального Дома литераторов состоялась дискуссия „Классика и мы“ с привлечением самых звонких имён, с которой „жидовствующие“ едва унесли ноги. Они были разбиты по всем статьям. Особенно блистательным было выступление Петра Васильевича Палиевского. Дискуссия имела колоссальный общественный отклик, повсюду только и говорили: „Русские идут!“» (http://www.x-libri.ru/elib/bjgsh000/00000061.htm)

Отдалённые последствияПравить

Сергей Куняев: «Сам сюжет дискуссии складывался независимо от его организаторов, и события в Центральном Доме литераторов 21 декабря 1977 года, поведение иных участников спора, реакция зала — всё это развивалось уже стихийно и не подвластно никакому сценарию. Традиционалисты выигрывали в честном поединке, и многие нейтральные зрители в зале были покорены их аргументацией и интеллектуальным напором.

Уроки этого собрания были учтены „противной стороной“ в постперестроечные годы, когда на захваченном либералами телевидении даже тени подобной дискуссии не могло возникнуть. Ни Палиевский, ни Кожинов, ни Куняев, ни Лобанов не имели никаких шансов получить хотя бы минимальное эфирное время для открытого и честного разговора со своими оппонентами.» (http://lgz.ru/article/N2--6154--2008-01-23--/%C2%ABKlassika-i-m%D1%8B%C2%BB:-tridtsaty-l%D0%B5t-spustya2885/) Это, как и отсутствие широкого слоя национально мыслящей интеллигенции, и явилось одним из факторов, подготовивших распад СССР и события 1991 - 1993 в России.

Судьба текстаПравить

Значение дискуссии для идейного фона советской литературы трудно переоценить. Произошёл первый открытый русский бунт против русофобии. См., к примеру, воспоминания поэта Анатолия Парпары: http://www.voskres.ru/literature/critics/parpara.htm

Упоминание о дискуссии долго было запрещено.

Стенограмма по магнитофонной записи была опубликована в  журнале «Москва» только в начале 1990 года — в номерах 1, 2 и 3. С этого момента она стала фактом не только писательской, но и общественной жизни. Последняя кассета с заключительными выступлениями П. В. Палиевского и С. Ю. Куняева так и не была найдена, то есть распечатка в «Москве» не полна.

Публикация в журнале вызвала истерику в русофобских кругах.

Есть электронное издание «Классика и мы. Сокращенный отчет о дискуссии в ЦДЛ»: http://www.akc.ru/rucont/itm/348218/

СегодняПравить

До сих пор к материалам дискуссии обращаются как к важному зерну, из которого потом появились ростки как перестроечного брожения, так и национального возрождения русского народа. Оцениваются и осмысляются разные детали того дня.

Сергей Куняев, 2008: «Не менее, думается, чем присутствие многих лиц на той памятной дискуссии, значимо было отсутствие на ней одного человека, также специально приглашённого, — Виктора Борисовича Шкловского. Он предпочёл не появляться, ибо знал, что ему обязательно напомнят его выступление на Первом съезде писателей СССР, где он предлагал судить Достоевского как изменника (это напоминание и прозвучало в речи Селезнёва), что непременно зайдёт разговор о теории формального метода, причём с критическим подходом (этот разговор завёл Палиевский). Так или иначе, престарелый литературный боец, прототип Шполянского в булгаковской „Белой гвардии“, от открытого боя уклонился.» (http://lgz.ru/article/N2--6154--2008-01-23--/%C2%ABKlassika-i-m%D1%8B%C2%BB:-tridtsaty-l%D0%B5t-spustya2885/).

Ирина Стрелкова обратилась к материалам дискуссии в статье «Страсти по классике» (2004, http://www.nash-sovremennik.ru/p.php?y=2004&n=6&id=10). Виктор Петелин размышляет о ней на страницах недавней своей «Истории русской литературы второй половины XX века.» (http://profilib.com/chtenie/159005/viktor-petelin-istoriya-russkoy-literatury-vtoroy-poloviny-xx-veka-tom-ii-1953-1993-v-152.php). Он обращает внимание на следующую мысль из доклада Палиевского: «Принцип умелого захвата общественного мнения — совершенно новый для классического произведения, классических авторов, классического искусства». Не только захвата общественного мнения, но и уничтожения классики. «Борьба на уничтожение» шла очень просто, они предприняли попытку «уничтожить классические принципы и заместить их собою». «Они решили интерпретировать классику. И взять это положительное начало оттуда… Страшная сила всегда притягивала их к подлинному. Им всегда очень хотелось иметь прежде всего материал для переработки»

Выступления участников интересны и в качестве характеристики интеллектуальной жизни в СССР.

В 2016 году С. С. Куняев выпустил в издательстве «Алгоритм» книгу «Классика и мы». Дискуссия на века».