Текст:Павел Крупкин:Политэкономия развития. Проблемы российских инноваций

Политэкономия развития. Проблемы российских инноваций

Автор:

Павел Крупкин

• Крупкин П.Л. «Политэкономия развития. Проблемы российских инноваций» // АПН. — М.: 14 декабря 2009.

Дата публикации:

14 декабря 2009

Дата написания:

11 декабря 2009

Предмет:

Политология, Политэкономия

Ссылки на статью в «Традиции»:

• Павел Крупкин:Модернизация: рамка успеха
• Павел Крупкин:Об эйдосе западничества
• Павел Крупкин:Публикации на АПН

другие ссылающиеся статьи…

О тексте:

Статья была написана 11 декабря 2009 и опубликована 14 декабря 2009 на сайте АПН.ru.

• АПН.ru.

Текст статьи

Продолжим наши рассуждения по поводу российской модернизации. На этот раз попробуем посмотреть чуть более на 2-ю вертикаль – на структуры развития, которые было предложено создать в плане поддержки анонсированного курса страны на модернизацию авторами доклада «Модернизация России как построение нового государства». Попробуем прощупать внутреннюю логику их устройства, следующую их их функционального наполнения, а также понять основные ограничения, которые придется преодолевать их создателям, если те все же решатся пойти по этому пути.

Немного теории

Для начала имеет смысл отметить, что в настоящее время отсутствует однозначность понимания самого термина «модернизация», так что имеется большой вопрос о том, что же имеет в виду Власть, употребляя данный термин. Пользуясь неоднозначностью сложившейся ситуации можно «сыграть на опережение», и предложить наиболее благоприятную для общества трактовку данного понятия: модернизация – это искусство жить в Модерне (или – Современности). Данную трактовку в свое время предложил Б.Г. Капустин, и именно она разделяется авторами упомянутого доклада.

Правда В.М. Межуев обратил внимание на то, что в настоящее время термин «модернизация» имеет в качестве доминирующей коннотации «колониальный привкус», т.е. люди, говорящие о модернизаци, тем самым по-умолчанию признают свою неразвитость. И это обычно им дискурсивно навязывается теми странами, которые для обозначения своего умения жить в Современности используют термин «развитие». Принимая это замечание, и желая уменьшить негативное влияние «мягкой власти» наших «лепших друзей» на возможные наши будущие успехи, я буду тоже более использовать в дальнейшем термин «развитие», помня о том, что он является полным синонимом термина «модернизация» в моем его понимании.

Итак, почему же Современность является такой проблемой для людей, что жизнь общества в ней требует того, что я обозначил выше словом «искусство»? С чем связана та необходимость постоянных усилий, постоянного социального саморазвития, которая прочитывается в глубине термина «модернизация» даже для развитых западных обществ? В такой постановке данные вопросы сразу же обращают наше внимание на то, что общества Современности характерны очень высокой плотностью нововведений, как социальных, так и технологических. Т.е. Современность очень изменчива, и, например, в текущей ее фазе данная изменчивость сделала опыт старших поколений уже практически бесполезным для молодежи, что было не так еще каких-то 70-80 лет назад. Нетрудно понять, что такой поколенческий «разрыв» человеческого опыта имел значительные социальные последствия – развитый мир освободился от последних традиционных уз, и перешел в свое новое качество. Данное качество еще не имеет устоявшегося термина для своего обозначения, некоторые называют текущее социальное время словом Постмодерн (Ж.-Ф. Лиотар), другие – Поздний Модерн (Э. Гидденс), третьи – Текучая Современность (З. Бауман), или – Другая Современность (У. Бек).

К сожалению Россия похоже не разделяет текущих задач социального творчества развитого человечества. Если взглянуть на некоторые объективные показатели, то можно увидеть, что по итогам прошедшей 20 лет назад революции страна бурно архаизируется. Данный тренд «выбывания» российского общества из Современности делает очень актуальными те усилия, которые предпринимает верхушка российской Власти, чтобы затормозить и развернуть вспять текущие социальные процессы.

Рассмотрим некоторые нюансы текущего этапа Современности чуть более детально. Изменчивость Современности дана социальным агентам в виде новизны, которая может принимать в социальном поле общества две основных формы. Во-первых, новизна может проявиться для агента в качестве вызова – именно это мы имеем в большинстве случаев. В этой своей форме новизна приходит к агенту «снаружи», и начинает влиять на условия его существования, заставляя его адаптировать свои функционально-поведенческие рутины к новым изменившимся условиям. Во-вторых, новизна может создаваться и самим социальным агентом, что обычно имеет целью обеспечение себе конкурентного преимущества в своем соревновании с другими агентами. Именно такую новизну сейчас принято называть инновациями. При этом агенты, порождающие инновации, и навязывающие таким образом социальную среду существования другим агентам, зачастую являются лидерами в избранной ими сфере деятельности, что отражает четкую связь между способностью к инновационной деятельности и лидерским развитием.

Если взять общество в целом, то наряду с лидерством существует и так называемое догоняющее развитие. В современном мире лидирующая роль принадлежит западным странам. Именно они во главе с США торят миру путь в будущее. Остальные страны двигаются уже по проложенному лидерами пути с той или иной степенью успешности. Среди наиболее успешно развивающихся стран в настоящее время можно выделить Китай и другие страны Юго-Восточной Азии, темпы развития которых достигают 10 % в год. Средние же темпы развития наиболее успешных стран Запада за последние 15 лет были на уровне 3-4 % в год, что порождает разговоры о возможности скорой смены лидеров, о скором экономическом крахе Запада, etc. Однако обратим внимание на то, что подобная ситуация уже была. Опыт СССР и Японии показывает, что темпы роста на уровне 10 % в год возможны лишь на стадии догоняющего развития, и по мере сокращения отставания от лидеров закономерно происходит снижение данного параметра вплоть до стагнации. При этом на этапе стагнации СССР потерпел крах, а Япония стагнировала все 90-е годы, и только в 00-х начала понемногу вновь наращивать свою экономику.

Анализ приведенных в предыдущем абзаце данных показывает, что при хорошем уровне управления дел в стране стоимость ее социально-технологического лидерства (или – стоимость существования ее инновационного цикла) – минус 7 % к росту экономики. И в принципе понятно, куда уходят эти затраты. Ведь при штурме неизвестности из большого количества попыток создания новых продуктов до стадии реально покупаемого продукта доходят лишь единицы. Другими словами, имеем пирамиду – для обеспечения заданного притока инноваций необходимо поддерживать значительно большее количество разработок новых идей, большинство из которых не даст никакой отдачи. Эти, якобы напрасно затрачиваемые ресурсы, и являются платой за лидерство, на чем при хорошей организации дела обычно экономят догоняющие страны, которые имеют уже возможность сконцентрироваться на копировании лишь уже хорошо апробированных практикой вариантов. Однако при отсутствии добротного инновационного цикла страна обречена плестись за лидерами, ведь следующую максиму, увы, никто пока еще не отменил: «Для того, чтобы стать лидером, ты должен выйти из-за спины других и подставить свою грудь ветру».

Необходимые институциональные основания инновационной деятельности

Рассмотрим далее стандартный инновационный цикл. В данном цикле должны найти свое отражение эффективная отработка следующих функций:

• Мониторинг вызовов: изучение напряжений в обществе, изучение ресурсных и символьно-ценностных ограничений для поставленных целей, изучение новшеств у соседей; формирование списка актуальных текущих вызовов;
• Мониторинг потребностей: изучение стилей жизни разных страт общества, точек дискомфорта людей, точек их напряжения, поиск вновь открывающихся возможностей; формирование списков возможностей для новых продуктов, услуг и действий;
• Оценка вызовов / возможностей: регулярная проработка списка вызовов / возможностей, выработка способов адекватной реакции, первичная проработка способов по затратам и достижениям, группировка близких способов по принципам общности и взаимодополнительности в заготовки для проектов;
• Оценка проектов и назначение их к исполнению;
• Мониторинг проектов, корректировка/перепланировка проектов в случае необходимости.

Инновации здесь возникают на этапе выявления «способов реакции» корпорации или общественной системы на группы вызовов / возможностей. Внедрение же инноваций становится целями соответствующих проектов, запускаемых данными структурами. Однако в плане стимулирования инноваций, интенсификации их порождения, очень важным является работа с вызовами / возможностями. Обычно вызов порождается в месте разрыва между реальностью и привычной человеческой рутиной, «окормляющей» данное место реальности. В принципе то, насколько далеко ушла реальность от привычной рутины, может быть определено понятием «величина разрыва». При этом «тупые» социальные системы начинают осознавать вызов лишь тогда, когда «закрывать на него глаза» уже совсем не получается, т.е. когда разрыв между рутиной и реальностью уже превратился в пропасть. Что уж тут говорить о возможностях? – «Тупые» общества их предпочитают «в упор» не видеть – настолько сладка для них «стабильность», понимаемая прежде всего как неизменность уже существующих социальных рутин. В соответствии с этим, чтобы перестать «валиться» из одной революции в другую надо научиться различать вызовы и возможности на возможно более ранних стадиях развития соответствующих разрывов. Получаем необходимость такой характеристики воспринимающего элемента социальной системы, как интеллектуальная чувствительность.

Следующим этапом следует умение обрабатывать вызовы. С одной стороны здесь играет свою роль интеллектуальное творчество, однако сюда могут внести существенный вклад и различного рода методические находки (примером такого методического комплекса может например служить ТРИЗ). В целом на данном этапе обработки вызова / возможности определяется лишь гипотетический вариант реакции подконтрольной социальной системы, причем часто и не один. Все варианты реакции в плане своей дальнейшей проработки требуют заинтересованного обсуждения, критики. Так приходим к необходимости существования коммуникационного пространства, участники которого были бы способны перейти в отличное от своего смысловое поле с тем, чтобы вложиться в процесс обработки вызова / возможности с помощью своей заинтересованной в успехе дела критики рассматриваемых вариантов реакции. Тут наряду с интеллектуальной свободой проявляется еще и установка на понимание другого, что нетривиально из-за множественности и обычной не сводимости друг к другу социальных полей, в которых обычно существуют интеллектуалы.

Таким образом получается, что для перехода к инновационному обществу нам необходимо развитие среды, которая была бы толерантна к новому, поощряла бы интеллектуальную чувствительность, интеллектуальное творчество, интеллектуальную мощь – без чего невозможны переходы между разными смысловыми полями. И наблюдаемый разрыв между этими требованиями к интеллектуальной среде общества и текущей ситуацией в России, где доминирует догматичное талмудическое мышление, склонное к истерикам и насилию, – это тот самый разрыв, который можно было бы уже вполне воспринять как вызов, и запустить в соответствующую интеллектуальную проработку.

Эпектасис и служение

Достаточно уже общим местом является признание связи успехов Запада в плане развития науки, техники и экономики с внедрением в практику общества специального типа психических установок, основанных на концепции призвания – то, что М. Вебер обозначил термином «протестантская этика». Как показал Ю.В Тихонравов, исторически философия призвания базируется на категории православной теологии «эпектасис», которая отражает такое свойство человека, как его постоянное и неуемное стремление вперед. Учение об эпектасисе сформулировал Григорий Нисский (4 в.), который оперся на следующую фразу из послания апостола Павла филлипинцам: «Забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели». При этом сразу же бросается в глаза, что эпектасис вполне совместим с низовой социальной культурой России. Действительно, в российском обществе существует очень много людей, которые работают с утра до ночи, создают бизнесы, двигают науку, изобретают, ищут пути решения различных задач, не считаясь со временем. В российском мировосприятии эпектасис оформляется тем, что можно обозначить словом служение. Как лучшие образцы общественного поведения в общественной ткани России просматриваются служение науке (ученые), служение делу (предприниматели, менеджеры), служение Богу (религиозные деятели), служение Родине (солдаты и служилая бюрократия), служение семье (российские женщины), служение общественной нравственности (русские писатели). По большому счету, служение / эпектасис – это некий психо-поведенческий комплекс человека, заставляющий его усердно и творчески работать во благо общества в рамках избранной профессии.

Рассмотрим это понятие подробнее. Служение / эпектасис тесно связаны с чувством долга и интересом. Без долга или интереса эпектасиса не бывает. Позитивная мотивация личности при этом обеспечивается удовлетворением от сделанного, чувством, которое в эмоциональном плане очень близко божественной благодати. Данное чувство в высших своих проявлениях принимает форму восторга, близкого по остроте к оргазму, когда человек, достигнув искомого результата, вдруг начинает ощущать себя равным Богу. Достаточно хотя бы раз пережить это чувство в сильной форме, чтобы навсегда расставить для себя приоритеты, отнеся все прочее, кроме объекта служения, на второй план. Люди, охваченные эпектасисом, понимают, какой восторг скрывался за словами поэта: «Ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!»

В принципе источник подобных эмоций был рассмотрен и в рамках постмодернистской философии, где он был отражен категорией «трансгрессия». Трансгрессия – это выход субъекта за свои пределы, который обычно обеспечивается авто-деконструкцией ограничивающих его устремления его собственных ментальных структур. Ибо чаще всего предел задается индивиду его же внутренними ограничителями. И когда напряжение воли, или какое другое внутреннее действие «выбрасывает» человека за пределы подобного ограничения, резко делая «недостижимый» прежде абсолют мелкой относительностью, то следующая за этим эмоциональная эйфорическая волна его захлестывает и несет его некоторое время куда-то вдаль...

Отрицательная же мотивация для следования своему служению связана прежде всего с желанием личности избежать таких самооценок, как неудачник, бестолочь, неумеха. При отсутствии объекта служения у русских мужчин формируется комплекс неудовлетворенности собой, обычно сопровождающийся пьянством и деградацией личности. При этом, если прислушаться к пьяным разговорам, то многие из них крутятся вокруг следующих вечных тем: (1) было время когда я делал дело, и (2) я мог бы сделать многое, но мне не дали.

Таким образом, мы видим, что введенное понятие «эпектасис / служение» вполне сродственно российскому мировосприятию. Приводившиеся социологические исследования отношения российского населения к труду (см., например, ссылки здесь) также подтверждают данный вывод: наши люди готовы работать очень много и качественно. Высокие трудовые достоинства российского населения подтверждаются и успехами наших людей, выехавших на постоянное место жительства за рубеж. В частности, бывшие российские граждане в США занимают по доходам более высокое положение, чем другие иммигрантские сообщества, и даже чем коренные американцы.

Понимание основного препятствия для расширения охвата населения эпектасисом приходит при обращении внимания на тот факт, что эпектасис, как психо-поведенческий комплекс, совершенно противоположен по своим свойствам другому психо-социальному комплексу – «парашецентризму», который доминирует среди постсоветской элиты (см. также здесь). Напомню, что «парашецентризм» формируется в условиях, когда у человека отсутствует конкретное социальное целеполагание, отсутствует направление его «социального вперед». В таких условиях у него есть только ощущение своего «социального сзади»: сзади – это там, где «лохи», сзади – это там, где «параша». Соответственно своим жизненным успехом такой человек видит то, чтобы удалиться от «параши» как можно дальше, и такая «отстройка» от центра его мира идет не только символьно, путем приобретения много денег, но и даже географически – переносом себя самого на Рублевку, или даже еще дальше – в Лондон, Марбелью или Ниццу.

Генезис «парашецентризма»

Исторически «парашецентризм» возник в ранних 90-х, когда мемы марксистского талмуда (капитализм – это прежде всего деньги) смешались со струей мемов, пришедших из криминального мира (Напомню, что криминал существенно пополнил ряды нашей элиты в те годы, в значительной степени навязав ей свою культуру), и этот коктейль был дополнен транзитологическими мемами западных талмудов.

Именно криминальная струя обусловила то, что среди элиты при своем определении понимания власти из имеющегося выбора властных мотиваций для личности особое распространение и закрепление получила самая примитивная властная мотивация – биологическая. Страсть к биологическому доминированию над другими людьми получила широкое признание в российском общественном сознании, а любая социальная иерархия стала восприниматься людьми лишь как воплощение иерархии доминирования, то есть стала считаться изоморфной по структуре и взаимосвязям стае диких приматов (см. альфа-омега модель). Мода на доминирование совпала с ликвидацией практик общественного целеполагания, и, оказавшись в целевом и ценностном вакууме, те, кто сумел прорваться в начальство, исключили из своей психики все остальные драйверы, кроме связанных с примитивно понимаемым личным преуспеянием. В соответствии с этим исчерпывающий список личных целей пост-советского актива может быть сформирован в виде: (1) удержаться на посту, (2) «заработать» как можно больше «бабла», (3) прорваться «выше». Естественно, что пытаясь показать себя «соответствующими» положению, они начинают третировать всех остальных, кто не преуспел, определяя их в «лузеры» и/или «лохи».

Эта струя смешалась с другой струей «правильных» мемов, обеспеченных западной транзитологией, откуда советские западники черпали социальные смыслы для продвижения их в обществе. Новые смыслы легли на старые шаблоны. Людям было предложено «строить капитализм» (как до этого им предлагалось «строить коммунизм»). А чтобы преуспеть в том, им было предложено «талмудить» западные учебники (как до того им предлагалось «талмудить» марксистко-ленинские «кирпичи»). Так какие же мемы были «втянуты» нашим активом с Запада в дополнение к «доморощенному» био-доминированию? Во-первых, это положение неоклассической экономической теории о «невидимой руке рынка», которое сняло все вопросы об общественном целеполагании, и послужило оправданием для государства сбросить свои обязательства перед обществом, и стать предоставленным самому себе. Во-вторых, это вульгарно-марксистское представление о капитале как о больших деньгах, которое совместилось с вульгарно-веберовским тезисом о неуемном стремлении к успеху как сути капитализма, и дало на выходе представление о «бабле» / инкапе (синтезе общественного успеха и денег) как самом настоящем капитале – цели лидерской деятельности в капиталистической среде.

Следующий элемент – модель «человек экономический» неоклассической экономической теории. Данная модель основана на положении, что каждый человек при принятии решения перебирает различные варианты своих действий, выбирая из них тот, который соответствует максимуму его личной функции полезности. По большому счету данная модель исключает творчество и волю, ибо в ней человек перебирает для оптимизации лишь уже известные стратегии, цена которых хорошо просчитана. Реальным прототипом данной модели были биржевые брокеры и купцы, профессионализм которых обеспечивался знанием ими котировок цен товаров на различных рынках, чего было вполне достаточно для успешного ведения бизнеса с целью максимизации прибыли. Так деньги стали естественным выбором наших доморощенных «капиталистов» из номенклатуры для своей целевой функции полезности, что опять же хорошо и целостно замкнулось на представлении об инкапе («бабле») в качестве основной жизненной ценности в «эпоху капитализма». Как результат, инкап («бабло») занял центральное место в системе ценностей значительной части российского актива, породив тот самый жизненный стиль, который получил название «гламур». «Бабло» царит в мире гламура, покоясь на базовых структурах биологического доминирования, абсолютного эгоизма, пассивной рациональности оптимального выбора, целью которого является опять же приумножение «бабла». В таком своем центральном положении инкап естественным образом приобретает сакральные черты, создавая основания для культа «золотого тельца», культа Мамоны. Смешиваясь с расистской сутью ментальных структур био-доминирования, «бабло» становится «магической субстанцией», которой одной лишь дано право превращать двуногих жителей страны в людей. Те же, кто без «бабла», – те лохи, тем – место лишь у «параши».

Заключение

Таким образом получается, что успех отечественного развития лежит в области социальной психологии – в области смены установок тех, кто руководит людьми, тех, кто принимает решения. И особенно это касается нашего бизнес-сообщества. Смена же установок людей – это очень интересная проблема, которую невозможно решить иначе, чем через создание устойчивых островков новой культуры. При этом успех возможен лишь при комплексном воздействии, когда меры по политическому подавлению инкапа (т.е. отделения микроэкономики от власти) должны сопровождаться ликвидацией центров воспроизводства мемов «парашецентризма» в культурно-символьном пространстве страны.