Текст:Джеймс Б. Вискер:Итальянский фашизм - опыт интерпретации
Итальянский фашизм - опыт интерпретации
- Автор:
- Джеймс Б. Вискер
James B. Whisker
- James B. Whisker «Italian Fascism: An Interpretation» // The Journal of Historical Review. — 1983. — № vol. 4, no. 1. — С. 5-27.
- Дата публикации:
- 1984
- Переводчик:
- Василий Мархинин
- Язык оригинала:
- Английский язык
- Язык перевода:
- русский
- Предмет:
- Фашизм
Ссылки на статью в «Традиции»:
Когда Большой фашистский совет 25 июля 1943 года отправил Муссолини в отставку с поста главы правительства, фашизм в Италии закончился. Его конец был таким же необычным, как и его начало, когда 28 октября 1922 года примерно 300000 чернорубашечников под командованием Муссолини захватили итальянское государство. События между этими двумя датами легко могут быть описаны. Объяснение того, что происходило, намного сложнее. Фашизм был создан Муссолини как уникальная комбинация мысли и действия, но и теперь, после Второй мировой войны, он все еще находится в поисках своей идеологии.
Корни фашизма многочисленны и сложны. Идеология фашистских лидеров, особенно Муссолини, испытала самые разнообразные влияния либерализма, марксизма, синдикализма, рисорджименто, социализма, католицизма и национализма. Их речи и писания наполнены цитатами из Шопенгауэра, Гегеля, Сореля, Сен-Симона, Парето, Моски, Мадзини и доброй сотни других авторов. Они настаивали на том, что фашизм стал уникальным сочетанием всего этого и многого другого, и все же, они были не в состоянии объяснить содержание своих идей целиком, хотя бы ради собственного любопытства.
Фашизм стал первым образцом использования идеологии, которая encompassing, or allegedly encompassing правые движения во всех странах Западной Европы, в США, странах Британского содружества и даже в Японии. Итальянские лидеры верили, что эту идеологию легко экспортировать, хотя она и несла на себе отпечаток итальянского национализма. В сущности, она не была расистской, хотя в Италии она просто-таки молилась будущей итальянской расе сверхчеловеков.
Итальянский фашизм прошел четыре основных стадии развития. До 1925 г. он представлял собой политическую линию, находящуюся в поисках идеологии. Сам Муссолини был то социалистом, то пацифистом, то интернационалистом, то ястребом войны, то анархистом, но, прежде всего, он был прагматиком. Когда он выбирал идеологию, то не нашел ничего подходящего. Когда в 1922 году после «Похода на Рим» он пришел к власти, он понял, что у него нет вдохновляющей и руководящей идеи. Эта фаза продолжалась вплоть до возникновения фашистского государства в 1925 г.
С 1925 по 1938 г. действовала первая разновидность фашистского государства. Его главным теоретиком был Альфредо Рокко. Он учил, что современное сильное национальное государство в социально-экономическом отношении должно быть привержено идее капитализма и синдикализма, оно должно принудить трудящихся и капиталистов к союзу друг с другом. Рокко вдохновлялся монополистической тенденцией капитализма при фашистском режиме, он верил, что образование картелей приведет к росту производства и к усилению государства. Элиты нового общества — профсоюзы, предприниматели, партийная бюрократия и гражданские служащие должны быть поставлены под авторитарный контроль государства. Государство должно стать главной ценностью, которой будут подчинено все остальное, в том числе, и фашистская партия.
Рокко высказывал идею создания прямых каналов связи между массами и партийной иерархией. Он выступал за создание иерархического капитализма, в котором массы будут поддерживать режим, потому что он гарантирует им полную занятость высокую зарплату. Партия будет представлять собой механизм коммуникации между массами и лидерами государства. Объединившись, рабочие, промышленники и вездесущие представители партии обеспечат эффективное и мирное сотрудничество, которое пойдет на пользу всем, поскольку будет укреплять государство.
Во второй период истории фашистского режима итальянские избиратели играли главную роль. За 400 кандидатов в депутаты парламента голосовали граждане. Граждане, особенно рабочие, чья роль была особенно весомой, участвовали в отборе этих 400 кандидатов.
В 1938 г. в фашистском режиме произошли изменения, которые отделили граждан от процесса принятия решений. Список кандидатов в парламент больше не утверждался гражданами. Муссолини просто скопировал Гитлера и создал тоталитарное государство, в котором отсутствовали предпосылки для демократии.
В последние годы этого периода Альфредо Рокко впал в немилость, как и квадрумвир Бальбо, партийный лидер Стараче, синдикалистский мыслитель Россони и бывший партийный секретарь Джуриати. Марио Пальмиери сделал недолгую карьеру партийного теоретика, Муссолини и сам попробовал создать теорию фашизма. В общем, третий период не произвели чего подобного идеологии Рокко и ничего похожего на описание того, как фашистская доктрина излагалась позже.
На третьей стадии Муссолини попал под влияние Адольфа Гитлера и его национал-социалистического режима. Все большее влияние приобретало антисемитское крыло партии во главе с Фариначе и Прециози. С 1938 и по 1943 год Муссолини стал жертвой собственных пропагандистских усилий. Он мечтал о завоевательных войнах, войнах для которых требовалось много больше ресурсов, чем могла обеспечить экономика Италии. Он вовлек страну в колониальные войны, возможно, последние крупные империалистические войны в Западной Европе.
После падения правительства Муссолини и его героического спасения немецкими парашютистами фашистское правительство во главе с Муссолини было воссоздано под бдительным присмотром немцев. Для развития теории оставалось совсем мало времени. Муссолини был полностью занят тем, чтобы сохранить собственную жизнь и найти общий язык со своими покровителями. Немало времени было потрачено и на то, чтобы разделаться с предателями, отправившими дуче в отставку в 1943 г. Происходили показательные суды и казни этих предателей. Оказался среди них и пасынок Муссолини граф Чиано.
Джованни Джентиле был среди конкурентов Рокко в ранние годы муссолиниевского правления. Он занимал позицию of minor consequence in the fascist state кульминацией этого стало получение им портфеля министра образования. Теперь в рушащемся фашистском государстве и без прямого указания Муссолини Джентиле создавал теорию фашизма. Она была намного более философской, чем все предыдущие попытки.
В теории Джентиле были и чисто описательные моменты, но в целом она представляла собой философский взгляд на фашизм в чистом виде. Мало что в ней можно расценить как призыв к оружию. Не была она и попыткой оправдания режима постфактум. Эта была в высшей степени пригодная для экспорта теория государства представленная на фоне фашистской государственности.
Каждый человек уникален по причине уникальности своего опыта. Он объединяется с другими людьми и уникальный опыт групп, в свою очередь, воздействует на индивидов. Высшая форма ассоциаций — государство. У каждого государства свой уникальный опыт, отличающийся от всех прежних, современных ему и будущих государств. Государство, как и всякая другая ассоциация, использует и свой собственный коллективный опыт, и опыт входящих в него индивидов, индивиды и ассоциации низшего порядка растворяются в органическом государстве. Государство, индивид и ассоциации имеют жизнь, сознание и волю. Уникальность государственного опыта воздействует на каждого индивида, скооперированного с другими, обогащает его жизнь.
Государство, таким образом, наделено подлинной органическй жизнью. Оно необходимым образом занимает господствующее положение. Все, что есть в государстве, создано государством. Ничто из того, что есть в государстве не может быть выведено за пределы его компетенции. Ничто, из того, что есть в государстве, не может противопоставлять себя государству. Государство представляет собой кульминацию всех человеческих усилий. Оно есть место для всего, что создано людьми. Государство знает, видит, участвует и пользуется всем, что делает человек. Человек существует постольку, поскольку существует государство. Вне государства человек ничто ни может быть только ничем.
Естественная судьба человека — быть скованным с государством. Корпоративное государство представляет человеку схему кооперации с другими людьми. Корпоративное государство дает ему трибуну для обсуждения проблем, для связи с лидерами, для коммуникации между рабочими и корпорациями. Вне рамок корпорации человек не может быть связан с государством, он будет отделен и от своих товарищей. Он будет изолирован и растворится в безликой и бесконтрольной массе, лишенной формы, сущности и дисциплины.
К тому времени, как Джентиле закончил «Генезис и структуру общества», идеология фашизма уже была мертва. Протофашистские государства, такие, как Испания, Аргентина и Португалия были лишь в самой незначительной мере заинтересованы в том, чтобы заполучить фашистскую идеологию в качестве философии для своих лидеров. Последняя стадия фашизма, таким образом, представляет собой огромную искусственную конструкцию, созданную учеными и историками. Муссолини, возможно, и не знал о работе Джентиле, а Джентиле, в свою очередь, не проявлял особенного интереса к оккупационному правительству, которое номинально возглавлял Муссолини.
Фашизм, действующий как рациональная и эффективная система тоталитарного свойства, заинтересован в колониальных захватах. Она возникла в условиях послевоенной Италии и заменила хаос порядком. У этого порядка была мощная опора: он сумел справится с организованными социалистами забастовками, чего либералы прежде сделать не смогли. Средствами, которые заметно отличались от использованных Рузвельтом в его Новом курсе, он старался противодействовать экономической катастрофе великой депрессии.
Историческая ирония состояла в том, что фашизм провозгласил, что свою высшую форму государство обретает в войне. Не важно, насколько велико государство в нормальное время — в результате войны оно становится более великим, более соответствующим свои задачам, приобретает великолепные атрибуты в результате общенародной войны. И из всех войн наивысшая это войн за империалистические завоевания. С точки зрения фашизма, государство или растет, или умирает. Динамично развивающееся государство всегда ищет подходящие для завоевания территории. Возможности для роста оно ищет в захвате умирающих государств, которые никогда не станут зрелыми и великими нациями. Войны это долг подлинно современного органического государства.
Where fascism had grown, even flourished, in peacetime, it faltered in war. Правда, что Италия столкнулась с неразрешимыми проблемами, когда ей пришлось противостоять военной машине союзников, но правда и то, что с подобными проблемами она столкнулась и в ходе войны с отсталыми, доиндустриальными силами еще до начала Второй мировой войны. Италия смогла победить Эфиопию и Албанию лишь с огромным трудом. От провала греческой экспедиции ее спасло только вмешательство немцев. И позже Гитлер полез в Африку для того, чтобы спасти своего союзника от разгрома.
Желание Муссолини восстановить Римскую империю, хотя бы частично иллюстрирует сделанный выше вывод: после полуторадесятилетней пропаганды для масс Муссолини и лидеры рангом ниже пали жертвой собственных пропагандистских успехов. Не начни Муссолини колониальную экспансию, он мог бы править неограниченно долго. Европейские лидеры и не думали дискредитировать фашизм. В середине и в конце тридцатых большинство европейских лидеров как будто бы поддерживала фашизм, видя в нем выражение правой реакции на социализм и большевизм. Коммунистический интернационал не видел в фашизме серьезного врага вплоть до шестого конгресса 1928 г. Для коминтерна он был просто реакционным правительством, опирающимся на поддержку крупного бизнеса и предлагающим рабочим националистические лозунги. Когда пропагандистские попытки не удавались, это правительство применяло силы, совершало убийства, использовало террор.
Фашизм разделил с большевизмом a common Marxian heritage. Тот и другой формально принадлежали к социалистической традиции, оба совмещали научность и утопизм. Некоторые современный аналитики предполагали, что Муссолини по своей сути был марксистом. Марксистов и фашистов развел по разные стороны в основном академический вопрос о том, как следует читать и понимать Маркса. Фашистов и большевиков разделило представление о том, чей марксизм вернее. Фашисты приняли неортодоксальную прочтение Маркса Дж. Сорелем, тогда как Ленин считал верной свою интерпретацию марксизма.
Сорель дополнил марксизм верой в миф. С его точки зрения, социальные феномены следует изучать, глядя на них через призму иррациональных сил и, в противоположность Марксу, не прагматично. Сорель находил, что Маркс рассуждает непрактично, говоря о защите интересов рабочих. Равным образом, он неправ, считая, что необходима революция, которая сметет старое капиталистическое государство и заменит его коммунистическим. Сорель сделал вывод, что рациональная и планируемая деятельность бессильна перед лицом иррациональной природы. Он говорил об иррациональных силах, которые могут быть поняты и взяты под контроль только средствами мифа. Неудовлетворенность пролетариата в сущности иррациональна и эмоциональна. Иррациональными мифическми должны быть и решения этой проблемы. Инициированные рабочим классом или его лидерами иррациональные проблемы могут вызвать к жизни невиданные прежде мифические силы. Эмоциональные потребности рабочих могут направляться только мифом.
По Сорелю, сила, которая сопровождает возбуждение людей, всегда и необходимым образом сопровождается и насилием. Следовательно, необходим принять насилие как факт, как необходимое условие движения и достижения чего-либо. Это цена, которую платят за прогресс. Но пока насилие не понято оно может быть деструктивно и для того, кто совершает этот прогресс.
Маркс предложил рациональные объяснения реальности, которую видел Сорель. Но рациональные объяснения предполагают и существование рациональных проблем. Философия Сореля была в сущности философией мифа, естественной и иррациональной. Эта философия имела успех, поскольку она предлагала человеку веру, а не логику.
Политические решения здравого смысла хуже, чем просто небесполезны, они сбивают с толку. Взамен Сорель предлагает новый миф и новую веру. Предложите пролетариату не разум, а веру и разрешение его диделлм будет у вас в руках.
Проблема пролетариата была, в первую очередь, профессиональной, а не политической. Недовольство пролетария было обусловлено его профессией. Профессиональные проблемы получали и профессиональное решение, включая забастовки и профсоюзную деятельность. Для того, чтобы быть эффективными, их действия должны быть решительными и профессиональными. Следует развить веру в иррациональные по природе и, в то же время, профессиональные возможности рабочего класса. Следует поступать в соответствии с основными импульсами рабочего. Эти импульсы будут представлять собой мистическое видение лучшего мира, а не blueprints, созданные вписывать их в облик нового города. На пути к этому новому городу будет встречаться насилие. Следует быть готовым к нему.
Каждая проблема имеет решение. Кооперация в рамках, созданных государством, будет таким решением. Этот ответ вытекает из необычной итальянской интерпретации гегелевской диалектики. В работах итальянских гегельянцев непримиримые противоречия тезиса и антитезиса не преодолеваются полностью, подобно тому, как это происходит в чистой гегелевской диалектике. В синтезе тезиса и антитезиса сохраняется их индивидуальное содержание. Синтез более совершенен, чем тезис и антитезис, но в нем они не растворяются, а продолжают свое раздельное существование. Таким образом, в итальянском гегельянстве мы видим трудящихся и управленцев, то есть рабочих и буржуазию, сосуществующих, но остающихся диаметрально противоположными.
Практическое приложение эта доктрина находит в синдикализме. В синдикате труд и рабочего и управленца сосуществуют. В компании с ними находится представитель фашистской партии, представляющий вездесущий государственный аппарат. Пролетариат и буржуазия находят здесь свой синтез, но сохраняются в качестве диалектического тезиса и антитезиса. Гегелевский закон отрицания отрицания, который предполагает, что худшие, наиболее негативные и взаимоисключающие элементы диалектического тезиса и антитезиса уничтожают друг друга. Наиболее негативные, взаимоисключающие, наиболее враждебные элементы труда и менеджмента замораживаются. Под заботливым присмотром представителей фашистской партии это замороженное в виде синдиката диалектическое противоречие труда и капитала начинает использоваться на благо и государства, и труда, и капитала.
В лице синдикатов создается то, что, французский утопист Сен-Симон называл трудолюбивым классом нации, а Сорель называл классом производителей. В эту группу включаются и те, кто способствует улучшению государства. Они, в свою очередь, противопоставлены тем, кто ничего не делает на благо государства, те, кого Сен-Симон называет антинациональным классом.
Сорель не доверял рабочим и промышленникам самостоятельное создание такой кооперации. Даже, если бы она и возникла, вполне резонно можно предположить, что она не стала бы работать. Это и есть причина, по которой должна существовать фашистская партия. Она будет наделена Муссолини не только право вмешиваться в работу синдикатов, но и инициировать их создание. Без того, чтобы прибегнуть к принуждению и даже к насилию синдикаты не могут ни возникнуть, ни функционировать.
В желании использовать силу государства для достижения общего блага можно увидеть влияние философии Руссо. В его «Общественном договоре» он говорил об общей воле которая должна быть выработана и внедрена в массы, даже если они ее не разделяют. Имеется в виду общая воля, которая несет массам величайшее благо, которая очищена от мелочных индивидуальных желаний. Это была программа, обладавшая качествами моральной необходимости. Она, после того, как оказывается осознанной, должна быть реализована для блага всех граждан. Там, где общее благо трудно распознать людям, его должно распознать государство и своей волей реализовать его в жизни.
Фашистское государство могло оправдывать свои акции и создавая синдикалистский строй, и принуждая граждан в рамках идей «хорошей» либеральной философии Руссо. Вырабатывать общую волю и проводить ее в жизнь — это позиция правильной либеральной философии.
Общая воля, конечно, должна формулироваться естественным и иррациональным образом, так, чтобы она совмещалась с сорелевскими теориями.
Фашистская партия была в состоянии обосновать свои претензии на легитимность путем присвоения себе права опеки над общей волей. В итоге миф был легитимирован поскольку он был признан, поддержан и высказан фашистской партией. Окончательно он укрепился благодаря легитимации жестокости и мощи тоталитарного механизма.
Фашизму удалось добиться взаимности в отношениях с рабочим классом. Производство, полная занятость, налоги, цены, торговля и все остальное было гарантировано государством. В конце концов, и менеджмент и рабочие сдались в своей борьбе за право бастовать, устраивать локауты и прочие беспорядки, которые могли бы вредить производству. Теперь они не могли действовать независимо друг от друга. Вместо рабочих и собственников возник новый класс производителей. Вне фашизма такой класс не мог бы существовать.
После того, как фашизм объединил рабочих и менеджеров, его претензия на монопольную власть оказалась вполне логичной. Власть и принуждение в сорелевских теориях неразрывны. Идеологи фашизма признавали это в полной мере и не допускали существования политических соперников. Исключительное положение фашистской партии, устранившей всех конкурентов обосновывалось с очевидной логикой: только фашистская партия сумела постичь суть фашистского государства. Никто не может представить себе корпоративное государство или государство синдикатов без фашистской партии. Фашизм неотделим от корпоративизма и синдикализма. Именно фашистская партия, а не государство, стояла на страже корпоративизма.
Миссия фашисткой партии состояла в том, чтобы поддерживать ортодоксию в корпоративистском мировоззрении итальянцев. Фашизм претендовал на то, чтобы быть исконно итальянским движением, продуктов восходящего итальянского национализма и рисорджименто. О взрывоопасности этой идеи не задумывались. К середине 1930-х г. Муссолини пришел к выводу, что фашизм это новая сила, которая завоюет мир и вытеснит либерализм образца 19 в.
Джузеппе Мадзини, философ, революционер, патриот и лидер националистов 19 в. со свойственным ему самомнением стремился найти набор тех итальянских принципов, с которыми Италия могла бы вернуть себе интеллектуальное лидерство в Европе. Найти одну или две великие идеи, которые заставили бы Европу отказаться от ложных посылок французского либерализма — вот чего желал Мадзини. Его собственные поиски такой идеи не удались. Тем не менее, он сохранил веру в то, что возрождение итальянской философии и культуры, рисорджименто, сделает Италию родиной новых идей, которыми человечество, преодолевшее либерализм, и будет руководствоваться.
Девятнадцатый век, закончившийся без этой идеи, разбил сердца многим итальянским патриотам, но не убил в них надежду. После катастрофы предательства в Версале, после всех обещаний, данных и нарушенных Англией и Францией, после крушения всех надежд на территориальные приобретения, после всех понесенных потерь эта мечта, казалось, умерла. Для сторонников фашизма фашизм стал той самой сбывшейся мечтой Мадзини об итальянском духовном лидерстве. Идею следовало теперь экспортировать другим цивилизованным нациям в качестве замены либерализма.
После Великой депрессии фашистское движение начало завоевывать позиции в Европе. Фашистские партии основывались даже на ее южных и восточных окраинах. Приход к власти Гитлера стал кульминацией в деле осуществления мечты Мадзини. Германия — самое могущественная нация — приняла его идею. На грани принятия этой идея находилась и Англия, отвыкшая фашизм благодаря Освальду Мосли, сильному лидеру английского фашизма.
Скоро выяснилось, что фашизм в остальной Европе имел мало общего с итальянским, исключая, разве что его английскую разновидность, созданную Мосли. Немецкий нацизм базировался на германских расистских мифах о нордической арийской расе. Движения в Восточной Европе оставались по большей части мистико-религиозными, за исключением антисемитских идей, принятых в Польше и Румынии. Эти чрезмерно националистические движения были нацелены в основном против иностранцев. К идеям синдикализма и корпоративизма, то есть к сердцевине фашистской идеологии они были равнодушны. Гораздо больше общего они имели с национал-социализмом, а не с итальянским фашизмом, хотя, конечно, все эти движения были связаны с национальными чувствами и национальными обидами — своими у каждой нации.
У фашистских движений были обще черты. Они оппонировали идее парламентского правления, обнаружившей полную импотенцию в деле преодоления такого кризиса как Великая депрессия. Они отрицали экономическую систему капитализма, основанную на laissez-faire, основанную на философии французского либерализма 19 в., поскольку она рухнула в 1929 г. [Не ясно, что имел в виду автор. Идею экономики, свободной от вмешательства, обычно связывают с классической английской политэкономией и с идеями французских экономистов 18 в. — прим. перев.] Они предпочитали авторитарные правительства, которые, по их мнению, только и могли справиться с кризисами. Они искали коллективной защиты от социальной атомизации либерального общества. Либеральная система ценностей, основанная на утилитаризме и ценностном релятивизма, по их мнению, не сумела создать моральную основу общества.
В поисках коллективистских альтернатив социально-дезинтегрирующих систем либеральной философии фашистские движения прибегали к обожествлению государства. Они давали коллективистский ответ на проблемы общества и государства. Фашизм, таким образом, был способен привлекать последователей, предлагая им классовую солидарность взамен индивидуалистической замкнутости. Их группы открывали или изобретали общее национальное наследие и находили врагов среди тех, кто не разделял эти представления. Изнутри сообщество было соединено традицией, обычаями, языком и культурой. Все прочие рассматривались как чужие и даже как источник всех зол и проблем государства.
Фашистские группы демонстрировали приверженность ценностям низших страт среднего класса. Верхние страты они рассматривали как чужих, тех кто связан с иностранными ценностями. Там, где инородцы составляли солидную часть верхних страт, или там, где соотечественники были социализированы в системе иностранных, интернациональных или нетрадиционных системах ценностей, представители низших групп среднего класса часто рассматривались лишь как источники дани.
Наибольшее недоверие у националистически ориентированных фашистских движений вызывал интернационалистский коммунизм. Так, существовавший очень недолго венгерский режим Бела Куна успел испугать очень многих. Фашизм часто становился точкой опоры воинствующего антикоммунизма. Коммунизм часто ассоциировался с иудаизмом, поскольку многие его лидеры были евреями, таким образом, традиционный для христианства антисемитизм в фашизме комбинировался с политическим антисемитизмом.
Фашизм часто становился основой элитистских движений религиозного фундаментализма. Такие движения часто теряли связь с миром реальной политики и занимались в высшей степени странными религиозными практиками. Так получилось в Румынии и Венгрии, но религиозные фашистские организации существовали и на крайних флагах других фашистских движений.
Многие фашистские движения опирались на представления о прежних (мнимых) временах успеха, с их более простыми идеалами и верованиями. Фашизм часто становился своего рода телескопом, при помощи которого можно было смотреть назад, в благословенное средневековое прошлое. Перспективы индустриального общества часто пугали фашистов, особенно в центральной части Европы.
Сильно отличался от этого итальянский фашизм, который является, пожалуй, уникальным движением. У него не было особенной привязанности к прошлому, поскольку его лидеры были обращены в современность и рассматривали модернизацию как желаемый конечный пункт своего пути. Итальянское будущее, конечно, опиралось на Рим, но его величие мыслилось совершенно иначе, чем римское. Единственное сходство состояло в том, что фашисткой Италии, подобно Риму предназначалась роль лидера всех наций.
Антисемитизм не был характерен для фашисткой Италии, по крайней мере, до начала Второй Мировой войны. Италия вообще была наименее антисемитской страной. В третий период своего развития итальянский фашизм породил и некоторое количество антисемитской литературы, но расизм никогда не был инкорпорирован в его официальную идеологию, как это было в Германии и странах Восточной Европы.
Религия стала одним из элементов итальянского фашизма, но опять же, не так, как в других странах. Римская католическая церковь доминировала в Италии. Муссолини добился прекращения конфликта между церковью и светской властью, тянувшегося со времен объединения Италии. После того, как церковь увидела в фашизме заслон от коммунистов, она поддержала фашистский аристократический консерватизм. Муссолини не пытался создать свою собственную религию, как это делали лидеры Германии.
Фашизм нашел поддержку в нескольких папаских энцикликах. Осуждение либерализма в Rerum Novarum (1891) как будто бы оправдывало фашистскую доктрину. Папа Лев XIII и Пий XI осудили и коммунизм, и социализм в целом одобряя при этом капитализм и государственный интервенционизм в экономике. Они призывали, особенно Пий XI в Quadragesimo Anno (1931), к контролю за всевозможными союзами и к моральной ответственности за использование принципов и законов экономики. Призыв Пия XI к созданию конфедераций, объединяющих рабочих и предпринимателей, казалось, оправдывал корпоративное государство.
Большим врагом фашизма был либерализм. Конечно, без либерализма не было бы и фашизма, но, тем не менее, в либерализме фашизм видел противоположность устремлениям рабочего класса. Объектом обвинений становился laissez-faire 19 века, а не современный интервенционистсий либерализм. Поскольку либерализм связывался с Францией, в его осуждении был и элемент национальной гордости. Но были и другие, еще большие ошибки, с которыми ассоциировался либерализм. В сущности, они характеризовали все современные общества.
Либерализм не оставлял места индивидууму, желающему вступить в братский союз с другим. Либерализм был атомизирующей идеологией, препятствовавшей ассоциации и кооперации. Либерализм ставил человека выше государства и подчинял его индивидууму. Он отрицал органический характер государства.
Либерализм поддерживал демократию. Предполагалось, что либеральная демократия была по своей сути наиболее нестабильным из всех возможных правительств. Заигрывания с демократией в Италии были непродолжительны и дали весьма горький опыт. Большинство населения Италии не получило избирательных прав; для остальных же во время объединения действовал папский запрет на участие в политике, вызванный тем, что было недовольно конфискацией его земель. Демократию обвинили во всех неудачах республики времен ее младенчества. Она никогда не отвечала интересам аграриев и бедного деревенского Юга. Она стала лишь удобным средством для государственного капитализма, крупной промышленности и монополистических корпораций. Она, даже при использовании тайных дипломатических махинаций, не смогла добиться осязаемых успехов в Первой мировой войне. И она была разрушена забастовками рабочих в послевоенный период, которые, в свою очередь, дали зеленый свет походу на Рим и установлению фашизма.
Либеральная демократия рассматривалась как анахронизм, как тяжелое наследство прежней эпохи. В современном мире она была бессильна. Она состояла из партий, из которых ни одна не могла быть полезна рабочим, зато все были способны к бесконечным дискуссиям по самым ничтожным поводам.
Либерализм не только раздробил общество на изолированных индивидов, но и разделил промышленность на пролетариат и буржуазию. Вместо того, чтобы стать инструментом классового сотрудничества, он стал средством разобщения. Марксистский анализ классовых отношений есть ни что иное, как естественный вывод из положений либерализма. Маркс считал, что необходимо полностью переустроить общество после того, как действовало либеральное государство. Это сделало его жертвой либеральной идеологии. За пределами либерального государства общество можно было переустроить и без марксистской революции. Маркс попал в ловушку либерального общества, которое он думал отбросить. Марксизм, как и любая доктрина, согласно которой классовая борьба завершается революцией, был продуктом либерализма.
Либерализм был универсалистской идеологией, тогда как фашизм — националистической. Всевозможные международные организации, такие, как Лига наций, были пасынками либерализма и пацифистских движений. Дух национаизма мог быть высвобожден только с разрушением либерального государства. Либерализм вдохновлял монополии и интернациональные картели. Поскольку фашизм сам был монополистичен, он в споре с либерализмом указывал на некоторые либеральные практики. Либеральный laissez-faire создавал монополии и не давал тех выгод, которые были связаны с фашистским монополизмом. Романтический дух, составлявший добрую половину либерализма, получил свое соответствие в фашизме. Действительно, романтизм в духе Руссо (характеристика Руссо как романтика вызывает у нас как минимум недоумение — прим. перев.) находит свое воплощение в фашизме. И все же, романтизм становится объектом критического отношения со стороны фашизма как слишком рациональный и недостаточно связанный с мифом.
Пожалуй, наиболее оспариваемым в либерализме для фашизма был его ценностный релятивизм. Хотя фашизм воспринял некоторые релятивистские мотивы, в целом он находился на абсолютистских позициях. Во многих отношениях это означало возврат к учениям римской католической церкви. В других отношениях это означало диктат государства в вопросе о ценностях. Прагматические и утилитаристские моменты либерализма, особенно английского, отрицались. Фашистская идея рассматривалась как значимая на все времена. Истина рассматривалась не как то, что идея могла достигать, а как то, что ей присуще по природе.
Фашизм стремился создать идею, которая могла бы быть такой же влиятельной, как в свое время либерализм. В первую очередь, они хотели достичь того качества, о котором говорил Мадзини: она должна представлять собой единство действия и мысли. Главная идея, разновидность мечты о будущем, должна предшествовать действию. Лучше начать действовать, пока идеология еще не выработана до конца, чем упустить момент.
Муссолини распространял идею творческого подхода к делу объединения индивидуума и нации. Пока фашизм не начал выковывать государство, нация не существует. Он считал, что государство создает нацию. Государство это наковальня, на который выковываются именно те люди, которые ему нужны.
Контраст с нацизмом очевиден. Согласно нацизму, нация может быть создана только из подходящих элементов. Из низших рас, как ни старайся, не может получиться ничего стоящего. Согласно нацизму, национальный дух скрытно пребывает в людях. Нацизм может только пробудить, но не породить его. Нацистские мечты может воплотить только нордическая раса.
Фашизм е предполагает, что могут существовать подходящие и неподходящие элементы. Фашизм может сделать из любого материала то, что считает нужным элита.
Поскольку фашистское государство всемогуще, оно со временем создаст высшую расу людей. Достоинство этой расы будет проявляться в ее деяниях, а не генетической чистоте и физических характеристиках. Индустриально развитая нация сможет пожинать плоды экспансионизма. Ее искусство, драматургия, музыка и литература будут демонстрировать ее идеологическую силу и жизнеспособность и вызывать восхищение.
Люди, населяющие ту или другую географическую область, если они будут воодушевлены фашистским государством, станут нацией. Нация — не естественное, а искусственное образование, созданное харизматическим лидером. Государство воспитывает своих граждан, производит их индоктринацию и, если необходимо, убеждает их при помощи силы. В этом состоит цивилизующая миссия государства.
Государство должно обогащать сознание своих граждан. Поскольку индивидуумы уникальны, государство должно предоставить им возможности для индивидуального развития.
Предоставляя людям помощь в деле самореализации, государство создает индивидуумов. Давая ему идеологию, с позиций которой он строит отношение к внешнему миру, государства придает человеку свой образ.
Бытие подлинного государства органично. Оно живет, приобретает различный опыт, включая радость, сожаление, меланхолию, удовольствие, экстаз и т. п. Некоторые части его отмирают, некоторые, в соответствие с потребностями государства, возникают вновь. Жизнь государства важнее жизни индивидуумов и его составных частей.
В государстве заключен некий дух, мотивирующий его, подобно тому, как он заключен в человеке. Об "итальянском национальном духе можно говорить как о чем-то реальном. Отнимите этот дух и тело государства умрет. Дайте государству здоровый дух и его возможности станут почти неограниченными.
Органическая аналогия, предложенная фашизмом, очень важна и позволяет понять роль индивида в государстве. В идеальном случае индивидуум не может самостоятельно судить о его фашистском государстве. Он полностью погружен в государство. Нахождение вне государства бессмысленно и невообразимо. Индивидуум не сможет существовать без государства.
Когда государству нечто удается, он горд, когда страдает государство, страдает и человек. Идеология государства это его идеология, фашистская партия легитимна, поскольку она переплетена с государством. Она охраняет идеологию и ее ортодоксию и делает индивидуума ортодоксом.
Партия не допускает конкуренции с собой. Как носитель идеологической ортодоксии она имеет свою историческую миссию. Она не может легитимно отдать власть в руки, например, армии или бюрократии. Фашистская партия — единственная мирская сила, дающая человеку искупление.
Поскольку фашистское государство признало католическую церковь, собственную религию она не стала создавать. Определенный элемент антиклерикализма в нем сохранялся со времен объединения Италии, но роль его была ничтожна. Искупление грехов и спасение фашистская партия брала на себя в гораздо меньшей степени, чем нацистская. Она в меньшей степени, чем нацисты, делала акцент на создание идеального общества. Такой акцент рассматривался как хитрая коммунистическая уловка. Фашизм, в отличие от нацизма и коммунизма не телеологичен.
Фашизм выдвинул теорию непогрешимого вождя. Культ его личности был характерен для фашизма и нацизма в равной мере. Правда в Италии эта риторика не смогла пустить глубокие корни и дуче был отправлен в отставку Большим фашистским советом, когда его движение распалось, а армия потерпела поражение.