Текст:Константин Крылов:Dixi/О частной собственности

Dixi

Мафия бессмертна

О частной собственности

Автор:: Константин Крылов

Содержание

Дата публикации:: 11 ноября 1999

Серия:: Как я уже сказал

<	О патриотизме	•	Об антикоммунизме	>

Предмет:: Частная собственность

Шаблон: п·о·и

Форма: о·с

Технологии зла достаточно просты и однообразны, хотя почему-то мало освещаются на страницах периодической печати. Будем же по мере сил и возможностей исправлять это упущение, время от времени публикуя нечто на тему «общая теория злодейства». При этом мы сосредоточим всё внимание не на тёмных глубинах души злодея — там действительно темно, и к тому же весьма неуютно, — а обратимся к самой злодейской кухне, точнее — к поваренной книге.

Если начать конкретно выяснять, откуда взялись многие странные и уродливые явления жизни, то обнаруживается одна интересная вещь. Люди, вообще говоря, довольно-таки рациональные существа, и по доброй воле не стали бы устраивать себе и малую толику тех кошмаров, которые им приходится терпеть. Разумеется, всегда можно сказать, что любая гадость (начиная от организованной преступности и кончая дедовщиной) «кому-то выгодна», и это чаще всего будет правдой. Однако, остаётся вопрос, откуда взялись те, «кому это выгодно». Обычный ответ — «ну, всегда есть умные и циничные люди, которые стремятся к богатству и власти любым путём» — на самом деле малоубедителен: умные циничные люди могут с одинаковым успехом заниматься и игрой на бирже. Как правило, ряды мазуриков пополняются не без усилий: зачастую нового человечка приходится «втягивать» в «дело». Но надо. Иначе «структура не выживет».

Если же задаться вопросом, откуда берётся сама «структура» (не обязательно какая-нибудь «мафия», хотя и она тоже, — сказанное равно относится и к любым «устойчивым социальным практикам»), то выясняются преинтересные вещи. Например, весьма часто оказывается, что был такой исторический момент, когда «структура»-то была вполне уместна, и даже удовлетворяла какую-нибудь «общественную потребность». Но, что интересно, злокачественными становятся именно те структуры, которые удовлетворяли эту самую потребность какими-нибудь злокачественными способами (как правило, преступными или аморальными). Более того: и сама эта «общественная потребность» на поверку оказывалась какой-то странной.

Например. Как известно, в благословенных Северо-Американских Соединённых Штатах так называемая мафия «вышла на качественно новый уровень развития» во времена славной эпохи бутлегеров, порождённой, в свою очередь, «сухим законом». При этом, что характерно, после отмены такового бутлегеры отнюдь не разбежались, а начали «выживать», ища новые области приложения своим талантам. Но началось-то всё с пресловутого запрета на легальную продажу бухла.

Можно было бы привести ещё парочку примеров, но достаточно и этого, чтобы проступила определённая схемка. Поэтому ограничимся гипотетическим рассуждением. Представим себе, что нам запретили что-то жизненно необходимое или хотя бы просто очень желанное. Например, есть сладкое. Из того, скажем, соображения, что от сладкого портятся зубы, «и вообще диабет». И запретят сахар к свободной продаже — только по спецрецептам.

Тем не менее люди не перестают любить сладкое. Довольно быстро возникнет «сахарная мафия» — с подпольными плантациями белой свеклы, с каналами переброски товара и сбыта, с сетью дилеров, с подпольными чайными и кофейнями… В «Сайгоне» из-под полы продают прессованные «пуговицы» из сахара-сырца. На «большом сачке» в Первом гуманитарном корпусе МГУ можно купить ампулы с глюкозой и пакетики с песком. На Украине провели беспрецедентный рейд: уничтожена половина подпольных посадок свёклы — зато поставки тростникового сахара с Кубы набирают обороты. И, разумеется, на всех хватает ночных перестрелок, убийств, пыток, шантажа, многомиллионных взяток, угроз, роскошных автомобилей, длинноногих девиц, и спорого бандитского шика.

Потом, когда система построится и втянет в себя изрядное количество человеческого материала, нам снова разрешают кушать сладкое: дескать, людей не переделаешь, ладно уж, хотите — портите себе драгоценное здоровье сколько влезет. В магазинах появляется сахар — да не жёлтый мафиозный сырец, а белый рассыпчатый рафинад. Однако, сахарная мафия никуда не исчезает. Она ищет себе новое занятие и находит его. Совсем не обязательно это будут «наркотики и проституция». Просто в обществе появляются люди, сделавшие свои деньги на преступлении (а ведь по ходу дела приходилось подкупать чиновников, убивать свидетелей, и всё такое). Более того: уже сформировалась определённая среда, нравы, даже своя мифология. Общество стало хуже. И вроде даже непонятно почему. «Ну что ж тут поделаешь».

Из этого следует, что схемка «можно — нельзя — опять можно» чем-то напоминает пресловутое «деньги — товар — деньги». Ситуация после отмены запрета отнюдь не возвращается к исходной.

Запрет похож на камень: под ним всегда заводятся черви. При этом, чем менее мотивирован этот запрет, и чем дольше он продержался, тем больше червей разводится, и тем отвратительнее они. Однако, схема остаётся неизменной:

Сначала нечто запрещается (и очень часто — не без определённых оснований, очень похожих на «моральные»).
Потом изобретается способ обойти этот запрет и получить желаемое (обычно — незаконный, подпольный, неестественный, грязный, и морально неприемлемый).
После чего запрещённое разрешают (на том основании, что «надо считаться с реальностью»). При этом, как правило, всё сводится к легализации того самого занятия, которое возникло в качестве «компенсации».

Теперь, наконец, перейдём непосредственно к нашей теме. Как известно, советская идеология была основана на идее «отмены частной собственности на средства производства». Однако, тут нужно быть точным. Частная собственность была не отменена, как крепостное право (или, тем паче, упразднена, как любили выражаться советские марксисты-теоретики), а запрещена, как горячительное при сухом законе. Разница тут принципиальная. Трудно сказать, как могла бы выглядеть отмена частной собственности, но ясно, что в этом случае речь шла бы о ликвидации государственно-правового обеспечения этого института. В Совке же она была просто запрещена, «нельзя». Чтобы было понятно: представим себе «отмену семьи» (дело вполне возможное). Это выглядело бы так: браки не регистрируются, претензии по алиментам не принимаются, кто с кем живёт — личное дело каждого. А теперь представим себе запрет семейных отношений. Это значит: детей у мам отбирают в роддоме, за сожительство с одной женщиной долее, скажем, полугода — срок и отсидка обоим, и так далее, и тому подобное.

Так вот. Понятное дело, что запрет частной собственности — и в первую очередь на средства производства — противоречит ну буквально всему в человеке. Притом, заметим, что «средства производства» — это как раз то первое и основное, что должно «быть в собственности». Понятно ведь, что даже первобытному охотнику его лук и копьё дороже всего на свете. И что он охотно поделится своей добычей, но никому не даст даже руками потрогать своё оружие, то же самое копьё, к которому он привык, которому он доверяет, которым он убил не знамо сколько зверей, которое для него как продолжение руки… А ведь это именно «орудие труда», «капитал».

У советских людей «отобрали вещи». То есть не разрешили им законно ими владеть. Область «своего» была искусственно сужена, причём границы были хлипкие и всё время сужались. Я, например, ещё помню, как в одно прекрасное лето у подмосковных «дачников» (то есть у горожан, владельцев пресловутых «шести соток») взяли и отобрали землю. И не просто «юридически отобрали» (то есть где-то там наверху подписали бумажку, что это теперь не ихнее), а ломали заборы. У колхозников «приусадебное» не тронули. В результате по вытоптанным огородикам «городских» гуляли куры «деревенских». То ли на следующее лето, то ли через год, заборы снова разрешили поставить, но дело было сделано. В памяти отложилось: вот они захотят и опять учинят какую-нибудь опричинину. Ну и так далее.

Общественным институтом, компенсирующим отсутствие нормальной частной собственности, было так называемое «воровство». Слово это, разумеется, не имеет к сути дела и близкого отношения. Речь шла о тотальной практике пользования «государственным имуществом», воспринимаемым как «неизвестно чьё», ничьё конкретно, — а, следовательно, ничьё. «Воровство» можно сравнивать не с классическим «отъёмом и уводом чужой собственности», а с чем-то вроде самогоноварения: идиотским и уродливыми механизмом компенсации идиотского и уродливого запрета.

Соответственно, возникает вопрос, что же именно в таком случае «разрешили» в начале девяностых годов. Согласно официальной точке зрения, «разрешили» частную собственность. Однако, на самом деле произошла легализация «воровства». Растаскивание «госимущества» просто-напросто было признано законным и нормальным занятием. Разумеется, все, кто имел возможность этим заняться, этим и занялся, благо учиться было не нужно. Конечно, легализация изменила масштабы: теперь можно было брать заводами, газетами, параходами. Тем не менее, это было всё то же самое. «Разрешена» была не частная собственность, а воровство. Всего-то.^[1]

Вообще говоря, из этого следует неприятный вывод: если уж что-то было запрещено, то нечего и надеяться это самое «просто разрешить». Как правило, в результате «разрешения» легализуется отнюдь не запрещённый институт, а его нелегальный заменитель. Если подумать, то так и должно быть. Нельзя же «разрешить быть» тому, чего нет. Создать (в некоторых случаях) можно, а «просто разрешить» — нельзя.

Из всего сказанного отнюдь не следует, что положение безнадёжно. Просто-напросто после попытки легализации чего-то встаёт во весь рост особая задача: ликвидация последствий этой самой легализации.

Особенно важен тут кадровый вопрос. Например, в ту пору, когда послевоенная Япония занялась восстановлением разрушенной до основания экономики, первое, что было сделано — так это ликвидирован класс профессиональных торговцев, «киотские кланы», делавшие во время войны неплохие деньги на чёрном рынке. Бизнесом занялись люди, никогда им не занимавшиеся, и имевшие совершенно иную мораль. Разумеется, не стоит проводить слишком уж прямые аналогии с нынешней российской ситуацией. Тем не менее, сама постановка вопроса небезынтересна. Dixi.

ПримечанияПравить

↑ Ср. интересные статьи Р. Вишневского об посредников".

[1] Ср. интересные статьи Р. Вишневского об посредников".

[1]