Антон Иванович Деникин

	Антон Иванович Деникин
4 января — 4 апреля 1920
Предшественник:	Александр Васильевич Колчак
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	16 декабря 1872; Влоцлавек, Варшавская губерния, Российская Империя
Смерть:	7 августа 1947; Анн-Арбор, штат Мичиган, США
Похоронен:	Донской монастырь, Москва, Российская Федерация
	Военная служба
Годы службы:	1890—1920
Принадлежность:	Российская Империя ; Российская республика; Белое движение
Род войск:	инфантерия
Звание:	Генерального штаба генерал-лейтенант
Командовал:	4-й стрелковой бригадой; (3 сентября 1914 г. — 9 сентября 1916 г., с апреля 1915 г. — дивизия); 8-м армейским корпусом; (9 сентября 1916 г. — 28 марта 1917 г.) ; Западным фронтом ; (31 мая — 30 июля 1917 г.); Юго-Западным фронтом ; (2—29 августа 1917 г.); Добровольческой армией ; (13 апреля 1918 г. — 8 января 1919 г.); ВСЮР ; (8 января 1919 г. — 4 апреля 1920 г.); Заместитель Верховного главнокомандующего Русской армией; (1919—1920)
Сражения:	русско-японская война; Первая мировая война; Гражданская война в России

Запрос «Деникин» перенаправляется сюда; о других людях с фамилией Деникин см. Деникин (значения).

Антон Иванович Дени́кин (4 [16] декабря 1872, Влоцлавек, Российская Империя — 7 августа 1947, Анн-Арбор, Мичиган, США) — известный российский военачальник, участник русско-японскoй и Первой мировой войн, генерал-лейтенант (1916), один из главных руководителей (1918—1920) Белого движения в годы Гражданской войны.

БиографияПравить

Третий ребёнок в семье майора Ивана Ефимовича Деникина, бывшего крепостного крестьянина Саратовской губернии, и простой и необразованной полячки, плохо говорившей по-русски.

Как сын офицера, получил доступ к образованию. Успешно закончил сначала реальное, а потом и военное училище. После непродолжительной службы в войсках, в 23 года продолжил образование в Академии Генштаба. По её окончании, в числе 50 лучших из 100 выпускников был причислен к корпусу Генерального штаба.

В ходе русско-японской войны, в 33 года, стал начальником штаба дивизии и командиром отряда. На 38-м году жизни, в 1910 году, получил полк, а в июне 1914 года, сорока двух лет, был произведён в генерал-майоры.

В годы Первой мировой войны — сначала генерал-квартирмейстер штаба 8-й армии, возглавлявшейся А. А. Брусиловым, затем последовательно командир бригады, дивизии и корпуса. Был награждён двумя Георгиевскими крестами — четвёртой и третьей степеней — и «Георгиевским оружием, бриллиантами украшенным».

Февральскую революцию якобы встретил если и не враждебно, то весьма недружелюбно, но, тем не менее, 5 апреля 1917 года был назначен начальником штаба при Верховном главнокомандующем М. В. Алексееве. Однако военным министром А. Ф. Керенским был смещён с поста наряду с Алексеевым и отправлен командовать Западным фронтом.

В середине лета 1917 года был передвинут новым Верховным главнокомандующим Л. Г. Корниловым на должность главнокомандующего Юго-Западным фронтом.

Во время корниловского выступления решительно перешёл на сторону Корнилова и в результате попал вместе с другими генералами в Быховскую гимназию, что под Могилёвом, объявленную тюрьмой.

После большевистского переворота бежал на Юг России, куда добирался под видом не то обедневшего «польского помещика», не то — купца — в кургузой тройке, смазанных сапогах, во втором классе едва ползшего «скорого» поезда. Был назначен заместителем командующего Добровольческой армии Корнилова под общим политическим руководством Алексеева.

После гибели Корнилова под Екатеринодаром был назван его преемником.

28 мая 1918 года встретился в станице Манычской с атаманом П. Н. Красновым и потребовал полного подчинения донских частей единому командованию, но потерпел неудачу.

После смерти в октябре 1918 года Алексеева стал главнокомандующим.

8 января 1919 года на станции Торговой во второй раз встретился с Красновым. После удачно завершившихся шестичасовых переговоров собственноручно написал приказ, объявлявший о вступлении «в командование всеми сухопутными и морскими силами, действующими на Юге России», что было подтверждено и приказом Краснова.

Сразу же после этого перебросил свежую дивизию в Донбасс на помощь действовавшему там с группой войск генералу В. З. Май-Маевскому, а на Северном Кавказе нанёс сокрушительные удары по 11-й советской армии, захватив Владикавказ, Грозный и выйдя к Каспийскому морю.

С весны 1919 года перешёл к массовым мобилизациям, преимущественно среди крестьян, и затем бросил свои дивизии на север — «вглубь России», овладев тремя казачьими областями и семью губерниями, или седьмой частью Европейской России с 40-миллионным населением. Свои Вооружённые силы Юга России быстро реорганизовал в три армии: Добровольческую под началом Май-Маевского, Донскую — В. И. Сидорина, Кубанскую — П. Н. Врангеля.

3 июля 1919 года, захватив Царицын, подписал «Московскую директиву» — план окончательного разгрома большевиков, недооценив при этом возможности Красной Армии. В результате потерпел сокрушительное поражение, вследствие которого остатки Добровольческой армии были сведены в корпус.

Вечером 25 марта 1920 года со своим начальником штаба (И. П. Романовским) вместе с основными частями Добровольческого и Донского корпусов погрузился в Новороссийске на корабли. На рассвете 27 марта прибыл в Крым, где из эвакуированных и находившихся в Крыму частей сформировал 35 — 40-тысячную армию в составе Крымского, Добровольческого и Донского корпусов. Но вскоре передал командование ею Врангелю, к тому времени успевшему войти в доверие к союзникам и снова возвратившемуся в Крым.

Навсегда покинул Россию на борту английского дредноута «Мальборо» вместе с семьёй и детьми Корнилова. В Константинополе пережил гибель своего единственного друга Романовского, застреленного русским офицером (по обвинению в масонстве^[?]).

С молодой женой Ксенией и крошечной дочерью Мариной долго колесил по Европе в поисках пристанища, но никогда и нигде не прося гражданства. В 1926 году, наконец, осел во Франции.

После начала Гражданской войны в Испании был всецело на стороне Ф. Франко, однако не рекомендовал русским эмигрантам участвовать в чужом конфликте.

Перед началом Великой Отечественной войны был убеждён, что Красная Армия «не побежит», «храбро отстоит русскую землю», но ошибочно полагал, что, разгромив нацистскую Германию, победители затем повернут «штыки против большевиков!».

В отличие от Краснова, А. Г. Шкуро и других, не пошёл на сотрудничество с нацистами и переехал подальше от немцев на юг Франции, в местечко Мимизан.

В 1945 году, почувствовав, что вокруг него началась какая-то непонятная ему возня, усмотрел в том происки И. В. Сталина и от греха подальше, дабы не искушать судьбу, из Франции уехал за океан, где и обосновался в США.

Генерал Деникин

Сначала поселился с семьёй в деревне, а потом в маленькой квартирке в окрестностях Нью-Йорка. Целыми днями работал в Нью-Йоркской публичной библиотеке на 42-й улице, в её славянском отделе на втором этаже.

14 июня 1946 года обратился к правящим кругам Вашингтона и Лондона с запиской «Русский вопрос», в которой изложил свой взгляд на стратегию борьбы с советским коммунизмом в новых условиях.

По приглашению друга, летом 1947 года поселился с семьёй на его ферме в штате Мичиган, чтобы избежать нью-йоркской жары. Однако после начавшихся 20 июля сердечных приступов был помещён в больницу Мичиганского университета.

7 августа 1947 года скончался. Был похоронен с воинскими почестями (как главнокомандующий союзной армии по Первой мировой войне) на кладбище в Детройте. Потом его прах был перенесён на русское кладбище Святого Владимира в местечке Джексон (штата Нью-Джерси).

Последним его желанием было, чтобы гроб с его останками был перевезён на Родину, когда обстановка в России изменится.

Личная жизньПравить

Деникин полюбил замужнюю женщину, но обручился только с её дочерью, Ксенией Васильевной, когда ему шёл уже 45-й год.

СочиненияПравить

В первой половине 1920-х годов Деникин создал главный свой труд — «Очерки русской смуты», пятитомник из шести больших книг. На протяжении почти 70 лет «Очерки…» пребывали в Советском Союзе под замком спецхрана. Даже специалистам они выдавались далеко не всегда и непременно в каждом случае с разрешения высокого начальства.

Издательство «Наука», приступившее к репринтному воспроизведению «Очерков русской смуты», не сумело преодолеть материальных трудностей и выпустило в 1991 году только первые два тома. Однако тут подсобил журнал «Вопросы истории», опубликовавший эти мемуары на своих страницах в 1990—1995 годах.

ЦитатыПравить

«Мы не предрешали будущих форм государственного устройства России (монархия или республика), и это обстоятельство вызывало у многих обвинение в лукавстве и скрытом монархизме. Мы противились своекорыстным посягательствам иностранных держав на русское достояние и вмешательству их во внутренние наши дела, и это считалось русскими интернационалистами справа ошибочной политикой, ослабляющей приток иностранной помощи. Мы не могли санкционировать отторжение от России её окраин, и это обстоятельство вызывало со стороны русских интернационалистов слева обвинение в шовинизме и империализме и лишало нас активной помощи новообразований»^[2]

Из выступлений, перепискиПравить

Офицерский караул встречает генерала А. И. Деникина на вокзале Ростова-на-Дону, 1919 год

Парад в Харькове, 5 июля 1919 года. В центре Иван Романовский и Деникин

«Горький опыт минувшего учит нас, что не кровные узы, не заверения дипломатов, не договорные трактаты, не исторические традиции, а лишь пушки и штыки могут обеспечить нам в полной мере дружественный нейтралитет соседей» (1903)
«…симптомы внутреннего разложения соседнего полуславянского государства на составные его элементы не могут вызвать большого огорчения в русском обществе» (1903)
«Глядим в будущее с тревогой и недоумением. Ибо нет свободы в революционном застенке! Нет правды в подделке народного голоса! Нет равенства в травле классов: и нет силы в той бездумной вакханалии, где кругом стремятся урвать все.., где тысячи народных рук тянутся к власти, расшатывая её устои» (май 1917)
«Ведите русскую жизнь к правде и свету, под знаменем свободы! Но дайте и нам реальную возможность за эту свободу вести в бой войска под старыми нашими боевыми знамёнами, с которых — не бойтесь! — стёрто имя самодержца, стёрто прочно и в сердцах наших» (16 июля 1917)
«Была сильная русская армия, которая умела умирать и побеждать. Но когда каждый солдат стал решать вопросы стратегии, войны и мира, монархии и республики, тогда армия развалилась. Теперь повторяется, по-видимому, то же. Наша единственная задача — борьба с большевиками и освобождение от них России. Но этим положением многие не удовлетворены. Требуют немедленного поднятия монархического флага. Для чего? Чтобы тотчас же разделиться на два лагеря и вступить в междоусобную борьбу? Чтобы те круги, которые теперь если и не помогают армии, то ей и не мешают, начали активную борьбу против нас?.. Да, наконец, какое право имеем мы, маленькая кучка людей, решать вопрос о судьбах страны без её ведома, без ведома русского народа?… Армия не должна вмешиваться в политику. Единственный выход — вера в своих руководителей. Кто верит нам, — пойдёт с нами, кто не верит, — оставит армию. Что касается лично меня, я бороться за форму правления не буду. Я веду борьбу только за Россию. И будьте покойны: в тот день, когда я почувствую ясно, что биение пульса армии расходится с моим, я немедля оставлю свой пост, чтобы продолжать борьбу другими путями, которые сочту прямыми и честными» (1918)
«История никогда не простит нам, если мы твёрдо и самоуверенно не будем защищать русское достояние от местного сепаратизма и внешних захватов»^[2]
«Революция безнадёжно провалилась[sic!]. Теперь возможны только два явления: эволюция или контрреволюция. Я иду путём эволюции, памятуя, что новые крайние утопические опыты вызвали бы в стране новые потрясения и неминуемое пришествие самой чёрной реакции. Эта эволюция ведёт к объединению и спасению страны, к уничтожению старой бытовой неправды, к созданию таких условий, при которых были бы обеспечены жизнь, свобода и труд граждан, ведёт, наконец, к возможности в нормальной, спокойной обстановке созвать Всероссийское учредительное собрание. Страшно тяжёл этот путь. Словно плуг по дикой, поросшей чертополохом целине, национальная идея проводит глубокие борозды по русскому полю, где всё разрушено, всё загажено, где со всех сторон встают как будто непреодолимые препятствия» (31 июля 1919)
«Взыскую либерализма и болею над его немощами…»
«Враг изгнан из пределов Отечества. Мы — и в этой неизбежности трагизм нашего положения — не участники, а только свидетели событий, потрясших нашу Родину за последние годы. Мы могли лишь следить с глубокой скорбью за страданиями нашего народа, с гордостью — за величием его подвига» (15 ноября 1944)
«Война должна вестись не против России, а исключительно для свержения большевизма. Нельзя смешивать СССР с Россией, советскую власть с русским народом, палача с жертвой. Если война начнётся против России, для её раздела и балканизации (Украина, Кавказ) или для отторжения русских земель, то русский народ воспримет такую войну опять как войну Отечественную. Если война будет вестись не против России и её суверенности, если будет признана неприкосновенность исторических рубежей России и прав её, обеспечивающих жизненные интересы империи, то вполне возможно падение большевизма при помощи народного восстания или внутреннего переворота» (июнь 1946)

Из мемуаровПравить

«В академические годы сложилось моё политическое мировоззрение. Я никогда не сочувствовал ни „народничеству“… — с его террором и ставкой на крестьянский бунт, ни марксизму с его превалированием материалистических ценностей над духовными и уничтожением человеческой личности. Я принял российский либерализм в его идеологической сущности без какого-либо партийного догматизма. В широком обобщении это приятие приводило меня к трём положениям: 1) конституционная монархия; 2) радикальные реформы и 3) мирные пути обновления страны. Это мировоззрение я донёс нерушимо до революции 1917 г.»
«… ни в организации, ни в обучении и воспитании наших войск, ни, тем более, в вооружении и снаряжении их не было таких глубоких органических изъянов, которыми можно было объяснить беспримерную в русской истории мукденскую катастрофу. Никогда ещё судьба сражения не зависела от причин не общих органических, а частных»^[3]
«Изданный под влиянием народных волнений манифест 30 октября (17 ноября)[sic], давший России конституцию, ударил, словно хмель, в головы людям и вместо успокоения вызывал волнения на почве непонимания сущности реформы или стремления сейчас же явочным порядком осуществить все свободы и „народовластие“»
«Такая комбинация, когда военные операции задумываются, разрабатываются и проводятся признанным стратегом, а „повеления“ исходят от верховной и притом самодержавной власти, могла быть удачной»^[4]
«Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступления большевицкой власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину, — это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обречённых на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу»^[5]
«Если и раньше наш тыл представлял из себя в широком масштабе настоящий вертеп, то в начале 1920 г. …извращение всех сторон жизни… достигло размеров исключительных»

Личность ДеникинаПравить

Военный министр А. И. Гучков, лично никогда не встречавшийся прежде с Деникиным, был знаком с его публикациями в военной печати и не сомневался в том, что тот приемлет революцию и готов следовать по пути демократизации армии.

Деникин был ярым противником «шовинизма», не желая сводить причины российских бед и потрясений к проискам «жидомасонов», являвшихся, по мнению многих эмигрантов первой волны, всесильными и главными организаторами февральских и октябрьских событий 1917 года.

Правда, в том самом 1917 году Деникин стал отмечать, что в большевистском руководстве есть много евреев, а в его лексиконе появились выпады типа «жид Бронштейн-Троцкий».^[6]

Отзывы и воспоминания современниковПравить

Mогилa А. И. Деникина

А. А. Брусилов, с 1917 года питавший обиду на Деникина, оценивал его так: «хороший боевой генерал, очень сообразительный и решительный.., характера твёрдого», но неуравновешенный и очень вспыльчивый, весьма прямолинейный, непреклонный в решениях, несообразующийся с обстановкой, почему часто попадавший в тяжёлое положение. Кроме того, Брусилов заявлял: Деникин «не без хитрости, очень самолюбив, честолюбив и властолюбив. У него совершенно отсутствует чувство справедливости и нелицеприятия: руководствуется же он по преимуществу соображениями личного характера. Он лично храбрый и в бою решительный, но соседи [по фронту] его не любили и постоянно жаловались на то, что он часто старается пользоваться плодами их успехов». И в заключение этой характеристики Брусилов добавил: «Политик плохой, в высшей степени прямолинейный, совершенно… не принимавший в расчёт обстановку, что впоследствии ясно обнаружилось во время революции».

Барон П. Н. Врангель писал о Деникине:

сын армейского офицера, сам большую часть своей службы проведший в армии, он, оказавшись на ее верхах, сохранил многие характерные черты своей среды, — провинциальной, мелкобуржуазной, с либеральным оттенком. От этой среды оставалось у него бессознательное предубежденное отношение к «аристократии», «двору», «гвардии», болезненно развитая щепетильность, невольное стремление оградить свое достоинство от призрачных посягательств. Судьба неожиданно свалила на плечи его огромную, чуждую ему государственную работу, бросила его в самый водоворот политических страстей и интриг. В этой чуждой ему работе он, видимо, терялся, боясь ошибиться, не доверял никому и в то же время не находил в самом себе достаточных сил твердой и уверенной рукой вести по бурному политическому морю государственный корабль...^[7]

Член Совета обороны УССР А. С. Бубнов заявил 21 июня 1919 года на заседании ВУЦИК:

Генерал Деникин прекрасно организовал свою армию, а еще лучше поставил разведку. Ему было хорошо известно состояние бригады «батьки» Махно… Поэтому, создав в районе действий этой бригады ударный кулак, он нанес удар именно по этой бригаде, деморализовав ее, и вынудил бежать, зашел в тыл нашим частям на этом участке фронта.^[8]

Николай Евгеньевич Марков: «„Единая и неделимая Россия“ — при царском режиме была не только теорией, но и жизненной действительностью. После революции и развала государства, после „самоопределения народностей“ — эта теория уже не соответствовала фактической обстановке. Но генерал Деникин был „теоретик“, он резко отказался признавать независимость Польши и Финляндии, и лишил тем освободительное Белое движение существенной поддержки польских и финских отрядов. Когда в Киеве объявился Петлюра, то наш „теоретик“ немедленно бросился на украинцев и разбил их, несмотря на то, что украинцы эти также воевали с иудо-большевиками и потому являлись, хотя бы на время, фактическими союзниками Белого движения в общей борьбе с главным и опаснейшим врагом. Ту же, твердо-каменную, если не выразиться иначе, нетерпимость проявил Деникин и в отношении „самоопределившихся грузин“. С таким же упорством ссорился он с Донским и Кубанским казачеством. Если он не довел дела до войны с казаками, то только потому, что без казаков и их помощи его армия Юга России просто перестала бы существовать. Как с писанной торбой носился „теоретик“ с лозунгом „единая неделимая Россия“ и плодил России врагов.»

Некоторые киновоплощенияПравить

«Железный поток» (1967) — Леонид Галлис^[9]
«Хождение по мукам» (т/с, 1974—1977) — Юрий Горобец^[10]^[11]
«Гибель империи» (т/с, 2006) — Фёдор Бондарчук^[12]^[13]

ИсториографияПравить

А. П. Алексашенко в книге «Крах деникинщины» (М., 1966) курьёзно утверждал, что Деникин был выходцем из курских помещиков.

В 2006 году была опубликована статья И. М. Ходакова (см. библиографию ниже), в которой некоторые детали биографии Деникина приводятся совершенно по иному, чем обычно (место рождения, учёба в Академии).

Интересные фактыПравить

Осенью 1919 года по приказу Деникина был арестован и осуждён священник А. И. Кулабухов (Калабухов?), который на тот момент был в оппозиции и к Деникину, и к большевикам. Как результат, священник был повешен белым генералом В. Л. Покровским в Екатеринодаре.^[14]