Два путиПравить

С отречением Государя связано мифов не меньше, чем со всем, касающимся "русской" революции.

Что же произошло на самом деле?

Нет нужды подробно описывать интригу генералов-предателей, которую они сплели вокруг Государя в Ставке. Коротко её суть состояла в том, что генерал Алексеев фактически перекрыл Государю информацию о ситуации в Петрограде, в котором заговорщики благополучно развязали беспорядки. Об этих беспорядках Государь узнал лишь 24 февраля из разговора по прямому проводу с Императрицей (!), однако не придал этому большого значения, считая беспорядки незначительными и неорганизованными. Император был целиком поглощён событиями на фронте, и за все первые дни петроградских волнений не получил ни одной официальной телеграммы о масштабах присходящего. Вся информация шла через руки Алексеева, и сейчас трудно сказать, в какой степени Алексеев задерживал информацию, и в какой степени эта информация поступала искажённой из Петрограда.

Однако, несмотря на все усилия генерала Алексеева, Государь всё же решил вмешаться в ситуацию в Петрограде: 25 февраля он посылает командующему Петроградским военным округом генералу С.С. Хабалову телеграмму:

"Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. НИКОЛАЙ".

Но генерал Хабалов не предпринал ничего, чтобы исполнить этот недвусмысленный приказ Царя.

26 февраля 1917 года был опубликован Высочайший указ "О роспуске Государственной Думы и Совета..." Однако Совет постановил не расходиться и всем оставаться на своих местах. (РГИА, ф. 516. Оп.1/241/2890, д.9)

Налицо был уже не просто бунт толпы, но государственный переворот. Однако до Царя доходили совершенно другие сведения: Протопопов сообщал, что "ничего грозного во всем происходящем усмотреть нельзя; департамент полиции прекрасно обо всем осведомлен, а потому не нужно сомневаться, что выступление это будет ликвидировано в самое ближайшее время".

Основной целью заговорщиков было дать революционному процессу принять такие широкие масштабы, которые позволили бы Государственной Думе начать шантаж Царя с требованием "Ответственного министерства". Во всяком случае таковы были планы Родзянко. Что же касается Гучкова, Милюкова, с одной стороны, и Керенского и Чхеидзе - с другой, то те преследовали свои, хотя и разные, но далеко идущие цели.

Однако планы заговорщиков как можно дольше держать Царя в неведении относительно происходящего в Петрограде, удались лишь отчасти: почувствовав ненадёжность генералитета, 27 февраля Государь принял решение вернуться в Царское Село и начал сам организовывать подавление мятежа.

Он назначил Главнокомандующим Петроградским военным округом генерала Иванова, выделив в его распоряжение два кавалерийских полка, два пехотных полка, одну пулемётную команду Кольта из Георгиевского батальона, который едет из Ставки, и такой же отряд должен был прибыть с Западного фронта. Генерал Иванов был наделен широчайшими полномочиями: ему до прибытия Государя были обязаны подчиняться все министры правительства.

В 5 часов утра 28 феврала императорские поезда вышли из Могилёва в Царское Село, но генерал Алексеев сумел задержать отправку вагонов с генерал-адъютантом Ивановым и его отрядом Георгиевского батальона на 17 часов, в результате чего императорские поезда ушли фактически безо всякой охраны.

Чтобы не мешать продвижению воинских эшелонов, царские поезда были вынуждены идти не прямой дорогой на Петроград, а окружным путем через Смоленск, Вязьму, Лихославль, к Николаевской железной дороге, а оттуда через Тосно на Царское Село. Движение царского поезда не вызывало никаких трудностей. На ближайшей станции ехавшие на фронт солдаты встречали Государя громким «ура!». В каждом губернском городе Император принимал губернаторов, которые докладывали ему обстановку в Петрограде. Таким образом, Царь был прекрасно осведомлен о том. что происходит в столице. Но когда на следующий день Государь оказался в Пскове, где находился штаб Главнокомандующего Северного фронта генерала Н.В. Рузского - ловушка захлопнулась.

"Генерал Рузский", - вспоминал впоследствии Государь Николай II, - "был первым, кто начал со мной разговор о необходимости моего отречения".

Только теперь перед Царём стала проясняться вся глубина заговора.

"Когда же мог произойти этот переворот?", - спросил он у Рузского. Тот ответил, что "это готовилось давно, но осуществлялось после 27-го февраля, т.е. после отъезда Государя из Ставки" (см. Отречение Николая II. с. 62).

Однако лишь после того, как Великий Князь Николай Николаевич и все командующие фронтами - генералы Алексеев, Брусилов, Эверт, Сахаров, Рузский, адмирал Колчак - прислали ему телеграммы или передали их устно "со слёзными" просьбами отречься, он понял: всё - круг замкнулся.

"Все мне изменили. Первый Николаша", - сказал Государь Воейкову.Тогда же появилась запись в дневнике Государя: "...кругом измена, и трусость, и обман".

Пославленный перед лицом измены генералитета, Николай II оказался перед двумя путями. Первый путь был следующим: обратиться к армии, защитить его от собственных генералов. Однако понятно, что в создавшихся условиях генералы не дали бы ему предпринять против себя никаких репрессивных действий. Лев Троцкий впоследствии злорадно писал:

"Среди командного состава не нашлось никого, кто вступился бы за своего царя. Все торопились пересесть на корабль революции в твёрдом расчёте найти там уютные каюты. Генералы и адмиралы снимали царские вензеля и надевали красные банты. Каждый спасался, как мог" (см. Троцкий Л. История русской революции: Т.I. Берлин, 1931. с. 112-113)

Оставался второй путь: жертвуя собой и своей властью, спасти Россию от анархии и гражданской войны. Для этого надо было любой ценой сохранить монархию.

Царь понимал, что от власти его отрешат при любом раскладе. Отдавать своего сына в цари мятежникам Царь не хотел. Оставалось одно: передать престол своему брату — Великому Князю Михаилу Александровичу. Этим шагом, с одной стороны, Царь показывал всю незаконность происходящего, а с другой — выказывал надежду, что новому императору из Петрограда будет легче и справиться с крамолой, и возглавить новый курс руководства страной. То, что это было твердо принятое решение, говорит телеграмма Государя на имя Михаила Александровича: «Его Императорскому Величеству Михаилу. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот шаг. Прости меня, если огорчил Тебя и не успел предупредить». Кстати, эта телеграмма не была передана Великому Князю Михаилу Александровичу.

Но Великий Князь совершил поступок, совершенно неожиданный для Николая II: вместо организации отпора мятежу он передал всю полноту власти в руки мятежников.

«Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!», — записал Государь в своем дневнике 3-го марта.

«Государь выразил Свое глубокое огорчение как отказом Августейшего Брата взойти на престол, так и формой, в которую он был облечен» (В.Н. Воейков).

Узнав о поступке брата, Император Николай II пошел на еще большую жертву во имя России: он был готов отдать ей своего Сына. Уже по пути в Могилев Николай II вызвал к себе генерала Алексеева и сказал ему: «Я передумал. Прошу Вас послать эту телеграмму в Петроград».

«На листке бумаги, — писал генерал А. И. Деникин. — отчетливым почерком Государь писал собственноручно о своем согласии на вступлении на престол сына своего Алексея. Алексеев унес эту телеграмму и не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявли уже два манифеста».(см. Деникин А.И. Очерки Русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917г. М.: Наука, 1991. С.54).

Здесь генерал Деникин, сам склонный к непостоянству и интригам, безусловно, лукавит. Ничего было не поздно. Никаких манифестов еще не было, да и к тому же Царь обладал правом исправить законодательную «ошибку» о передаче престола своему брату и никто был не вправе помешать ему это сделать.

Просто генерал Алексеев в очередной раз предал. Правда, теперь не только лично Императора Николая Александровича, которому на святом Евангелии клялся служить «верно и нелицемерно», но и дело Русской Монархии в целом.

Сегодня бытует мнение, что Николай II планировал вырваться из Пскова и, обратившись к войскам, дезавуировать «отречение». В доказательство приводится поездка Царя из Пскова в Могилев, утверджая, что он не расчитал, что предательство и измена среди высших чинов стала глобальной.

Думается, что подобные мнения, с одной стороны, недооценивают Государя, а с другой — ставят под сомнение его искренность. Императору общая измена стала понятна тогда, когда пришли «коленопреклоненные» телеграммы от Великого Князя Николая Николаевича и всех командующих фронтов. Он понял, что царствовать больше он не может, ибо ему не дадут этого. Ему оставалось одно: пожертвовав собой, спасти монархию.

Бытует мнение, что он не должен был "отрекаться" даже ценой собственной жизни, как Император Павел. Но такие мнения опять-таки не берут во внимание то обстоятельство, что заговор проходил в условиях тяжелейшей войны. Можно себе представить, как сказалось бы на ее ходе убийство Монарха в собственной Ставке своими генералами. Результатом цареубийства стала бы гражданская смута, грозившая поражением в войне. В тех условиях от Царя требовалось больше, чем отдать жизнь, — от него требовалась жертва во имя России. И он эту жертву принес.

«Нет той жертвы которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения Родной Матушки России», — объявлял он Родзянко в своей телеграмме. Он отрекся, не поставив никаких условий лично для себя и своей семьи, отрекся жертвенно.

«Когда в силу страшных обстоятельств ("кругом измена, и трусость, и обман") стало ясно, что он не может исполнять долг Царского служения по всем требованиям христианской совести, он безропотно, как Христос в Гефсимании, принял волю Божию о себе и России. Нам иногда кажется, что в активности проявляется воля, характер человека. Но требуется несравненно большее мужество, чтобы тот, кто «не напрасно носит меч», принял повеление Божие «не противиться злому», когда Бог открывает, что иного пути нет. А политик, которым движеет только инстинкт власти и жажда ее сохранить во что бы то ни стаю, по природе очень слабый человек. Заслуга Государя Николая II в том, что он осуществил смысл истории как тайны воли Божией», — пишет протоиерей Александр Шаргунов.

Это же понимание смысла истории как воли Божьей руководило Государем, когда он отказался от политической борьбы за власть. Его решение не бороться за нее было взвешенным и окончательным.

Поездка Царя в Могилёв была прощальной поездкой. 3 марта 1917 года Могилёв встретил отрёкшегося Царя "марсельезой" и красными полотнищами, и это новое лицо города враз изменившегося города, наверное, подействовало на Государя более удручающе, чем обстоятельства самого отречения.

Сам Император вспоминал об этой своей последней поездке в Могилёв, в который приехала также Вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна повидаться с сыном:

"Некоторые эпизоды были исключительно неприятными. Мама возила меня на моторе по городу, который был украшен красными флагами и кумачом. Моя бедная мама не могла видеть эти флаги. Но я на них не обращал никакого внимания; мне всё это казалось таким глупым и бессмысленным! Поведение толпы, странное дело, противоречило этой демонстрации революционной власти. Когда наш автомобиль проезжал по улицам, люди, как прежде, опускались на колени".

6 марта Николай II простился со Ставкой.

"...У иных офицеров на глазах слёзы. Наступила ещё и последняя минута... Где-то тут должны нахлынуть тени Сусанина, Бульбы, Минина, Гермогена, Кутузова, Суворова и тысяч былых верных. Здесь и гвардия, военное дворянство, народ... Слёзы офицеров - не сила... Здесь тысячи вооружённых. И ни одна рука не вцепилась в эфес, ни одного крика "не позволим", ни одна шашка не обнажилась, никто не кинулся вперёд, и в армии не нашлось никого: ни одной части, полка корпуса, который в этот час ринулся бы, сломя голову, на выручку Царя, России... Было мёртвое молчание". (см. Павлов Н.А. Его Величество Государь Николай II. Париж, 1927. с. 153).

Продолжение темы: Отречение Государя.

Текст:Claire de Lune:Два пути

Два путиПравить